Цитаты пушкина из стихов: Цитаты Александра Сергеевича Пушкина

Содержание

Александр Пушкин — стихи. Читать стихотворения Александра Пушкина

Мы ответили на самые популярные вопросы — проверьте, может быть, ответили и на ваш?

  • Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
  • Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
  • Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
  • Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
  • Как предложить событие в «Афишу» портала?
  • Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день

Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».

Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»

Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.

Мы — учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?

Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.

Электронная почта проекта: [email protected]

Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?

Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».

Как предложить событие в «Афишу» портала?

В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».

Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?

Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.

Если вопросы остались — напишите нам.

Александр Пушкин – Осень (Отрывок) – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

Семинары «Сильные тексты» — это «виртуальный филфак», цикл открытых семинаров, в которых происходит свободное обсуждение канонических стихотворений русской литературы.

Нам интересно рассмотреть, как живут и воспринимаются знакомые многим со школьных времен стихотворения XIX и ХХ века сегодня, что делает эти тексты «сильными» и как меняется литературный канон. 

Бессменные ведущие семинаров: Олег Лекманов и Роман Лейбов.

В разговоре также участвовали филологи Наталия Мазур и Александр Долинин, поэт Михаил Кукин, публицист Екатерина Шульман, а также юные читатели.

Лейбов: Всем привет. С вами третий сезон открытого семинара, который называется…

Лекманов: «Сильные тексты».

Лейбов:

«Сильные тексты». Спасибо, Олег. (Смеются) Пока нам не запретили совместную просветительскую деятельность, азбуку, Пушкина и вообще всё на свете, мы будем продолжать говорить вместе с вами о тех русских стихотворениях, о которых мы помним и о которых интересно поговорить.

Первый наш сезон был вообще про сильные тексты, и там были тексты выбраны более или менее наугад. Не совсем наугад, но там не было никакого сквозного сюжета. Во втором сезоне сквозной сюжет был, мы его попытались выстроить, по крайней мере: это были женские стихотворения, написанные женщинами стихотворения о любви. 

А в третьем сезоне мы решили поговорить о тех стихах, которые написаны о том, как пишутся — или не пишутся — стихи. Среди участников — Олег Лекманов, профессор НИУ ВШЭ, Москва, филология. С нами участвуют в разговоре две студентки того же самого НИУ ВШЭ — Настя Самонина и Маша Фатеева, а также двое литературоведов, помимо нас с Олегом (мы с Олегом — отцы-основатели этого дела, и мы приглашаем разных людей, которые тоже говорят квалифицированно о сильных текстах), — это Александр Алексеевич Долинин из университета Мэдисон, штат Висконсин… Александр Алексеевич, может быть, больше известен как специалист по Набокову, но вообще он замечательный специалист по Пушкину и автор огромного количества прекрасных работ о Пушкине. И это профессор Европейского Университета в Санкт-Петербурге Наталия Николаевна Мазур, искусствоведение, если я правильно помню и ничего не путаю.

Мазур: Факультет истории искусств. Но у нас открывается программа «Слово и изображение». На этом продакт-плейсмент можно считать законченным.

Лейбов: Отлично! Это очень полезный продакт-плейсмент, потому что мы любим слово и изображение. Это поэт Михаил Юрьевич Кукин, и это замечательный политолог, публицист и, не побоюсь этого слова, активист Екатерина Михайловна Шульман. 

Лекманов: Роман, ты из присущей тебе скромности завис в то время, когда ты должен был представлять себя, поэтому я тебя сейчас представлю. Это Роман Григорьевич Лейбов из Университета Тарту.

Лейбов: …Эстония. 

Лекманов: Эстония.

Лейбов: Продакт-плейсмент закончен.

Мы всё это делаем под эгидой «Объединенного гуманитарного издательства» и сайта «Полит.ру». С нами незримо присутствует Дмитрий Соломонович Ицкович, вдохновитель всех наших дел, и организаторы, Соня Боленко тут тоже есть и тоже нам помогает. 

И сегодня мы начнем разговор с главного русского поэта. Главный русский поэт, как известно, — это Александр Сергеевич Пушкин. Сегодня мы будем говорить о довольно длинном стихотворении, и начнем мы с того, что Михаил Кукин его прочтет. Мы так делаем всегда: если у нас нет авторской записи чтения или исполнения какого-либо иного, мы просим поэта прочитать. И для того, чтобы вам было легче за этим следить, я выведу текст на экран.

Поехали!

Кукин: Спасибо. Я готов. Друзья, чтобы вспомнить классический текст:

ОСЕНЬ (Отрывок)

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум? (Державин)

I

Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,

Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей,
И страждут озими от бешеной забавы,
И будит лай собак уснувшие дубравы.

II

Теперь моя пора: я не люблю весны;
Скучна мне оттепель; вонь, грязь — весной я болен;
Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены.
Суровою зимой я более доволен,
Люблю ее снега; в присутствии луны
Как легкий бег саней с подругой быстр и волен,
Когда под соболем, согрета и свежа,
Она вам руку жмет, пылая и дрожа!

III

Как весело, обув железом острым ноги,


Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!
А зимних праздников блестящие тревоги?..
Но надо знать и честь; полгода снег да снег,
Ведь это наконец и жителю берлоги,
Медведю, надоест. Нельзя же целый век
Кататься нам в санях с Армидами младыми
Иль киснуть у печей за стеклами двойными.

IV

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;
Лишь как бы напоить, да освежить себя —
Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,


И, проводив ее блинами и вином,
Поминки ей творим мороженым и льдом.

V

Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.

VI

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева


Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.

VII

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

VIII

И с каждой осенью я расцветаю вновь;
Здоровью моему полезен русской холод;
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят — я снова счастлив, молод,
Я снова жизни полн — таков мой организм
(Извольте мне простить ненужный прозаизм).

IX

Ведут ко мне коня; в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника несет,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промерзлый дол и трескается лед.


Но гаснет краткий день, и в камельке забытом
Огонь опять горит — то яркий свет лиет,
То тлеет медленно — а я пред ним читаю
Иль думы долгие в душе моей питаю.

X

И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

XII

Плывет. Куда ж нам плыть?
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .

Лейбов: Спасибо большое. Приступим к разговору. Первым, наверное, поговорит Олег Андершанович, который хотел поговорить об одной строчке.

Лекманов: Да. Сказать про какое-то стихотворение Пушкина, что это известное стихотворение, наверное, было бы плеоназмом, однако стихотворение «Осень (отрывок)» среди всех известных стихотворений Пушкина — одно из самых-самых известных. И, конечно, к этому стихотворению можно отнести известные слова М. Л. Гаспарова (сказанные о другом, впрочем, тексте): «Мы обычно знакомимся с ним в детстве, запоминаем сразу и потом задумываемся над ним редко». 

Но здесь требуется уточнение: поскольку стихотворение это длинное, то запоминаем мы (во всяком случае, большинство), как правило, не весь текст, а какие-то его отдельные строки или отдельные его строфы. 

К нашему сегодняшнему семинару я провел небольшой опрос в своем «Фейсбуке» — понятно, что это не представительно будет, но думаю, что показательно все-таки, — и задал два вопроса: 1) Когда вы впервые услышали или прочитали стихотворение? 2) Какие фрагменты этого стихотворения вы помните наизусть? 

И вот несколько цитат, сначала о первом чтении:

«Не помню, когда именно впервые прочитала это стихотворение. Наверное, лет в 10 или 11. Пушкин постоянно присутствовал в жизни благодаря моей маме».

«Познакомилась с текстом в школе, он там проходился, а я недалеко прогуливалась; так понравились друг другу, что до сих пор не расстаемся, уже страшно сказать, сколько лет подряд читаю его утром 1-го октября, домашние уже просят сменить пластинку».

«Когда впервые, не помню. А сильные впечатления от чтения Смоктуновского и экскурсовода в Пушгорах».

«Нет никакой возможности вспомнить, когда впервые читал «Осень», да и не хочется: эти стихи были со мной всегда. Трудно представить, что когда-то их еще не было».

«Услышала полностью в первых классах школы, от бабушки, прекрасно помнившей русскую классику».

«Помню, и часто вспоминаю отдельные строки, и даже словосочетания из каждой строфы. Узнала во втором классе, когда мой одноклассник на уроке чтения рассказал, что Пушкин не любил мух. Я вечером пересказала маме, и мы с ней пошли и прочли это стихотворение».

Этот список (его легко продолжить) показывает, что первая часть гаспаровской констатации — «мы знакомимся со стихотворением в детстве» — справедлива. 

Что касается строф и строк, которые помнят все, то здесь, несмотря на «мух» и на «куда же нам плыть?» (это мем, конечно) все-таки, лучше всего помнят седьмую строфу стихотворения. Еще и потому, что эту строфу («Унылая пора! очей очарованье!…» и дальше) учат наизусть в школе, в начальных классах. 

И дальше я хочу проиллюстрировать гаспаровскую мысль о том, что хрестоматийность поэтических текстов мешает нам задумываться над ними только одним примером — несколькими соображениями о самой, наверное, известной строке седьмой строфы «Осени» — «Люблю я пышное природы увяданье». 

Давно замечено (первым был пушкинист Николай Измайлов), что эта строка перекликается с фрагментом из написанной на пять лет раньше седьмой главы «Евгения Онегина»:

Настала осень золотая.
Природа трепетна, бледна,

Как жертва, пышно убрана…

«Природа», «пышно» — два важных слова из этой строки отыскиваются в этом фрагменте.

Короткий, но содержательный комментарий к строке из «Осени» дала Лидия Яковлевна Гинзбург в своей известной книге «О лирике»: 

«Природы увяданье» — общо и общеупотребительно, но словом «пышное» Пушкин сразу разрывает застывшую форму.

То есть «увядание природы», по Гинзбург, это уже ко времени Пушкина устойчивая форма. Но вставляя слово «пышное», Пушкин разрывает эту привычную формулу, и вместо банального образа осеннего увядания природы возникает небанальный, оксюморонный: «пышное увяданье» — это совсем не привычно было тогда.

