Нет, я живу в Гетари, маленькой деревушке на атлантическом побережье, недалеко от границы с Испанией. Я уехал из Парижа три года назад, чтобы улететь от загрязнения, стресса, саморазрушения, безумия и скорости города. Я не жалею об этом. То, что я заперт в доме с видом на море, пляж, сад и бассейн, делает меня самым удачливым заключенным на земле. Хотел бы я ответить, что целыми днями читал, писал и слушал умных людей, но это было бы неправдой. У меня трое детей: два, четыре и двадцать лет. У меня не осталось времени на творчество, и мне очень стыдно и стыдно за то, что я это говорю, но это были самые счастливые два месяца в моей жизни. Я был заперт со своими тремя детьми и моей женой под предлогом, чтобы не делать абсолютно ничего, кроме как готовить, играть, учить и заботиться о своей семье. Я знаю, что это может показаться кошмаром для многих мужчин, но не для меня.

Жизнь без конца следует за человеком, чей кризис среднего возраста толкает его в путешествие по миру в поисках бессмертия. Была ли история в том виде, в каком она представлена ​​в романе, всегда вашим намерением для этого проекта, или ваши исследования в области продления жизни и трансгуманизма породили идею истории?

Я всегда изучал эти предметы, но в этот раз, прежде чем начать писать, я три года путешествовал по миру. Я ездил в Швейцарию, Австрию, Израиль и США. Я познакомился с несколькими учеными: генетиками, биологами, специалистами по стволовым клеткам, руководителями лабораторий. Я задавал им всем один и тот же вопрос: «Как я могу стать бессмертным?» Я пробовал разные протоколы и эксперименты — секвенировал свою ДНК и омолаживал свою кровь, что было одновременно весело и страшно. Тогда я решил, что моя книга должна рассказать историю трех лет этих поисков. Вот почему у персонажа мое имя.

Жизнь без конца начинается с размышлений о селфи и новом порядке, который они создали. Вы описываете социальные сети как «войну» с анонимностью, в которой «победители пренебрегают проигравшими», «максимизируя свою долю общественной любви». Но теперь мы находимся в эпоху коронавируса, вы по-другому взаимодействуете с социальными сетями и селфи? Вы видите, как меняется цель и восприятие селфи?

Меня нет в социальных сетях. Я все еще ненавижу это. Я думаю, что это глупо, самовлюбленно и опасно. Это сводит всех с ума, делает людей одинокими, полными ненависти и разочарования. Я действительно этого не понимаю. Если я хочу поговорить со своими друзьями, я звоню им по телефону или отправляю электронные письма, подобные этому. Мне не нужно фотографировать свою жизнь и выставлять их на всеобщее обозрение. Это абсурдно, и мне лень это делать. Я предпочитаю излагать свою жизнь в своих книгах!

Можем мы поговорить об этом? В то время как многие писатели стремятся дистанцироваться от персонажей в своих произведениях или, по крайней мере, пытаются скрыть параллели, на протяжении всей своей карьеры вы намеренно смешивали вымысел с реальностью. Несмотря на название, ваша книга 2009 года « Французский роман » на самом деле была мемуарами. В «Жизнь без конца» вашего главного героя зовут Фредерик Бегбедер, и его жизнь похожа на вашу, хотя и не идентична ей. Что вы находите интересным в игре с пониманием читателя «настоящего» Фредерика в сравнении с вымышленным Фредериком?

Моя проблема в том, что у меня нет воображения. Я использую свой собственный опыт, чтобы писать фантастику. Итак, я начинаю со своей личной жизни, а затем трансформирую, уточняю, воображаю, и мемуары постепенно становятся вымыслом. В Жизнь без конца первая половина романа полностью правдива, а вот вторая часть почти научно-фантастический фильм. Мне нравится притворяться, что я пишу дневник, а потом что-то придумывать. Многие из моих любимых романов используют эту структуру, например, « Франкенштейн » Мэри Шелли. Я знаю, что американцы любят разделять художественную и документальную литературу, но мне нравится смешивать и то, и другое. Честно говоря, я думаю, что писатели — кучка лжецов. А лучшие лжецы — это те, кто говорит совершенно искренне.