Однако здесь я хотел бы остановиться и спросить у всех… не участников, все-таки, наверное, этого семинара, но точно у всех слушателей: ощущали ли они и ощущают ли они, что это оксюморон? Ощущают ли они этот образ как неожиданный? И, чтобы не стыдить их, я скажу, что сам в течение очень долгого времени этого не ощущал. Это казалось абсолютно тоже такой устойчивой формулой, ничего здесь неожиданного я не видел, — во многом потому, что мы помним пушкинскую строку с детства и не задумываемся над ее смыслом, во многом потому, что учим в школе, а в школе вообще задумываться про «пышное увяданье» не очень хочется. Ответить бы побыстрее и получить свою пятерку, или хотя бы тройку, как я получил. Но еще, может быть, и потому, что последующая русская поэзия много сделала для того, чтобы мы именно так это воспринимали: как привычную банальную формулу. То есть Пушкин берет привычную формулу, вставляет туда одно слово, она превращается в неожиданную, а дальше вся русская поэзия — почти вся русская поэзия — продолжает варьировать это «пышное природы увяданье», и этот оксюморон превращается в банальный образ.

Теперь я приведу несколько примеров, они кажутся интересными и характерными.

Юрий Верховский:

Жаль, осени здесь не дождаться мне;
(Дальше он просто цитирует:)

«Люблю я пышное природы увяданье» —
Покой в прозрачном полусне,
И плач, и бурное страданье.

Или Саша Чёрный, непрямая цитата, но очевидная:

В саду цветное увяданье
(он пытается немножко по-другому сказать, а дальше все равно:)
И пышных листьев прелый дух.

То есть по существу он просто превращает одну строку Пушкина в две.

А вот цитата из стихотворения совсем юной Ольги Берггольц 1928 года:

Сады прекрасные, осенние сады
В классическом багряном увяданье!

То есть она берет «в багрец и золото одетые леса», «увяданье» — и соединяет.

Когда я ощутил небанальность этой пушкинской строки, когда я ее прочел «свежими глазами»? Довольно поздно, когда мне пришлось, закончив институт уже, разбирать стихотворение Мандельштама 1915 года «С веселым ржанием пасутся табуны…», в котором есть такая строка:

Средь увядания спокойного природы…

Что делает Мандельштам? Он, конечно, отсылает к Пушкину (весь его текст прошит цитатами из Пушкина), но пушкинский оксюморон у Мандельштама перестает быть оксюмороном: увядание перестает быть пышным, оно становится спокойным, и через это возвращение к банальности — а на самом деле, в этой ситуации уже – к не банальности, — мы и пушкинское «пышное природы увяданье» начинаем воспринимать как неожиданное: ничего себе, вот как, оказывается, у Пушкина!

Ну, и вся строфа у Пушкина оксюморонная, дальше мы уже и это начинаем замечать.

Мы с вами, конечно, не мандельштамы, но и мы с вами попробуем освежить восприятие гениального пушкинского  стихотворения «Осень».

Лейбов: Спасибо большое, Олег Андершанович.

Долинин: Я скажу несколько скучных слов, как полагается: текстологический паспорт, когда написано, где написано, какой ручкой написано. Это, кстати, наполовину дискуссионный, я бы сказал, вопрос. Какое-то время он дискутировался, потому что весь XIX век считали, что текст написан в первую Болдинскую осень 1830 года, но потом упомянутый Олегом уже Н. В. Измайлов прекрасным образом его передатировал. Основания старой датировки 1830-м годом базировались, в частности, на месте в рабочей тетради Пушкина (С. М. Бонди называл это «красным альбомом»), которая начала заполняться и в основном заполнялась в 1828 году. Правда, 1828-м годом его все-таки никто не датировал, но датировали 1830-м (там были еще некоторые дополнительные обстоятельства).

Измайлов разобрал все аргументы, а потом выдвинул два прекрасных контраргумента:  во-первых, тетрадь Пушкин заполнял достаточно долгое время, и нельзя датировать текст по расположению в тетради, и, во-вторых, совершенно убийственно: этот текст написан железным, а не гусиным пером, это видно любому человеку, который знает почерк Пушкина, а Измайлов его знал прекрасно. А железным пером Пушкин начал пользоваться только в 1833 году. 

Таким образом, это вторая Болдинская осень. Несмотря на то, что место одно и то же, очень разные ситуации. 

Текст не был напечатан самим Пушкиным, но Пушкин над ним очень долго и упорно работал. Мы сейчас, когда читаем полное собрание сочинений Пушкина, — нам его представили замечательные текстологи, которые работали в ХХ веке, — читаем все тексты как более или менее равновесные или равнозначимые для Пушкина. Те тексты, которые Пушкиным были набросаны и не обработаны, и те тексты, над которыми Пушкин долго и упорно работал. Вот «Осень» — это как раз текст, над которым Пушкин работал долго и упорно. Я вам просто покажу сейчас (не для того, чтобы что-нибудь вместе читать, а просто покажу), как это выглядит. 

И вот одна важная вещь, о которой стоит сказать. Что сделал Пушкин, когда перебелял этот текст: он его сократил. Сейчас я покажу вам, как это печатается. Вот так мы читаем пушкинские черновики. У нас сейчас нет электронных транскрипций, и мы как раз вынуждены пользоваться такой странной — выработанной специально для Пушкина — сложной системой транскрипции, где пласты текста не различаются или различаются плохо. Ну, в общем, пока ты не увидишь воспроизведение рукописи, а лучше — саму рукопись, вообще говоря, ты ничего не поймешь.

Но здесь важно вот что. Пушкин отбрасывает две строфы. Это всё — транскрипты этого текста. В беловом автографе была еще одна строфа. Это перечисление тех самых «знакомцев мечты», которые являются «пред глаза» автора. И это такое пышное романтическое или даже предромантическое экзотическое развертывание, такой внезапный выход из этого скромного русского пейзажа в пространство экзотической романтической мировой культуры.

Испанцы в епанчах, жиды, богатыри,
Царевны пленные [и злые] [великаны,]

И [вы, любимицы] златой моей зари,
[Вы, барышни мои,] с открытыми плечами…

То есть возвращение назад, на русскую почву и к образу скромной барышни, который в другом изводе уже нам встречался в тексте.

У Пушкина была и другая идея: тоже так же развернуть, только уже не персонологически, не представлением персонажей, которые являются перед его очами, а развернуть метафору плавания в метафору литературного плавания по разным, тоже отмеченным местным колоритом и уже помеченным пушкинским пером, разным странам. Там читается это не очень хорошо всё, и часто приблизительно, но понятно, что речь идет именно о перечислении…

Почему Пушкин это убирает? Потому что если бы Пушкин это оставил или развернул и не сделал бы этот отрывок таким отрывочным, это был бы рассказ о конкретном поэте Пушкине, который стремится из окружающей его веселой, но не очень разнообразной действительности куда-то в очень разнообразные места, где встречаются разные герои. А Пушкин не захотел этого делать. Он захотел рассказать о том, как поэт вообще — и поэт Пушкин в частности, что с ним происходит, когда он отплывает от берега конкретной действительности к берегу поэтического творчества. 

И в этом смысле, на самом деле, замечательно, что продолжали текст сокращать действительно, как Олег сказал, публикаторы. Особенно публикаторы учебных книжек. Олег угадал. Вот я вам покажу, например, такую. Это «Русская хрестоматия для городских и уездных учительских семинарий» (1880) Павлова. (Прим: Павлов А. С. Русская хрестоматия: с выводами по теории словесности, разборами и задачами для устных и письменных упражнений. Пособие при стилистическо-логическом чтении для городских и уездных училищ и учительских семинарий. М., 1880.) Поверьте, что такой текст воспроизводится во множестве хрестоматий до сих пор. Иногда эти две строфы по отдельности входят в хрестоматии. В разные хрестоматии, например, или в одни и те же хрестоматии, но как отдельные две строфы. Мы говорим: «Это что, это у нас стихотворение про осень? Ну, пускай же оно будет про осень». Мы берем оттуда две пейзажные строфы: первую — одну из наиболее глагольных, кстати сказать, пронизанных действием, и седьмую — наименее глагольную, и из них выстраиваем вот такую вот композицию. И всё у нас прекрасно: Пушкин о русской природе.

Но для более продвинутых школьников это все-таки не очень хорошо. И операцию другого рода проделали уже в 1844 году. Я напоминаю, что стихотворение-то напечатано в 1841 году, в первом посмертном собрании. А уже в 1844 году Галахов включил его в свою хрестоматию для гимназий вот в таком вот виде, посмотрите. Он взял первую строфу, он к ней приделал седьмую и сохранил следующие. И у нас сохранился этот основной костяк, некоторый пейзаж, внутри него — довольный осеннею природою А. С. Пушкин на лошади, и отплытие корабля. Ну, заключительную строчку, понятно, отрезали, чтобы гимназисты не задавали дурацких вопросов, куда же плыть.

Как будто бы, в общем, у нас костяк текста сохранился, но мы потеряли довольно важный кусок со сравнением времен года. И мы потеряли очень важное для этого текста противопоставление свободы и несвободы; скованности, подчиненности обстоятельствам разного рода, капризам своего организма, или неблагоприятным погодным условиям, или зимней эротике, воспетой Вяземским. 

Когда-то Ю. М. Лотман обратил на это внимание, на скрытую перекличку между весенним фрагментом вместе с этими центральными строфами (шестой и пятой) и эротическим текстом о Вакханке и Смиреннице (Прим.: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»). 

Весна — это время, когда кровь бродит. И это время, когда я подавлен. Лето и зима — я «более доволен» зимой, но зимой я прикован «к армидам младым» или «сижу за стеклами двойными». Летом я изнываю от зноя и пыли. А осень — это то время, когда моя свобода не знает сдерживания. Замечательна девятая строфа, как раз наиболее глагольная, где сначала изображается свободная — и бесцельная, в отличие от поездки в начале соседа-помещика, который травит зайца, — скачка, полет на коне, а в конце мы переходим к свободному и не знающему еще своей цели плаванию поэтического корабля.

Лейбов: Спасибо большое, Александр Алексеевич. 

Пушкин в черновике пытался выстроить последовательность времен года как бы правильную и перейти от весны к лету, но потом понял, что ему это совершенно не нужно, и быстро это дело отбросил и переформатировал.

Наталия Николаевна, надеюсь, что сейчас мы все-таки обратимся к этой физиологической и климатологической части. Прошу вас.

Мазур: Я подхвачу линию, которую начал Александр Алексеевич, и скажу, что «Осень» должна встать в ряд нескольких десятков русских поэтических текстов и, наверное, сотен не-русских поэтических текстов об осени, которые были написаны, начиная с «поэтов плеяды» и, собственно, к Пушкину. Эта традиция и приходит как традиция чрезвычайно богатая, разветвленная, и всякий большой поэт — по крайней мере, этого времени — вынужден или считает своим долгом работу одновременно с двумя, если хотите, полюсами: с одной стороны, он, несомненно, владеет огромной традицией; с другой стороны, перед ним стоит задача сделать, оставаясь в рамках этой традиции, не порывая с ней, что-то такое, чтобы эта традиция была обновлена его уникальным вкладом. И Пушкин в «Осени» ставит перед собой, на мой взгляд, чрезвычайно амбициозную задачу: он пытается изложить в стихах самую прозаическую теорию, то есть на самом деле парамедицинскую теорию представлений о физиологии и о психологии воображения. 

И снова подхвачу мысль Александра Алексеевича: это и есть текст, который описывает, каким образом и у него (Пушкина), и у других людей в принципе начинается это «волнение», из которого потом рождается поэзия.

И, кстати говоря, указание на это скрыто в этой смешной рифме, которую тоже, наверное, помнят многие: «таков мой организм — прошу простить невольный прозаизм». Вот про прозаизм и про организм я и хотела бы поговорить.

Мы — люди постфрейдовской эпохи, поэтому если спросить нас, как устроена человеческая душа или человеческая психика, мы сразу будем думать про сознание и подсознание. Пушкин этого предвидеть не мог, и для него, как и для многих поколений многих веков до него, человеческая психика, человеческая душа была устроена совершенно иначе. Она делилась на три способности: рассудок, память и воображение. И если у рассудка и у памяти место было довольно стабильное (рассудок всегда находился на вершине пирамиды, а память занимала, может быть, не такое почетное, но очень надежное и стабильное место), то с воображением дела обстояли гораздо хуже: его то считали очень важным, то, наоборот, очень опасным.

Воображение и память относились к низшим способностям души, потому что считалось, что воображением и памятью, во-первых, наделены и животные, а во-вторых, потому, что воображение (и это очень твердо, начиная с античности) связывали со страстями. Именно страсти подогревают воображение. И поэтому значительная часть христианских богословов говорила, что, конечно, рассудок на первом месте, память тоже очень важна, а воображение надо держать на привязи. И здесь возникали устойчивые метафоры поводьев, уздцов, поводка. Потому что воображение устойчиво сравнивали либо с лошадью, бешено несущейся, с конями, либо с собакой, гончей собакой или псом-ищейкой, охотничьей собакой, которая у памяти берет образы и приносит их рассудку.

Это я прозрачно намекаю на то, что и в «Осени», на самом деле, образы и соседа, который едет с гончими псами на охоту, и собственно конная прогулка самого Пушкина — они уже начинают нам намекать на некоторую довольно устойчивую метафорическую традицию, которая связана не только с житьем в русской деревне зимой, но и с традицией описания воображения.

Так вот, согласно более традиционному взгляду, есть рассудок, есть память, а между ними работает воображение, которое , подчиняясь рассудку, у памяти берет необходимые образы и приносит их рассудку; или комбинирует образы, которые есть у памяти, но, опять же, подчиняясь рассудку, чтобы, не дай бог, не присоединить к торсу прекрасной женщины хвост ужасной рыбы, как писал Гораций в начале «Науки поэзии». Если баланс соблюден, то воображение человеку полезно. Если баланс не соблюден, если воображение перегрето страстями, например религиозным энтузиазмом, если воображение вообще срывается с поводьев, то человек либо сходит с ума, что очень опасно (кстати говоря, в «Пиковой даме» это и происходит), либо иногда воображение срывается с поводьев не всегда, а только ночью, когда мы спим, и тогда начинаются эротические фантазии, что тоже нехорошо, ну, и разные греховные мысли. Поэтому, конечно, неплохо бы брать воображение под уздцы и ночью тоже, но богословы понимают, что это не всегда получается, поэтому греховные сны — это не самое страшное прегрешение.

Так вот, реабилитация воображения начинается в конце XVII века; в XVIII веке выстраивается довольно стройная и, на мой взгляд, Пушкину наиболее симпатичная картина, согласно которой (Вольтер всё очень хорошо, как всегда, описывает) сначала приходит рассудок и намечает некоторый план будущего «сочинения», а потом мы призываем на помощь воображение, и воображение уже вызывает некоторые образы или фантазии, и эти фантазии расцвечивают этот предварительный рассудочный план. А память всегда находится на надежной «задней скамейке», и именно из памяти воображение и черпает эти образы.

Потом начинается романтическая эпоха; романтики, естественно, подвергают сомнению вообще полезность рассудка, забывают про важность памяти, и начинается эпоха тотального расцвета воображения, когда только воображением и определяется талант поэта. Но одновременно на сцену выходят медики, которые не отрицают важности воображения для поэзии, но говорят, что воображение и неизменно сопутствующие ему страсти — это вещь очень опасная. Личный врач Шелли даже писала ему: «Вы сведете себя в могилу своим воображением, прекратите писать стихи, если хотите остаться в живых». Но Шелли, естественно, не прекратил и умер очень рано, как и многие другие талантливые поэты.

Шульман: И вовсе не от этого!

Мазур: Молчи, знающий!

Ну, страсти же, Кать. В основе всего лежали страсти.

Шульман: Конечно! Не было бы страстей — не пошел бы он плавать! (Прим: Перси Биши Шелли утонул, попав на шхуне в шторм в 1822 году)

Мазур: Хорошо, давайте вернемся к этому разговору о рассудке и о воображении. Получается, что врачи-романтики говорят о том, что страшный разгул воображения может привести к гибели, и пытаются вывести некоторую модель здравой работы с воображением, которую Пушкин и начинает описывать в своей «Осени». Для начала он, перебирая сезоны, выбирает тот сезон, то время года, когда его жизненные силы (или, как сказал бы последователь Декарта, «животные духи») находятся в полном равновесии. Они не сжаты зимой, не разнежены летом, не перевозбуждены весной, они в некоторой такой равномерной ситуации, когда он их держит под контролем, и об этом совершенно справедливо сказал Роман в самом начале. 

Он описывает модель поведения человека, который хочет добиться лучших результатов от своего воображения. Выбрав правильное время года, этот здравый и разумный человек, который руководствуется по-прежнему рассудком, исключает развлекающее воздействие внешней среды, то есть уезжает из города, где наше воображение постоянно развлечено какими-нибудь внешними, ненужными стимулами. Он запирается в деревне; он очень правильно выстраивает свой режим дня; он занимается спортом (вы будете, может быть, удивлены, но английские врачи в конце XVIII — начале XIX века уже во весь голос говорили о том, что спорт — это залог правильного отношения человека к страстям, и, может быть, Шелли, бедный, пошел плавать именно потому, что ему надо было как-то справиться со своими страстями!). Он, занявшись спортом, возвращается, садится перед камельком — и здесь тоже очень интересная история: Пушкин описывает, каким образом огонь «то вспыхнет, то тлеет». И здесь, на самом деле, надо упомянуть об одной очень интересной теории, которая как раз в начале XIX века в России становится известна и даже немножко модна: это теория стимулирования фантазии, или воображения, которую в свое время предложил Леонардо да Винчи. Он говорил о том, что для того, чтобы в ваш ум входили случайные образы, художникам надо смотреть на узоры на стене, на плесень, на крапчатые камни, на тлеющие угли — и вот из этих образов и рождать некоторые необычные узоры. Русские поэты очень любили это; до Ахматовой дошло: «Когда б вы знали, из какого сора…», но уже в пушкинскую эпоху эта теория была известна, благодаря отчасти теории живописи, ташистам, Александру Козинцу…

И вот смотрит пушкинский герой на тлеющие угли и забывает мир. Он отрешается от внешнего мира; он уже проехался по морозцу, кровь в нем необходимым образом возбудилась, — кстати, про то, что он съел на обед, мы потом еще скажем, это тоже, на самом деле, немаловажно, но все-таки до такого прозаизма Пушкин в стихотворении не опускается, он описывает это самозаключение в некоторой келье, взгляд на горящие угли, и в этот момент как раз воображение и начинает в полную меру разворачиваться, и пробуждается поэзия, и начинается этот творческий процесс.

И здесь, как совершенно справедливо уже не раз было сказано, возникает одна строфа: «Куда плыть?», возникает другая строфа: «Кто ко мне идет?» Какие «знакомцы давние, плоды мечты моей»? Давние — потому что их воображение вызвало из памяти. Это то, что Пушкин уже не раз придумывал, это те образы, которые ему знакомы, и из его памяти они вызваны воображением. Но Пушкин отбрасывает обе строфы — на мой взгляд, потому, что ему удается эффектнейшим образом примирить воображение и память. Этот образ корабля, который «застыл в недвижной влаге», это очень старый и важный топос: поэзия как плавание, или поэма как корабль, готовящийся к отплытию, топос, который так хорошо описал Курциус. И тут надо сказать, нельзя удержаться от другого продакт-плейсмента: наконец у нас вышла книга Курциуса про топосы, спасибо Сергею Леонидовичу Козлову, спасибо замечательному переводчику. Теперь мы все можем наконец убедиться, что Пушкин ничего нового не придумывал, а с фантастической ловкостью жонглировал существующими топосами, историей идей, историей понятий и всем остальным, что придумают после него ученые, вот этим всем он с фантастической ловкостью жонглировал.