Многие компании, учреждения и люди, которых вы изображаете и цитируете в книге, также реальны. Тем не менее, некоторые из исследований, методов лечения и методов, рассматриваемых в вашей книге, сомнительны с юридической и этической точек зрения. Были ли у кого-либо из людей или организаций, у которых вы брали интервью, опасения по поводу того, как они будут представлены в вашем письме? Или в этой конкретной отрасли преобладала идея о том, что любая реклама — это хорошая реклама?

Вы правы. Компании, люди и места в Жизнь без конца все существуют; это легко проверить фактами. Разговоры со знаменитыми врачами, которых я встречал, тоже реальны. Я сохранил все записи на случай, если кто-нибудь захочет их послушать. Но тогда я не поехал к ним с дочерью и японским роботом — эта часть романа была вымыслом. Я также не вводил в свои вены молодую кровь и не просил пересадить мой мозг в компьютер. Читатель должен угадать, что такое журналистика, а что фантазия или безумие. я никого не разыгрывал; Я просто задавал умным ученым много вопросов, и все они знали, что станут персонажами безумного французского романа о вечной жизни. Я никогда не притворялся серьезным репортером из Нью-Йорк Таймс !

Одной из компаний, которую посещает ваш главный герой в «Жизнь без конца» , является Cellectis, компания по редактированию генов, девиз которой «Редактирование жизни». На ваш взгляд, редактирование «жизни» — это то же самое, что редактирование человеческого тела?

Редактирование «жизни» теперь, безусловно, возможно. Если и будет вакцина от COVID-19, то, вероятно, это будет результат изменения ДНК (генома человека). Тысячи лабораторий по всей планете «редактируют» (то есть модифицируют, «улучшают») человеческую ДНК, пока мы говорим. Есть даже 3D-принтеры, использующие человеческие клетки! Идея о том, что тело homo sapiens должно быть святым и уважаемым, — это мертвая идея, о чем я не мог и мечтать, когда начинал работать над этой темой. Но это самая пугающая часть моего стремления к бессмертию. Создание нового человечества началось уже десять лет назад, а о защите человеческой расы до сих пор никто не заботится. Чтобы жить дольше, мы уже создали постчеловека.

В романе есть интересные размышления о биоконсерватизме. Например, вашему главному герою не удается убедить своих родителей пересадить мозг в биомеханическое тело. Ваш главный герой не может понять их сопротивления, учитывая, что в их телах уже есть коронарный стент и полиэтиленовые наколенники, и он не видит разницы. Илон Маск утверждает, что благодаря портативным интеллектуальным устройствам люди уже на пути к превращению в киборгов. Как вы думаете, это правда? Вы верите, что мы уже перешли эту черту, когда получили возможность имплантировать искусственные органы и протезы в человеческое тело? Изменилось ли оно, когда мы стали зависеть от портативных устройств, или вы думаете, что людям еще предстоит пересечь эту черту?

Граница давно перейдена. Имплантаты и протезы были только началом. Теперь мы признаем, что передаем все данные о нашей частной жизни нескольким компаниям. Илон Маск — сумасшедший, когда говорит о колонизации Марса, но когда дело доходит до трансгуманизма, он абсолютно прав. Следующий шаг — интегрировать цифровой мир в человеческий мозг. Как только это будет сделано, пути назад уже не будет. Супергерои комиксов Marvel — это не просто забавные персонажи блокбастеров для подростков; они являются точными и точными изображениями нашего будущего. Мы станем полулюдьми-полумашинами — мы уже не можем жить без смартфонов. Представьте, что у вас есть улучшенные тела с титановыми скелетами, которые общаются с мозгом, напрямую связанным с Google. Когда у вас будет это, Google будет владеть вами. На самом деле, они уже делают. Google знает все порнофильмы, которые вы смотрели с 2004 года.

Манфред Клайнс, человек, впервые придумавший слово «киборг» в 1960 году, представлял его как способ «расширить человеческий опыт». Не «менее человечным, а более». Вы согласны с Клайнсом?

Нет, не знаю. Мне также не нравится идея Юваля Харари о «Homo Deus». Почему? Потому что я рад быть старым млекопитающим с неудачами, слабостями, старинным homo sapiens. Мне нравится, что мои мысли только мои. Мне нравится иметь секреты и конфиденциальность, и я не хочу, чтобы GPS шпионил за мной, куда бы я ни пошел. Я горжусь тем, что я человек, даже если у людей много ограничений. Я французский писатель-параноик и не хочу становиться роботом или алгоритмом. Я хочу любить, заниматься сексом, есть и пить, как млекопитающее. По сути, я написал этот роман, потому что ужасно боюсь смерти. Но будем откровенны: за последние три месяца вся планета добровольно отказалась от свободы, лишь бы защититься от смертельного вируса. Ну вот, это открыло мне глаза. Я принимаю смерть. Я предпочитаю рисковать жизнью ради свободы. Для меня свобода важнее долголетия. Быть человеком с короткой продолжительностью жизни гораздо приятнее, чем быть машиной или зомби, прячущимся в подвале и целыми днями смотрящим в Zoom.

В «Жизнь без конца» есть несколько спекулятивных отрывков, исследующих, как человечество и общество могут выглядеть в 2033, 2051 и даже в этом, 2020 году. Сейчас мы находимся в эпицентре глобальной пандемии, которая будет явно оказывают огромное влияние на людей во всем мире. В 2003 году вы написали Windows on the World  после 11 сентября, потому что «не видели смысла говорить о чем-то другом». Чувствуете ли вы себя столь же обязанным написать об этом всемирном событии?

Боюсь, что об этой изоляции будут миллионы книг, и я слишком сноб, чтобы написать хотя бы одну из них. Windows on the World был проектом другого рода. Никто не хотел писать об 11 сентября. Это было табу. И, как избалованный ребенок, я люблю не слушаться. Но я надеюсь, что этот опыт 2020 года изменит мнение многих людей во всем мире. Например, понять, что есть продукты, произведенные и сделанные в вашем районе, проще и лучше. Зная, что нам не нужно использовать самолеты каждый день. Замена бензиновой машины на электрическую. Мы все знаем, что это было предупреждение, а не единичный случай — СПИД унес как минимум вдвое больше жизней, чем COVID-19.. Но это был знак того, что пришло время защитить то, что нам нравится в нашей жизни. Не только природа, но и наши свободы и культуры. Такие вещи, как кино, вечеринки, распитие кайпириньи и поцелуи на улице. Это небольшие, но важные свободы, и прямо сейчас я чувствую, что нам придется бороться, чтобы вернуть их.

Не могли бы вы пояснить, что вы имеете в виду, когда говорите «нам придется» «воевать»?

Чтобы защитить мое здоровье, правительство на три месяца разрушило мой образ жизни. Я хочу вернуть свою жизнь! Для меня свобода важнее безопасности. Я боюсь своего рода «диктатуры здоровья», которая может длиться вечно. Я не думаю, что роль политика заключается в защите гражданина. Правительство не должно вести себя так, будто это моя мать.

Кульминация  Бесконечная жизнь  происходит в Америке. Почему было важно, чтобы ваши персонажи «трансформировались» в этом конкретном сеттинге?

В Америке живут все самые безумные и могущественные трансгуманисты. Когда вы ищете вампиров, вы отправляетесь в Трансильванию.

Ранее вы говорили, что письмо — лучший способ исследовать табу, потому что оно может пойти туда, куда телевидение и кино не могут. Вымышленный Фредерик Бегбедер проводит много времени, придумывая передовые идеи для телевидения; живое употребление наркотиков, секс и даже смерть. Учитывая, что потоковое вещание изменило то, как мы потребляем визуальные развлечения, видите ли вы, что какие-либо безумные идеи, предложенные в книге, воплощаются в жизнь?

Ха-ха! Я думаю, что уже есть передачи, где гости употребляют наркотики, но не официально! Я совершенно уверен, что мои самые смелые идеи в конечном итоге будут реализованы. Мой опыт работы на телевидении, к сожалению, показал мне, что у некоторых продюсеров нет никаких моральных проблем, пока они могут получать хорошие рейтинги.

Если вы считаете, что все романисты лжецы, а телевидением руководят продюсеры, которые сделают все, чтобы получить рейтинги, как вы думаете, есть ли кто-нибудь в творческом мире, который говорит правду? Что для вас правда?