Так вот, корабль, который возникает в финале этого стихотворения, — это очень важный топос. Он от Горация через Данте, через массу других европейских поэтов приходит к Пушкину, и Пушкин замечательно таким образом вводит в свой репертуар воображения тот самый богатый запас поэтической памяти, без которой, собственно, поэтическое творчество невозможно. И так появляется этот великолепный открытый финал, — потому что куда поплывет корабль поэзии, каждый раз надо решать заново.

Самое забавное, что в письме жене, которое поминал, по-моему, сегодня уже Александр Алексеевич… Да: «…расписался и написал пропасть», — процитировал Александр Алексеевич, — а письмо это, болдинское, написанное 30 октября, очень интересное. Он там описывает свой ЗОЖ, или здоровый образ жизни: просыпается в 7 часов утра, пьет кофе, потом лежит в постели до трех, «расписался и написал пропасть», потом встает, ему подводят коня, он скачет на прогулку, в пять часов возвращается, обедает «картофелем да грешневой кашей» (между прочим, не случайно, не от жадности он обедает «картофелем да грешневой кашей»: считалось уже тогда, что мясо — и вино особенно — возбуждают страсти и, соответственно, те животные духи, которые разумному поэту надо держать под контролем). И после того, как он отобедает картофелем и гречневой кашей, он приказывает затопить камин, садится, читает, и засыпает в девять. То есть на самом деле Пушкин на себе испытал ту программу, которую он описал в «Осени», и убедился в том, что она работает.

Это, пожалуй, всё.

Лейбов: Спасибо большое, Наталия Николаевна. Тут про картофель очень интересная история, конечно, но мы не будем сейчас об этом говорить, потому что времени у нас не так много осталось. Я сразу прошу перейти к разговору об «Осени» Михаила Кукина.

Кукин: Спасибо большое. Я постараюсь говорить коротко, тем более что очень многого, честно говоря, из того, о чем мне хотелось бы сегодня поговорить, уже коллеги замечательно коснулись: и горацианской темы, и традиции описательной поэзии (одна из линий моего выступления была связана с исторической поэтикой). Поэтому я сокращу максимально свою реплику и скажу только о том, что лично мне кажется существенным, может быть, самым существенным в этом стихотворении, и то, о чем сегодня как-то вскользь мы говорили, а непосредственно в центре нашего внимания этой темы не было. 

Я хочу сказать, что вся поздняя лирика Пушкина не зря числится по разряду лирики философской. Не потому, что Пушкин излагает какие-то философские теории в стихах; не потому, что его стихи насыщены какими-то терминами, связанными с философией его времени; но потому, что он ставит перед собой и перед читателем вопросы, которые можно назвать философскими, важными, глубокими вопросами, серьезными вопросами. То есть это поэзия, которая занимается абсолютно всерьез и серьезными вещами, при всей своей легкости, игровом начале, остроумии, блеске и т. д. Пушкин — серьезный поэт, занимающийся серьезными вопросами.

Какой вопрос для лирика традиционно главный? Ну, понятно, что, начиная с Горация (очень радостно, что он сегодня уже был несколько раз помянут коллегами), конечно, один из главных вопросов, который «эстафетой» передается из века в век и из страны в страну, — это вопрос о том, кто счастлив. То есть что есть счастье? Причем это вопрос не частной, что ли, внутренней жизни, внутреннего мира отдельно взятого человека, а поставленный в широком смысле слова. То есть вообще какого человека можно считать счастливым? И нужно? В стихах Горация это обычно — мы привыкли к этой формуле — вводится такой устойчивой конструкцией, по-русски она звучит как «Блажен,  кто…», и дальше разные поэты под это «Блажен, кто…», условно говоря, подставляют разные ответы. Иногда следуя за Горацием более-менее близко, иногда — улетая в сторону. И вот «Жизнь Званская», о которой мы сегодня уже говорили, и Александр Алексеевич прекрасно совершенно показал, что, во-первых, «Жизнь Званская» тут присутствует, а во-вторых, она присутствует именно как некий повод для полемики — там концовски в принципиально разном направлении движутся, у Державина и у Пушкина. Но я напомню на всякий случай — может быть, даже не столько собравшимся коллегам, сколько нашим слушателям, — что «Жизнь Званская» Державина начинается этими хрестоматийными строчками:

Блажен, кто менее зависит от людей,
Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей
И чужд сует разнообразных.

То есть на самом деле Державин пишет «Жизнь Званскую» в традиции горацианской лирики, и Пушкин, по сути дела, что делает? Он подходит к этой же самой традиции, он фактически как бы окликает Державина через эпиграф, он создает свою версию на тему «сельское уединение творца» (горацианская тема), но если Державин в конце говорит о своих заслугах (о чем сказал Александр Алексеевич хорошо), поминая «Фелицу» и «Бога», то Пушкин дает это свое принципиально свободное «Куда ж нам плыть?».

Но вопрос в основе лежит один: вопрос о счастье. То есть я хочу сказать, что это стихотворение, конечно, не только про осень и, в общем, не только про творчество. Оно отвечает на более емкий и важный вопрос, куда и природа, и творчество входят как некие существенные темы, — на вопрос: кто блажен, кто счастлив? И я думаю, что именно такая оптика, такой взгляд на это стихотворение Пушкина позволяет нам его увидеть более свежими глазами (то, о чем говорил замечательно в начале Олег — про то, что мы привыкли с детства к этим строчкам и уже перестаем чувствовать и слышать их особенность, оригинальность, свежесть). А Пушкин, на самом деле, во множестве своих ключевых, наиболее известных поздних лирических стихотворений подходит к той же самой теме. «Из Пиндемонти», например. Это та же самая история, если разобраться. Посмотрите, тут даже словечко очень характерно перекликается:

По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…

Вот это «трепеща», оно есть и в «Осени», как мы заметили, конечно, сегодня.

Но дело не только в этом, это как раз не главный аргумент. Дело в том, что для Пушкина не просто поставлен вопрос, он пытается найти на него ответ. Итак: кто блажен, кто счастлив? Гораций говорит (и вслед за ним тысячи поэтов): блажен тот, кто удалился от суеты большого города, живет сельской жизнью, скромной, здоровой, простой (тот самый ЗОЖ прекрасный), питается, условно говоря, картофелем и кашей, и этого человека не мучает погоня за чинами, за богатствами, его не мучает страх, его не мучает зависть, он как бы очищен душой, и это такой благополучный идеал сельского мудреца, некое сельское уединение.

Пушкин, по сути дела, вроде бы, ничего нового к этому не прибавляет, а на самом деле — прибавляет. Для него (и в «Осени» как раз это хорошо видно) существенный компонент счастья — это творчество. А в творчестве главная тема, которая здесь в «Осени» сквозная, — это свобода. То есть кто счастлив? Тот, кто свободен. Это вроде бы «старый ответ», но Пушкин дает его как бы по-новому, в новом повороте.

Вот, собственно, очень кратко и немножко эскизно то, что я хотел бы добавить к мнению уважаемых коллег. Вообще мне было сегодня чрезвычайно интересно вас слушать, спасибо большое, и простите, что я сегодня осмелился читать Пушкина вслух. (Смеется) Но таковы были условия нашего контракта! Спасибо.

Лейбов: Спасибо большое! То ли еще будет. Нам пишет наша зрительница Инна Лиховицкая: «Наталия Мазур — огонь!» Я не могу не согласиться; в частности, в связи с тем, о чем сейчас Михаил Юрьевич говорил: я тоже, как и Наталия Николаевна, полагаю, что это такой ответ Пушкина на вызов эпохи «Давай поэзию мысли». Это то, о чем… Это ужасно смешно, потому что Ольга Сергеевна Муравьева в статье в «Пушкинской энциклопедии» вступила в полемику с Наталией Николаевной по этому поводу; вообще-то, в принципе, обычно в энциклопедических статьях не вступают в полемики.

Кукин: Не принято, да.

Лейбов: …С цитируемыми авторами. Но я хочу решительно поддержать в этом смысле Наталию Николаевну. Я думаю, что и современникам было бы понятно, если бы они прочитали этот текст (они его не прочитали просто вовремя), что он находится именно в этой струе, — то, о чем Михаил говорил, — это да, это такой вариант поэзии мысли, пушкинский вариант поэзии мысли.

Спасибо.

И мы переходим к Екатерине Шульман, которая, как одинокий политологический цветок в нашем унылом филологическом поле, сейчас расскажет нам тоже что-то очень интересное. Пожалуйста.

Шульман: А может быть, наоборот, я — унылый политологический пень в вашем цветнике, в вашей роскошной оранжерее. Моим выступлением открывается раздел дилетантов в этом семинаре. Все профессионалы выступили, теперь наступает черед «читателей с мороза». 

Александр Алексеевич Долинин начал свое выступление с того, что ему несколько боязно анализировать это стихотворение после — и далее были перечислены ученые труды других литературоведов, которые его анализировали; я нахожусь в счастливом положении «Fools rush in where Angels fear to tread» (Alexander Pope, 1711, poem An Essay on Criticism). Я не читала ничего из этого, поэтому меня совершенно ничто не отвращает от того, чтобы поделиться с вами своими впечатлениями. 

В качестве «читателя с мороза» могу сообщить следующее. Во-первых, чрезвычайно полезно (и я признательна этому семинару за такую возможность) прочитать подряд это стихотворение. Действительно, как было сказано в самом начале, школьные цитирования и школьные выучивания фрагментируют этот текст и не позволяют видеть его в некоторой цельности. Тут автор сам тоже несколько виноват, потому что загадочный подзаголовок «(Отрывок)» путает юного читателя и заставляет его думать, что есть какая-то большая поэма, а вот это — из нее отрывок. Кроме того, несмотря на всю разницу в размере и в ритме, каким-то образом те куски из «Евгения Онегина», которые тоже в школе заставляют учить и которые тоже описывают разные сезоны, склеиваются с этим стихотворением «Осень», поэтому не всегда удается понять, что относится к какому тексту.