Я процитирую одного из моих любимых французских поэтов, Жана Кокто. Он сказал: «Я ложь, которая всегда говорит правду». Вот мое определение литературы: ложь, говорящая правду.

Вы читаете готовые переводы своих романов? И работали ли вы с Фрэнком Винном над переводом «Жизнь без конца» ?

Конечно! Приятно работать с одним из лучших переводчиков, работающих на моем языке. Он присылает мне электронные письма всякий раз, когда у него возникают сомнения, и мы разговариваем по телефону. Мы друзья. Вместе мы получили Независимую премию зарубежной фантастики за Окна в Мир . Я знаю, что никогда не получу Нобелевскую премию, но это была моя Нобелевская премия! Это большая честь создать связь между нами. В своей речи на церемонии, которая проходила в Национальной галерее в Лондоне, я сказал: «Фрэнк улучшает мою работу». И я все еще думаю, что да; Мне очень повезло, что у меня есть Фрэнк.

Как ни странно, английский перевод вашего романа  99 франков  был полностью англизирован. Даже место действия было изменено с Франции на Лондон. Что вы думаете об этом выборе?

Допустить это было огромной ошибкой. Этот перевод — болезненный сувенир. После этого я сменил издателя. Я должен был отказаться, но я был молод и глуп. Андре Жид согласился вырезать сексуальные части в некоторых своих английских переводах, и я знал об этом до того, как меня попросили подвергать себя цензуре. Значит, виноват Жид! Мы, бедные французские романисты, умоляем англоязычные страны читать нас; мы примем все, что существует в вашей ксенофобской культуре чтения.

Считаете ли вы, что французский литературный мир менее ксенофобичен, чем его англоязычный аналог?

Многие французские художники мечтают о переводе на английский язык, потому что мы восхищаемся английской и американской культурой. Я не думаю, что английская литература ксенофобна, но английские читатели ксенофобны. Во Франции мы поклоняемся всем английским и американским романистам. В Англии и Америке никого не интересуют французские книги. Это очень печально, но факт. Французы любят тебя, но это не взаимно.

Итак, после фиаско 99 Francs для вас стало важнее, чтобы переводы вашей работы сохраняли французские культурные и лингвистические элементы?

Конечно, важно, чтобы мои антигерои были французами. Есть причина, по которой они так одержимы вином, сексом, едой и любовью (именно в таком порядке). Это все счастье, которое не волнует роботов.

Вы имеете в виду, что французские антигерои, о которых вы пишете, являются антитезами роботов?

Точно. Вы меня очень хорошо понимаете.

В 1994 году вы учредили Prix de Flore, ежегодную премию для молодых франкоязычных писателей. Что побудило вас создать награду? Есть ли у вас какой-нибудь совет для молодых писателей, которые надеются выиграть его?

Двадцать шесть лет назад те романы, которые я любил, были полностью проигнорированы жюри французских литературных премий. Уэльбек, Депантес, Нотомб и я были группой амбициозных молодых писателей, и мы хотели завоевать мир. Наконец мы покорили Сен-Жермен-де-Пре и теперь мы все богаты и знамениты. Если бы у меня был какой-нибудь совет молодому парню, каким я был в те годы, он был бы таким: не слушай моего совета. Создавайте свои собственные призы, свои собственные литературные обзоры, пишите свои собственные книги и убивайте таких, как я.

Фредерик Бегбедер: Решение не умирать

«Этот безумный философский и биологический поиск — жизнеутверждающее и разумное размышление о смысле жизни». Психологии

Все чаще, выходя на улицу, я сталкиваюсь со знакомыми людьми, но когда я иду их целовать, я вспоминаю, что они мертвы, и к своему ужасу понимаю, что собираюсь поцеловать двойника . Это довольно тревожно, когда приходится останавливать себя, чтобы поздороваться с мертвыми.

«Привет, Регина!»

«Извините?»

«Вы… вы не Режин Дефорж?»

«Нет».

«О, черт, я только что вспомнил, она умерла три года назад…»

«Это явно не я».

«Вас часто принимают за нее?»

«Иногда — это мои рыжие волосы. Меня тоже принимают за Соню Рикель…»

«Она тоже мертва! Тебя беспокоит то, что ты вылитый из всех этих мертвых рыжеволосых?