Прочитав это целиком, от начала до конца, понимаешь, что тут действительно существует внутренний сюжет, что это не просто перечисление некоторых пейзажных описаний, — точно так же, как на выходе из раннего детства вдруг понимаешь, что у стихотворения «Зимнее утро» тоже есть сюжет и даже некая романтико-эротическая компонента, тогда как раньше ты думал, что это просто про снег.

Проследив за этим сюжетом от его начала до его, так сказать, такого двусмысленного, половинчатого финала, видишь, что он… скажем так, не то чтобы видишь, но несколько напрашивается его сравнить, его рядоположить с другим сезонным стихотворением Пушкина под названием «Зима. Что делать нам в деревне?». «Осень» — это 1833 год, «Зима» — это 1829, то есть «Зима» была пораньше, но если их положить рядом и прочитать подряд, то что здесь прямо напрашивается: и там, и там автор живет в деревне; он описывает некую погоду, которая вокруг него происходит; он описывает, что он делает в эту погоду; и там, и там он ездит на охоту, — точнее говоря, и там, и там он ездит на коне. В стихотворении «Зима» он, скорее, больше похож на того помещика из «Осени», который «с охотою своею поспешает» участвовать в этой бешеной забаве, тогда как сам поэт в «Осени» уже просто так на вольном коне скачет без какой-либо охотничьей надобности. 

Тем не менее и там, и там у него есть такое активное упражнение на свежем воздухе. После этого и там, и там у него происходят какие-то творческие позывы и попытки писать стихи, но в «Зиме» всё грустно и уныло, и на коне скакать не очень весело, и «у музы насильно» приходится «вырывать бессвязные слова», ничего не получается, единственная отрада, единственное разрешение этого томления, этой тоски — это появление женщины, ну, там даже двух «девиц белокурых, стройных», — вот тут-то и становится поэту гораздо лучше жить, чем ему жилось до этого.

В «Осени» девиц никаких не появляется, только в его воображении, — кстати, две; они сливаются часто в мысли читателя, но на самом деле две разные лирические героини: одна — это «нелюбимое дитя в семье родной», он — ее «любовник не тщеславный», этого дитяти, видимо, а вторая — это «чахоточная дева». Совершенно необязательно, чтобы чахоточная дева была нелюбима в своей семье, то есть это два разных персонажа. Но они проходят, так скажем, по краешку этого стихотворения, не они тут фокус эмоционального отношения автора. Наоборот, после того как он поскакал на коне и действительно «свободный ум» его «пробудился», вот после этого поэзия к нему приходит и «рифмы легкие бегут ему навстречу», в отличие от «Зимы», когда «насильно», «бессвязно» «слова (он) вырывает». Тут стихи свободно текут, и всё это сравнивается с кораблем, который громаден, но при этом подвижен, «рассекает волны» и поплывет куда-нибудь.

Также и необразованный читатель все-таки не может не заметить, что из текста действительно вырезано два пассажа, и что эти два вырезанных пассажа очень похожи между собой: и то, и другое — это перечисления, это списки. В первом случае это список «знакомцев давних, плодов мечты», во втором случае это список мест, куда можно было бы поплыть. И там, и там идут довольно однообразные итерации: эпитет — определяемое понятие, эпитет — определяемое понятие. В общем, довольно правильно он всё это дело повычеркивал, потому что так можно писать (не в обиду никому будет сказано) до бесконечности.

Чем еще схожи «Зима» и «Осень»? У Пушкина эти сезоны, на наш современный пост-юлианский взгляд, как-то склеиваются. Эта пушкинская осень — совсем не золотая осень из школьной хрестоматии; это осень, которая довольно быстро переходит в зиму: последние листы уже улетают, дорога промерзает, конь скачет по тоже морозной замерзшей поверхности, лед трескается под его копытом; а между прочим, в стихотворении «Зима», в самом начале его, в качестве тоже некоторого эпиграфа написано: «2 ноября». Какая же это зима, скажет современный читатель. В общем, получается, что это более или менее один и тот же сезон, одно и то же состояние природы.

Что еще объединяет эти два стихотворения: некоторое внутреннее ощущение, что поэт или лирический герой находится не совсем там, где он хотел бы находиться. Там, где он есть, он не очень добровольно. То ли, опять же, по полицейским причинам нельзя ему выезжать; то ли, как было сказано Романом Григорьевичем, погодные условия не благоприятствуют путешествиям; то ли он сам себя, может быть, по своей инициативе заточил, — но всё равно он заперт где-то, в месте А, а думает он о местах B, C и D. 

Возможно, еще одна причина, по которой маршруты этого громадного корабля были удалены из окончательного текста, состоит в том, что, в общем, автор как-то догадывался, что никуда ему не попасть. Никакие снега, что Норвегии, что Нормандии, ему недоступны. И «Швейцарии пейзаж пирамидальный», и «тень Везувия» — тоже не видать ему этого всего. А вот в Оренбург можно съездить, «Молдавии луга» еще как-то получится, может быть, посетить, а вообще сиди себе в своей Нижегородской губернии, и больше никуда тебе не попасть. Ощущение контраста между его телесной ограниченностью разнообразными формами «карантина» и вольною мыслью — оно, как мне кажется, объединяет и одно длинное стихотворение, и другое длинное стихотворение.

Что еще хочется сказать: тут уже несколько раз упоминался эпиграф из Державина и цитировалась «Жизнь Званская». Действительно, очень приятное в чтении стихотворение, полное таким наивным самодовольством, таким демонстративным потреблением, на которое только простодушный XVIII век был способен. Автор, Державин, рассказывает, как он замечательно живет, как он кушает прекрасно, как вокруг него много всякой обслуги, какие у него замечательные интерьеры внутри и какие у него чУдные пейзажи снаружи, как у него вообще всё очень-очень сильно хорошо. При этом в начале он говорит, в соответствии с, как здесь уже было упомянуто, горацианской традицией, как замечательно, что он в деревне, а не в городе и не на службе; после этого он начинает какие-то бесконечные политические разговоры, отсылающие как к его воспоминаниям тех времен, когда он был-таки на службе, так и к текущей политической ситуации, которую он тоже в правильном патриотическом духе считает своим долгом описать. У него поселяне ходят и говорят: «Давайте мы пойдем в ополчение и не будем жить под французом». Кроме того, еще одна, как мне кажется, довольно прямая перекличка с Пушкиным состоит в следующем: «Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?» Значит, вот сидит он после обеда, ему играют на гуслях, и дальше он вспоминает. Что именно он вспоминает, что в его ум входит дремлющий? 

Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?
Победы слава где, лучи Екатерины?

Где Павловы дела? Сокрылось солнце, — тень!..
Кто весть и впредь полет орлиный?

Мол, были времена, прошли, былинные, щас темно, был красный день — теперь солнце скрылось.

В следующей строке он тут же себе противоречит и пишет следующее:

Вид лета красного нам Александров век:
Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;

Блаженствовал под ним в спокойстве человек,
Но мещет днесь и он перуны.

Это 1805–1807 гг., это первые раскаты будущей мировой войны.

Смотрите: «Вид лета красного нам Александров век», — пишет Державин. Что у нас пишет Пушкин?

Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.

Ты, все душевные способности губя,
Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи…

В общем, не приветствует наш поэт «Александрова века», которого он, как известно, не любил, подсвистывал ему до самого гроба, пытался его брата как-то больше полюбить, но из этого тоже, — забегая вперед, скажем, — ничего хорошего не получилось. Но мне кажется, что некоторая отсылка тут в любом случае… скажем так, можно ее тут увидеть.

Также видно и малограмотному читателю, что зимние пассажи, ярковыраженно эротические, перекликаются с первой главой «Евгения Онегина», которая, в свою очередь, находится в полемике или наоборот в некоем, так скажем, содружестве с Вяземским, из которого взят эпиграф к первой главе «Евгения Онегина». Эпиграф, как заметил еще Набоков, взят из философско-описательной части —  как раз из философской, про юность: «По жизни так летит горячность молодая, И жить торопится, и чувствовать спешит!» — как она летит? Как сани. А внутри самой первой главы эти описания дивных нег, которые «другой поэт роскошным слогом» нам уже описал (другой поэт — это и есть Вяземский), — все эти довольно навязчивые красавицы, которые внутри горячие, снаружи холодные, и с которыми катаются в санях и руку им пожимают, — это тоже взято из Вяземского. Та же самая «русская роза», которая с открытыми плечами выходит на крыльцо, и «вьюга ей в лицо», и «поцелуй ее горяч», и «бури Севера ей не вредны», — она и в стихотворении «Зима» тоже незабываемым образом появляется.

Кстати говоря, барышня «с открытыми плечами» и «с висками гладкими и томными очами» присутствует в отвергнутом пассаже о «знакомцах» и «плодах мечты». Это пушкинский мир, пушкинский специфический календарь, черты которого мы уже узнаем.

Александр Алексеевич упомянул в качестве европейских предшественников этого жанра (в зале идет концерт, а на улице идет дождь, на улице такая-то погода, а у поэта в душе такие-то мысли) британского поэта Томсона, назвав его скучным; я на этом месте хотела возмутиться и вступиться за Томсона, пока не подумала и не обнаружила, что я путаю его с другим поэтом той же эпохи — с Уильямом Купером, которого я предлагаю тоже в предшественники записать. У него есть длинная поэма под названием «The Task» — «Задание» или «Урок», в котором имеются и глава про зиму, и глава про зимнюю прогулку, и сидение перед камельком, и глава про сад весной, летом, по которому поэт тоже ходит. Купер — не скучный. Я его откуда знаю: его любила Джейн Остин, и периодически цитаты из него всплывают в ее романах, а героине своей, Фанни Прайс в «Мэнсфилд-парке», она передала любовь к этому самому Куперу; оттуда, собственно, он и стал мне известен. Но в принципе он достаточно известный автор, и эти самые, по образцу Горация, пребывания на лоне природы, разные погоды и то, каким образом душа поэта на это отзывается, у него тоже вполне красиво описаны.