«Тебя не беспокоит, что в жизни ты не такой смешной, как по телевизору?»

Если вы хотите поговорить с живыми, вам нужно поторопиться. Червь живет восемнадцать дней, мышь три года, француз семьдесят восемь. Если я буду есть только овощи и воду, я прибавлю к своей жизни десять лет, но мне будет так скучно, что я почувствую себя сто. Может быть, в этом секрет вечной жизни: океан скуки настолько безбрежный, что замедляет само время. Статистика неоспорима: во Франции в 2010 году насчитывалось 15 000 человек старше ста лет. К 2060 году ожидается, что их будет 200 000. Я бы предпочел быть сверхчеловеком-трансгуманистом веганскому пенсионеру по старости: по крайней мере, сверхчеловек-трансгуманист может наедаться колбасой и выпивкой при условии, что ему регулярно заменяют органы. Все, чего я хочу в жизни, это чтобы кто-то починил меня, как машину. Я мечтаю, чтобы в будущем врачей называли «человеческими механиками».

Я срочно назначил встречу с мадам Энкиду, моим психоаналитиком. Я не видел ее десять лет; она помогла мне справиться с кокаиновой зависимостью и пережить первые два развода. Ее кабинет рядом с площадью Звезды все еще был выкрашен в цвет магнолии, коробка бумажных салфеток все еще лежала в засаде на ее столе. Коробка с салфетками в кабинете психиатра — современный эквивалент дамоклова меча. В кабинете доктора Энкиду нет дивана: она и ее пациенты разговаривают лицом к лицу. Затем, уткнувшись лицом в салфетки. Ее книжные полки забиты психоаналитическими монографиями с замысловатыми названиями: диссертации о страдании, анализы горя, лекарства от меланхолии. Папки с кольцами полны научных статей о борьбе с депрессией и суицидом.

— Когда все сказано и сделано, психоанализ — это просто плохо написанный Пруст, — сказал я.

Мой психиатр вежливо кивнул.

«Странно, — добавил я, — мне платят за то, что я разговариваю с миллионами зрителей, но ты единственный, кто меня слушает».

«Потому что ты мне платишь».

«В любом случае, причина, по которой я здесь, в том, что я решил не умирать».

Целый день, слушая поток человеческих страданий, явно не является секретом вечной молодости. Когда она увидела меня, она выглядела пораженной».

Ее сочувствующий взгляд тоже не изменился. Гусиных лапок у нее стало больше, мешки под глазами стали темнее, волосы, наверное, покрашены. Проводить весь день, слушая поток человеческих страданий, явно не секрет вечной молодости. Когда она увидела меня, она выглядела пораженной. Наверное, я тоже выглядел намного старше. Она никогда не смотрела телевизор; если бы она знала, она бы не удивилась седине в моей бороде.

Дополнительная литература

«Не умирать — мудрое решение». Ее глаза сардонически мерцали за полукруглыми очками. «Это вносит изменения, должен сказать. В прошлый раз, когда я тебя видел, ты, казалось, преследовал совсем другую цель.

«Я никогда не был так серьезен. Я не собираюсь умирать, точка».

«А когда это пришло вам в голову, эта резолюция?»

«О… Моя дочь спросила меня, умру ли я. У меня не хватило смелости сказать «да». Поэтому я сказал ей, что отныне никто в нашей семье не умрет. Делает ли это меня плохим отцом?»

«Хороший отец тот, кто переживает, что он плохой отец».

«Это умно. Это цитата из Фрейда?

«Нет, это ваша цитата. Ты сказал эти слова в 2007 году, вероятно, чтобы успокоить себя, когда ты изменял ее матери. На нашей самой первой сессии вы уже говорили о своем страхе стареть. Это синдром Питера Пэна, очень распространенный среди западных мужчин за сорок. Страх старости — это страх смерти, замаскированный под скрытый гедонизм».

«Я не знал, что гедонизм — это болезнь. Довольно скоро наше общество будет запирать эпикурейцев в лечебницах. В наши дни удовольствие во всех мыслимых формах преследуется по закону, а пропагандируется рекламой. Это парадокс, который порождает миллионы шизофреников. За это вы должны благодарить капитализм — без него вам, возможно, придется закрыть магазин».

«Пожалуйста, вы же не собираетесь рассказывать мне эту либертарианскую болтовню среднего класса, не так ли? Нас нет на телевидении. Можете проверить: скрытых камер нет».

В наши дни Доминик Стросс-Хан заставил оргии казаться отвратительными, а слово «распутник» вызывает в воображении образы дряхлых стариков в грязных кимоно, таких как Хью Хефнер».

Я вдруг вспомнил, почему перестал ходить к этой суровой психотерапевтке: я ненавидел ее зоркость. Меня всегда пугали умные женщины, еще со времен моей матери. Но это была моя вина: мне только что сделали КТ сердца, а теперь мне казалось, что мне делают сканирование мозга. Я чувствовал себя архаичным развратником в мире, где гедонизм считался извращением грязных стариков. Подумать только, когда я был молод, люди чувствовали, что должны по крайней мере притворяются свингерами, если хотят быть крутыми. Раньше мы сочиняли истории о том, что делали в Les Chandelles, шикарном парижском секс-клубе. В наши дни Доминик Стросс-Хан сделал оргии отвратительными, а слово развратник вызывает в воображении образы дряхлых стариков в запачканных кимоно, таких как Хью Хефнер (тоже мертвый). Мы живем во времена экстраординарной сексуальной регрессии. Можно даже назвать это сексуальной контрреволюцией.

«Доктор, кладбища полны трупов, гниющих в гробах, а люди в черном стоят вокруг, пытаясь сосредоточиться на скорбящих сиротах и ​​сочувствовать. Кучка ублюдков, которые хмурят брови, чтобы показать, что они обеспокоены, — мне хочется их врезать. У меня нет времени на сочувствие или сочувствие».

«Смерть делает людей злыми», — сказала она без улыбки, просто чтобы оправдать свою зарплату (120 евро за 30-минутный сеанс). «Когда животные это чувствуют, они иногда становятся опасными».

«Должен быть какой-то способ решить проблему».

«Какая проблема?»

«Смерть. Человечество всегда находило решение. Мы изобрели электричество, двигатель внутреннего сгорания, радио, телевидение, космические корабли, пылесосы, которые не теряют мощность всасывания… Кстати, мне приснился сон, что пылесос всасывает пепел моих родителей, высыпанный на ковер. . Что бы Лакан сделал из этого?»

«Типичный случай болезненного бреда, усугубляющегося параноидальной нарциссической манией величия, усугубляемой известностью и множественной наркотической зависимостью. Что мне кажется интересным, так это то, что вы пытаетесь снова жениться на своих родителях, смешав их прах. Приятно было видеть их воссоединение во сне?

«Слушай, наука вот-вот искоренит смерть, и я не хочу, чтобы открытие пришло после , они сдохнут. Вы должны признать, что было бы довольно дерьмово умереть как раз перед тем, как наука откроет бессмертие. Нам нужно продержаться до 2050 года, но, исходя из средней продолжительности жизни французских мужчин, я должен умереть в 2043 году. Я не прошу многого, просто чтобы сократить этот семилетний разрыв. Все в мире хотят того же, что и я. Во сне мне казалось, что это успокаивает, всасывая смерть. Это заставило смерть исчезнуть. Я проснулась, чувствуя себя прекрасно. Ты не хочешь умирать, не так ли?»

«Я смирился с человеческой смертностью. Не могу сказать, что нахожу эту перспективу захватывающей, но я научился не протестовать против вещей, которые не могу изменить».

«Через минуту вы будете перефразировать Монтеня: «Психоанализировать — значит научиться умирать». Мне плевать на философию или на психоанализ. Я не хочу учиться умирать, я хочу разобраться с проблемой. Мое время ограничено: у меня есть двадцать шесть лет, чтобы отсрочить последний срок. О, и я хочу, чтобы моя семья тоже была бессмертной. Лично я считаю, что это должно быть целью каждого нормального человека».

«Нет, быть нормальным значит быть смертным. Обратный отсчет начался с того дня, когда вы родились. Принять это. Ты можешь контролировать все, кроме этого».