Последнее, что должна сказать… Что, мне кажется, объединяет не только те стихотворения, которые назвала я, но и те, которые здесь упоминались, а именно «Из Пиндемонти» и «Я не дорожу мятежным наслажденьем…» Раз уж их тут вытащили на обсуждение, не могу не сказать следующего: они оба совершенно, как мне кажется, очевидно рифмуются друг с другом. Оба начинаются с отрицания: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» и «Не дорого ценю я громкие права…» Они совершенно одинаково построены сюжетно: перечисляются некоторые желанные другим, но не поэту, вещи: пылкая любовница, политические свободы. После чего говорится, что «мне этого ничего не нужно, у меня есть другое, что мне больше нравится». В одном случае — фригидная любовница, но она как-нибудь расшевелится потом, в другом случае — путешествия по прекрасным местам, в которых сочетаются красоты природы и «создания искусств и вдохновенья». Очевидно, что под этими терминами понимается не Тамбовская губерния, а подразумевается Италия, куда поэт думает отправиться, там трепетать «в восторгах умиленья», а не вот этой заниматься ерундой вроде цензуры или налогов. 

Как показывает дальнейшее развитие событий, ни из одного, ни из другого замысла ничего хорошего не получилось. Прелестница скромная, может, и расшевелилась, но немножко не по тому поводу, по которому хотелось бы. А в Италию ни в какую поехать не удалось, и никакие «создания искусств и вдохновенья» повидать тоже не случилось по причине уже чисто политического свойства: умирать пришлось на Родине. 

Какой из этого следует вывод? Сейчас сказать, наверное, не представляется возможным, но тем не менее раз уж мы считаем, что это некий единый прототекст, то такое его прочтение тоже, скажем так, напрашивается.

Спасибо вам.

Лейбов: Спасибо большое. Мы сейчас не будем очень подробно обсуждать многообразные идеи, которые были высказаны, я только одну вещь скажу сейчас, и она относится не к замечательному монологу Екатерины Михайловны, а к нашей общей встрече. Пожалуйста, я вижу, что народ куда-то побежал, не бегите! Дослушайте до конца, мы еще поговорим. Мы вылезли за регламент, но в начале сезона мы делаем это всегда, постоянно. Потом мы начинаем держать себя в узде. Сегодня мы позволим себе такое послабление. И прежде чем мы обо всем сразу поговорим, я, не входя в обсуждение фригидности/нефригидности Натальи Николаевны Гончаровой…

Шульман: Я не называла никаких имен!

Лейбов: …Я передам слово нашим младшим участникам. Дело в том, что в значительной степени этот проект вообще придуман не просто для того, чтобы мы между собой болтали, хотя это очень приятно и, как показывает хроника просмотров, кому-то даже интересно, но еще и как проект педагогический. И я, и Олег работаем со студентами, и это важная часть нашей жизни. Поэтому мы сделали такую вот специально даже группу в «Телеграме». У нас есть в «Телеграме» такой канал… нет, такой специальный чат, и если вы старший школьник или младшая студентка, например, вы можете присоединиться к этому чату. Он называется «Сильные тексты. Сады Лицея» (по «Садам Лицея» вы его достаточно легко найдете), и там иногда мы разговариваем на разные темы, которые связаны с нашими беседами, иногда уходим куда-то достаточно далеко. И, пожалуйста, приходите к нам и разговаривайте с нами, участвуйте в наших общих беседах.

И сегодня студенты Высшей школы экономики. Начнем с Насти Самониной. Пожалуйста, Настя.

Самонина: Я хотела бы продолжить линию противопоставления Пушкина и Державина, которая велась до этого. И, мне кажется, первое, что отмечает современный читатель, когда видит этот эпиграф и открывает стихотворение Державина, — что когда, например, у Державина идет описание поэтического творчества (оно тоже есть в стихотворении «Жизнь Званская») и когда мы видим, как описывается творчество у Пушкина, заметно, что Пушкин отказывается от традиционного метафорического ряда, который был и до этого. Например, у Державина упоминался Флакк, Пиндар, когда также в контексте этой усадьбы он говорил про некое святилище муз, лира — это атрибуты поэтического творчества еще с античности, но они же, например, были еще и у Пушкина. Например, был шестикрылый серафим, была лира, которая требует поэта к священной жертве. Но здесь, мне кажется, описание поэтического творчества прекрасно в своем отказе от… это не клише, но, наверное, довольно-таки устоявшиеся метафоры. И также что причисляет это стихотворение к канону (в хорошем смысле) для читателя — это поэтический язык, который в сопоставлении, опять же, с тем же державинским стихотворением, где контраст между какой-то лексикой, какими-то старославянизмами и уже словами более низкого регистра очень сильно ощущается. А у Пушкина это всё подается вместе и уже более органично. Мне кажется, не зря Пушкин в школьной программе подается, и в большинстве учебников он подается как законодатель русского литературного языка. Поэтому это стихотворение читается до сих пор, несмотря на то, что, я думаю, горацианский топос опознается очень редко читателем обыкновенным, который не изучает литературу профильно, если можно так выразиться. Эта простота поэтического языка и метафорического ряда причисляет это стихотворение к сильным текстам, я бы сказала. Спасибо.

Лейбов: Спасибо большое, Настя. А я еще раз скажу, прежде чем Маше дать слово. Вы вот, которые еще не убежали, не бегите. Мы потом еще немножко поговорим все вместе, и ответим на вопросы, в частности. Я знаю, что там были некоторые вопросы. Можете дальше пользоваться этими опциями «вопросы и ответы». К сожалению, с подниманием руки там какие-то проблемы, эти поднятые руки куда-то исчезают. Маша, пожалуйста.

Фатеева: Здравствуйте! Спасибо. Мне показалось достаточно интересным, что стихотворение прочитывается как бы с двух сторон. Одна из них — это привычная, школьная: поэт видит осень, он видит какие-то красивые пейзажи, его душа откликается на красоту окружающего мира, и вот рождается поэзия. И как раз такому пониманию способствует 5–7-я строфы. Не зря седьмая строфа вошла в школьные каноны, и, мне кажется, все мы в какой-то момент жизни учили ее наизусть. А с другой стороны, стихотворение дает какой-то, я бы сказала, сниженный образ вдохновения. Во всяком случае, он ироничный. Потому что источник вдохновения здесь — это не только красота природы, но еще и ощущение комфорта, я бы так сказала, если можно. Почему лирический субъект любит осень? Во-первых, потому что красиво — это да! Но еще потому, что ему хорошо: мушек и комаров нет, не жарко, ну, и так далее.

Я специально почитала разные школьные анализы стихотворения, и во всех этих анализах как-то ирония игнорируется. Почему она игнорируется — это отдельный вопрос. Я могу предположить, что это из-за того, что Пушкин — это «наше всё», вот как у Цветаевой в стихах, Пушкин — он «и гувернер, и лексикон, и монумент», и т. д. И быть игривым и веселым великий поэт не может. И я могу сказать про себя: мне тоже очень долго мешало такое отношение к Пушкину и к этому стихотворению. Оно настолько знакомое, что видеть в нем что-то необыкновенное очень сложно. У меня это получилось, наверное, уже в 10-м или 11-м классе, когда я начала как-то более-менее сознательно интересоваться литературой. А для многих других, для тех, кто так и не заинтересуется литературой, Пушкин так и останется «солнцем русской поэзии» и скучным школьным поэтом. Это, наверное, проблема. Во всяком случае, мне кажется, это очень грустно. Это всё, спасибо большое.

Лейбов: Спасибо, Маша. «Это факты их биографии», как говорил один мой преподаватель очень серьезный, когда ему говорили, что какой-то книжки не достать, или что-нибудь в этом роде.

Соня Баленко меня поправляет и говорит, что наш чат невозможно в «Телеграме» найти. Я постараюсь сделать так, чтобы его можно было там найти. Но если у меня пока это не получится, то связывайтесь со мной, с Олегом, нас легко найти, мы не скрываем своих адресов. 

И еще я хотел бы по поводу тех зрителей, которые смотрят нас или будут смотреть на YouTube, сказать… так посмотреть со значением и сказать: «Вы знаете, что делать». Для того, чтобы это видео посмотрели… Я не знаю, зачем это, но, правда, люди смотрят, и это приятно. Извините, но приятно.

У нас есть вопросы. Вопрос от Михаила Васильева: «Можно ли открытый финал воспринимать как провокацию читателя, чтобы читатель не просто вернулся к началу текста («Куда ж нам плыть? — Октябрь уж наступил…»), а сам придумал, куда плыть?» 

Мне кажется, что да, это один из вариантов смыслов открытого финала. 

Кукин: Можно сказать, Рома?

Лейбов: Пожалуйста, да, Миш. 

Кукин: Прошу прощения, просто я боюсь, что можно нас сейчас неправильно понять. Вот наш слушатель может понять так, что Пушкин предполагает, что мы будем досочинять как бы вместо этих точек…

Лейбов: Нет, Пушкин, конечно, не предполагает, что мы будем…

Кукин: Я вот просто хочу подчеркнуть, что речь идет не об этом. А речь идет о состоянии потенциального, как бы, объема пустоты, которая может быть всем. И в принципе то, что называется открытым финалом, — это у Пушкина не такая уж редкая вещь.

Лейбов: Это очень частая у Пушкина…

Кукин: Да. Напомню вам, что «Евгений Онегин» вообще-то, с точки зрения сюжета, тоже заканчивается абсолютно открытым…

Лейбов: Да. «С колен поднимется Евгений, но удаляется поэт» — известная история! И вообще эти стернианские формы открытого финала Пушкину были очень интересны, это действительно такая специфика именно пушкинская. И, конечно, здесь это недоразумение, о котором и Екатерина Михайловна говорила, и вообще оно действительно время от времени… До сих пор продолжаются какие-то бессмысленные разговоры о том, что это незаконченное произведение.

Кукин: Написано: отрывок (смеется).

Лейбов: Да, потому, что там написано «отрывок». Это очень законченное произведение в жанре отрывка. У нас будет еще одно стихотворение в жанре отрывка, Жуковского. Через две недели, если не ошибаюсь, мы о нем будем говорить. Это вообще почтенный, я бы сказал, классический романтический жанр, можно так сказать.

Кукин: Жанр, да.

Лейбов: Вопрос от Елены Погадай/Погодай насчет того, есть ли тут переклички с «Евгением Онегиным» — там, где «нелюбимое дитя» и «чахоточная дева». Да, несомненно. Тут даже мы обсуждать не будем. 

Шульман: Прошу прощения, а кто чахоточная в «Евгении Онегине»?

Лейбов: Нет, не чахоточная дева, а нелюбимое дитя. И «всегда бледна». На самом деле, это контаминация.

Шульман: Уж если на то пошло, Татьяна Ларина не нелюбима своими родителями! «Она ласкаться не умела / К отцу, ни к матери своей» — это она не умела, а не то что они ее не любили. Так что я против таких инсинуаций.

Лейбов: Нет, просто Пушкин действительно… Он очень экстенсивен в смысле жанров и вариаций и очень компактен в смысле ядра. Об этом много написано, начиная от Якобсона…

Шульман: Хотя, да, конечно, нельзя не признать, что это «не та сестра»: одна — румяная, веселая и блондинка, а другая — грустная и у окна сидит, «я выбрал бы другую, когда б я был, как ты, поэт», — тут что-то есть. Это образ неочевидной красавицы, неочевидного выбора: грустная, бледная и вообще, может, даже и не особо здоровая — и там, и там.

Лейбов: Александр Алексеевич, пожалуйста.

Долинин: Я хотел к этому вопросу заметить, что «чахоточная дева», которая «порою нравится», восходит, конечно же, не к «Евгению Онегину», а к целому ряду пушкинских текстов, написанных до «Осени». Начиная со стихотворения «Увы! зачем она блистает минутной, нежной красотой?» (1820) под впечатлением от знакомства с красавицей Еленой Раевской, которая, как все считали, скоро умрет от чахотки. Она прожила еще пятьдесят лет, пережила всех своих сестер, но все почему-то думали, что вот-вот она уйдет на тот свет. 

Но и другое: там у Пушкина был такой черновой «некрофильский» отрывок «Придет ужасный час…» про любовь к мертвой. 

И в «Каменном госте»: 

…Странную приятность
Я находил в ее печальном взоре

И помертвелых губах.

Инесса больная, которая тоже уже отошла в мир иной. Так что это совсем другая линия такой морбидной эротики, если позволите. 

Лейбов: Да, но это касается «чахоточной девы». Что касается «нелюбимого дитя», тут, действительно, я согласен с Екатериной Михайловной, тут инверсия, но это действительно вариация «чужого в своей семье» по разным обстоятельствам. И, кроме того, конечно, Елена совершенно права в том смысле, что по вот этой методике комбинации интонаций и болтовне, которые изображаются здесь, — это, конечно, то, что было нащупано в «Евгении Онегине» и потом развито уже в разных других текстах.

Про элегию и идиллию мы не будем, наверное, сейчас, извините, говорить, просто потому что… Нет, давайте. «Можно ли с точки зрения жанровой классификации рассматривать пушкинскую «Осень» как вариант элегии, в отличие от идиллической «Жизни Званской»?» 

«Осень» называли элегией, вообще говоря, но потому, что в эту эпоху элегией называли более или менее всё, или почти всё. Но нет, я думаю. Наталия Николаевна?

Мазур: Давайте я скажу так, что в жанровой системе есть очень четкая дистрибуция: или элегия, или фрагмент, то бишь отрывок. И скорее всего, именно для того, чтобы ее не называть элегией, Пушкин и ставит четкое указание: «отрывок». Это немножко другой жанр: он остросовременный, романтический, в отличие от очень традиционной элегии. Так что я бы твердо сказала: нет, нельзя, не надо.

Лейбов: Я бы тоже сказал: нет. Но в узусе, действительно, «Осень»… просто из-за того, что там есть осенняя тема. Хотя она совсем не элегически там развернута. И вообще элегии не пишутся октавами. Даже до «отрывков» можно не доходить.

Спрашивает также пытливый зритель: «Что с картошкой?» С картошкой — это загадочная ведь история про картошку! Мы помним, что…

Мазур: Проповедовал картошку! Насаждение…

Лейбов: Он, в подражание Байрону, любил картошку, но когда он был в Михайловском, например, там картошки было как-то не достать, и в Тригорском была ближайшая картошка, потому что там вот такие барышни жили: домовитые, с одной стороны, с другой стороны, культурные. Это очень смешно, когда Александр I говорил, что он не сдастся Наполеону, а вырастит бороду и будет питаться, как и его подданные, картофелем! Его подданные совершенно не питались картофелем. Но вот уже в Болдино Пушкин как-то, видимо, завел картошку. Надо исследовать этот вопрос. Вообще, массовое внедрение картофеля действительно начинается при Екатерине, но оно совершенно не успешно. Это только уже после смерти Пушкина, уже в 40-е годы картофель начинает во внутренних русских губерниях утверждаться. Он с Запада идет, как всякое… всё плохое. 

Мне тут говорит администратор, что картофель фри едят наши зрители, если микрофон включить, они картофель фри едят. Не будем включать микрофон! Не будут они есть у нас этот картофель западный!

Вопрос к Екатерине. Это очень трогательно. Екатерина Михайловна, вопрос к вам: «Есть ли структурный подход к изучению поэзии, чтобы видеть стихотворение более объемно?»

Шульман: Нашли кого спросить, называется! Можно я переадресую этот вопрос все-таки грамотным людям? Мой метод изучения состоит в том, что я читаю, и в этот момент мне вспоминаются какие-то другие вещи, которые я читала до этого. Дальше я их рандомно сравниваю между собой, и получается мне весело, а окружающие боятся возражать! (Смеется) Вот и весь мой аналитический метод. Поэтому существует ли структурный подход, давайте спросим у тех, кто, наверное, его практикует.

Лейбов: Существует структурный подход. Просто это такой термин есть специальный. И тогда это называют таким красивым словом «структурализм». И ему уже очень много лет. Но позволяет ли он видеть стихотворение более объемно или нет — это отдельный вопрос. Что такое видеть объемно? Он создает модели, которые внутренне непротиворечивы и соответствуют каким-то гипотезам, нашим интуициям, но видим ли мы от этого более объемно текст или нет, я не знаю. План здания, дворца какого-нибудь, например, с плесенью, вызывающий поэтическое вдохновение — позволяет ли он увидеть более объемно этот дворец? Не знаю. Наташ, да, пожалуйста.

Мазур: Можно я попробую? Я бы сказала, что, конечно, для того чтобы текст увидеть более объемно, его лучше всего вписать в контекст породившей его эпохи. И тогда он действительно начинает играть, взаимодействовать с современными ему текстами, с текстами предшественников. Но для этого, во-первых, надо хорошо знать эпоху, а во-вторых, некоторое количество текстов уже к этому времени накопить. Это то, что рекомендует Екатерина Михайловна; поскольку у нее, как бы она ни называла себя политологом, как раз эрудиция (и литературоведческая, и литературознатческая) редкостная, вот они сами и лезут к ней в голову, эти параллельные места. 

Но что делать, если пока начитанности такой нет и параллельные места сами не лезут в голову? У меня, честно говоря, есть один очень старый способ: я фанат классической риторики и считаю, что примерно до середины XIX века (а для ряда особенно хорошо образованных, классически образованных поэтов — так и до наших дней) риторическая структура стихотворения, разбор, собственно, того, как это стихотворение построено последовательно, — это то, что очень помогает увидеть его объемно. Ну, хотя бы, как совершенно справедливо говорит Роман, план. Помогает ли план увидеть здание? Да, помогает. Если вы хотите представить себе, как выглядит это здание, то, вместо того чтобы ходить вокруг него и пытаться вообразить, как оно устроено внутри, лучше всего сразу посмотреть на план. И тогда ориентироваться в нем вам будет на самом деле легче. И я бы сказала, что разбор структуры стихотворения без всякого структурализма, а просто последовательный, почти школьный разбор того, как оно устроено — есть ли введение, есть ли открытый финал, закрытой финал, как оно развивается, как движется мысль от строфы к строфе, — очень на самом деле помогает.

Лейбов: Тут я вклинюсь неожиданно, потому что это совершенно не входит в наши задачи, такая рефлексия методологическая, но вообще-то классический структурализм начинается в русском изводе с Романа Якобсона. И его статья о Хлебникове, поэте максимально удаленном от риторических времен… И, кстати, статья написана довольно давно, это старая статья. То есть Якобсон — это вообще давно, но я имею в виду, что это не американский Якобсон структуралистского периода. Вот, она как раз строится на том… Там очень простой посыл, как всегда у Якобсона, такой несколько хулиганский: вы говорите, что Хлебников сложный? Вы просто в гимназии риторику не учили, я вам сейчас всё разложу на риторические фигуры. В значительной степени и в изводе классического структурализма (вот такого русского структурализма) это очень сильно продолжает риторическую традицию. И здесь я напоминаю, что один из выпусков тартуских «Трудов по знаковым системам», очень важного для истории советского структурализма издания, был посвящен целиком риторике. И, с другой стороны, вот эта идея, модель Жолковского-Щеглова — это, конечно, модель риторического развертывания в чистом виде. 

Мазур: Наложенная только на психоанализ, я бы сказала.

Лейбов: Наложенная на психоанализ, да. Ломоносов не знал психоанализа, но если мы этот психоанализ оттуда вытащим… собственно, нас же интересует вопрос о том, как объемнее увидеть текст, хотя я не знаю, что такое объемнее… Текст сам себя как-то позволяет увидеть объемнее, если его внимательно читать. Это и не противоречит тому, что Наташа говорила. Я еще хочу Екатерине Михайловне все-таки сказать. Там не только юлианско-григорианский конфликт, там еще и то, что пушкинская эпоха приходится на Малый ледниковый период. И это было реально не потому, что…

Шульман: То есть уже с октября листьев нет и снег лежит?