«Вы не понимаете, откуда я. Вы думаете, что я Дон Кихот, а на самом деле я Джеймс Бонд. Моя смерть — это бомба, готовая взорваться, и я должен ее обезвредить. На музыку Джона Барри, если необходимо. Меня не волнует, если вы думаете, что я помешан на контроле».

За ее окном машины сигналили, гудели двигатели, выбрасывали выхлопные газы на улицу. Вот настоящая загадка современного общества: почему смертные люди мирятся с пробками на кольцевых дорогах?»

Мадам Энкиду грустно посмотрела на меня, как можно смотреть на бездомного, протягивающего руку, когда у тебя нет мелочи. За ее окном гудели машины, ревели двигатели, выбрасывали выхлопные газы на улицу. В этих застрявших машинах новоиспеченные пятидесятилетние вдыхали твердые частицы, слушая предупреждения о загрязнении воздуха на France Info каждые пять минут. Было слышно, как они думали: «Черт, еще час, прежде чем я доберусь до Порт-Майо, и я умру через два десятилетия. На смертном одре я буду сожалеть о том, что провел этот час в пробке, вдыхая яд». Вот настоящая загадка современного общества: почему смертные люди мирятся с пробками на кольцевых дорогах?

— Я говорю довольно просто, — продолжал я, — я принадлежу к последнему поколению смертных, но я хочу быть частью первого бессмертного поколения. Моя смерть — всего лишь вопрос времени».

Мой терапевт улыбнулся, как будто я только что набрал 100 баллов по шкале психопатии Левенсона. Вероятно, она собиралась разделить меня и перевести в ближайшее психиатрическое отделение. Она привыкла слушать всякую чушь, но я зашел слишком далеко; Я был раздражен, увидев ее снисходительную ухмылку, когда она делала заметки для готовящейся к публикации книги Одиль Джейкоб. В конце концов, она нацарапала адрес в своем блокноте своим «Монбланом», оторвала страницу и протянула мне рецепт.

«Хорошо, может быть, я знаю кого-то, кто может помочь, но он в Иерусалиме. Он исследователь, работающий над обновлением клеток. Это стоит копейки. В худшем случае витаминное лечение не повредит. Можно с тобой сделать селфи? Это для моей племянницы. Глупая девчонка — настоящая поклонница вашего шоу. Ей понравился эпизод, в котором тризм лишил тебя возможности говорить».

Облако в форме неизвестной страны пронеслось по небу. «Обновление клеток». Когда я вышел из серого здания, мне пришло в голову, что сумасшедшая старая летучая мышь, возможно, наставила меня на правильный путь. Приняв свою неминуемую смерть, она предложила мне способ отсрочить мою. Это не помешало мне рыдать перед магазином роскошных товаров для путешествий, который останется безымянным, так как я не хочу давать Гоярду бесплатную рекламу. Прохожий похлопал меня по спине и сказал: «Эй, я был в швах, когда тебя вырвало по телевизору! Могу я сделать с тобой селфи?» Я вытерла слезы и позировала, сделав знак «V» — победа. Публика всегда ожидает, что я буду веселой и возмутительной. Они разочаровываются, когда обнаруживают, что я застенчивая и скучная. Фанаты хотят выпить со мной, чтобы рассказать своим приятелям, что мы вместе подрались. Был момент в моей карьере, когда я делал все возможное, чтобы соответствовать своей репутации. Я раздавал наркотики незнакомцам, чтобы они могли твитнуть об этом. Я позировала для селфи без рубашки с бутылкой в ​​одной руке и пакетиком белого порошка в другой. Это была ночь, когда я перестал полировать свой образ трэш-панк-телеведущего, все, чего я хотел, это чтобы меня оставили в покое на три века, которые мне осталось жить. 9

Фредерик Бегбедер — французский журналист и критик, ответственный за литературный раздел журнала Le Figaro 9. 0004 . Также автор бестселлеров, его роман 99 франков привел к тому, что его уволили с работы в рекламе, и он сделал его противоречивой силой во французской литературе. За другие свои романы он был удостоен различных премий, в том числе Prix Interallié 2003 года и Prix Interallié 2009 года.Приз Ренодо и Независимая премия зарубежной фантастики 2005 года за роман « окна в мир ».