Лейбов: Да, да-да, теплеть стало где-то с 40-х годов, если я правильно помню, это вот так было.

Шульман: С 40-х годов XIX века?

Мазур: Да-да. Там самый холодный год — это год восстания декабристов, 1825-й.

Лейбов: Да. И не потому что… я не против Греты Тунберг, но не потому что паровыми котлами или угольной копотью промышленная революция это всё разогрела, а просто в силу астрономических естественных причин.

Мазур: Зато мы поэтому Финляндию взяли: прямо по льду перешли и взяли.

Лейбов: Тоже правда!

Шульман: Да вообще, как известно, три союзника генерала: Декабрь, Январь и Февраль. Они же — три белых коня.

Лейбов: Они же — три белых коня, да. Они же — три всадника. (Смеется) Ладно, пожалуйста, Миш.

Кукин: Я хотел бы вклиниться с одной микроскопической репликой. Мы сейчас так хорошо говорим, весело о зиме. Понятно, что в «Осени» пушкинской есть зима, и мы вспоминали Вяземского, и т. д. Я просто хотел напомнить об одном таком менее известном поэте, Александре Востокове, который замечательные зимние стихи написал, если я не ошибаюсь, они были до Вяземского написаны, где как раз вот эти мотивы катания в санях, такой бодрой зимы, зимнего веселья, праздничного катания есть. А Востоков был человек образованный весьма, хорошо знал европейскую поэзию. То есть в принципе из немецкой, из английской поэзии на русскую почву переходит это описание зимы как праздника.

Мазур: Можно я встряну? Там у Николая Львова была чудесная поэма «Зима», вот со Львова оно у нас и началось.

Лейбов: Есть книжка Отто Бёлля, голландского исследователя, она, по-моему, есть в открытом даже доступе, про зиму.

Кукин: «Зима» Львова раньше востоковской?

Мазур: Конечно. Лет на двадцать.

Лейбов: Да-да-да.

Шульман: Я могу сказать, что в английской поэтической традиции эти мотивы румяных девушек и катания на коньках вокруг Рождества концентрируются. Сани там не так сильно популярны, там больше все бегают ногами. Но сочетания внутреннего жара и наружного холода, и эти эротико-спортивные радости вполне присутствуют. Нам они известны по Диккенсу, они в нем находят свою кульминацию, но и до этого они вполне существуют и в поэзии, и в прозе. Потом все группируются вокруг камелька: в общем, понятные такие физиологические удовольствия. Я думаю, что в Северном полушарии в каждой культуре они так или иначе будет представлены. 

Я, кстати, не знаю: у французов это труднее было заимствовать, какая зима-то у них? Как в Нормандии якобы «блестящие снега» — ничем они там не блестят, никакие снега, их там сроду и не было!

Кукин: Мне кажется, они не просто представлены в северных странах, в их культуре, но, что важно подчеркнуть, с определенного момента. Т. е. вообще-то явление зимы в искусстве — это историко-культурное явление, а не климатическое. И это вот я всячески пытаюсь всегда подчеркивать, когда на эту тему заходит разговор. Что люди не потому описывают зиму, что они живут на севере — в Германии или в Англии, а не во Франции, — а потому, что они вошли в некую фазу историко-культурную, когда они «увидели» зиму и получили как бы некую возможность о ней рассуждать в искусстве, в живописи и в поэзии. Это очень любопытная, интересная тема.

Лейбов: Мне очень жалко, что мы должны останавливаться, но мы должны останавливаться. Я искренне благодарю всех, кто принял участие в этом разговоре. Мы ждем вас снова к нам в гости в следующей серии.

Пушкин не утверждал, что «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»

187 лет, 2 апреля 1833 года, назад было впервые опубликовано полное издание «Евгения Онегина» Александра Пушкина. До этого роман в стихах, как его назвал сам автор, выходил отдельными главами, чем был очень доволен издатель писателя, думающий о капитале.

Александр Пушкин подсчитал: на создание произведения у него ушло 7 лет 4 месяца и 17 дней. Изначально произведение печаталось книжками с отдельными главами, которые можно было переплести между собой. Читатели ждали следующих глав. В 1827 году, после выхода третьей главы, издатель Пётр Плетнёв писал Пушкину: «Не отставай от работы своего романа. Это вернейший капитал, который у тебя перед глазами». А в следующем письме прибавил: Ни что так легко не даст денег, как Онегин, выходящий по частям, но регулярно через два или три месяца (…) Он, по милости Божией, весь написан. Только перебелить, да и пустить».

Также известно, что Пушкин, работая над произведением, не знал, какая будет концовка, так что у Онегина могла быть другая судьба. Пушкин рассказывал своему другу Борису Юзефовичу, что Евгений «должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов». Но, видимо, писатель решил дать возможность читателю самому додумать конец.

Читайте также:

• День 2 апреля в истории • Когда Бродский стал лауреатом Нобелевской премии • Когда появился памятник Пушкину в Москве

«Евгения Онегина» называют энциклопедией русской жизни — автор показывает быт, привычки, интересы людей его эпохи, деревню, светский Петербург. Это произведение стало и кладезем цитат: «Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь», «Привычка свыше нам дана: Замена счастию она»… А вот ещё одна известная фраза до сих пор вызывает споры — какой смысл вкладывал в неё автор? Все помнят строчки «Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей».

«Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.
Разврат, бывало, хладнокровный
Наукой славился любовной,
Сам о себе везде трубя
И наслаждаясь не любя.
Но эта важная забава
Достойна старых обезьян
Хваленых дедовских времян:
Ловласов обветшала слава
Со славой красных каблуков
И величавых париков.» 

Но после рассуждений на две строфы, Пушкин пишет «Так точно думал мой Евгений. Он в первой юности своей Был жертвой бурных заблуждений И необузданных страстей». Так что первая мысль, вполне возможно, рассматривалась как заблуждения молодого Евгения.

Почему Jony использовал стихи Пушкина в песне «Комета» — Гости Русского Радио

Молодой артист Jony стал гостем «Вечернего шоу Аллы Довлатовой» на «Русском Радио» во вторник, 17 марта.

«Твоя песня «Комета» взлетела очень неплохо. Сколько времени понадобилось, чтобы выйти на орбиту российского шоу-бизнеса?» — поинтересовалась ведущая. «Да ладно, я ещё не вышел ни на какую орбиту. Но вообще год. Сейчас у меня есть альбом и два сингла», — скромно ответил певец.

«В тексте «Кометы» использованы стихи Пушкина. Почему вдруг слова «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя» появились в этой песне?» — продолжила Алла Довлатова. «У меня давно были мысли соединить песню и стихотворение. Александр Сергеевич — это отечественное достояние, и использовать его стихи не запрещено. Я решил, что это будет полезная и грамотная коллаборация», — объяснил Jony.

«Как появилась сама песня?» — таким был следующий вопрос. «Я написал её в Москве, на смотровой площадке у МГУ на рассвете. Помню, как смотрел в небо и представлял, как летит комета. И как-то очень быстро текст в голову пришёл», — рассказал гость.

«Вообще, нынешнее время очень похоже на то, что описано в песне. Как ты относишься к пандемии?» — задала актуальный вопрос ведущая. «Как все. Конечно, это всё сказывается на нашей жизни и работе. У нас концерты перенеслись — некоторые на лето, некоторые на осень, пока, к счастью, не отменились. Все сидим дома сейчас. Но я думаю, что все будет хорошо, не нужно паниковать. Нужно больше времени уделять близким. На самом деле, много и плюсов. Дома я пишу песни, не могу остановиться прям», — улыбнулся артист.

«Какой ты хороший парень! Даже в негативе умудряешься видеть позитив, молодец!» — заметила Алла Довлатова.

В рамках эфира состоялась премьера новой песни Jony под названием «Мадам». Почему она посвящена не девчонкам, и к какой возрастной группе, по мнению певца, относится мадам? Кто подарил ему имя Джони? Какое максимальное количество времени наш гость может провести без смартфона, и почему ему на самом деле страшно выходить на улицу? Ищите ответы в записи шоу на нашем сайте! Там же услышите, как Jony поёт на открытом слоге!

Пушкин и дети | Папмамбук

«Александр Сергеевич Пушкин остается самым популярным писателем как среди россиян, так и среди русскоязычных людей, проживающих за рубежом, – из российских писателей-классиков его вспоминают первым около 40% (среди опрошенных в России – 42%, среди русскоязычных граждан других государств, кроме стран бывшего СССР, – 38%), – подчеркнули во ВЦИОМ…»

«Александр Сергеевич Пушкин остается самым популярным писателем, – сообщил член Союза писателей России, секретарь по международным делам Международного сообщества писательских союзов Владимир Торин. – Из российских писателей-классиков его вспоминают первым около 40%…»

«Александр Пушкин уверенно лидирует в рейтинге самых любимых россиянами отечественных литераторов. Такие выводы можно сделать из результатов опроса ВЦИОМ, опубликованного в канун дня рождения поэта…»

Эти цитаты я выписала из интернет-сводок, выпавших мне по запросу «Пушкин и ВЦИОМ».

Я все пыталась понять, что это значит на самом деле. Что стоит за словами «мой любимый отечественный литератор». Значит ли это, что 40% российских граждан на досуге заняты тем, что перечитывают «Евгения Онегина» или «Повести Белкина»? Не какой-нибудь там детектив или любовный роман читают они в метро или вечером перед сном, а именно произведения «популярного отечественного литератора» Пушкина.

И если не успевают по каким-то причинам выучить что-нибудь «новенькое из Пушкина», то повторяют про себя по дороге в магазин, в ритм шагов, то, что осело в них еще в школьные годы:

Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки Жучку посадив,
Себя в коня преобразив…

При этом у 40% русскоязычных людей не возникнет никаких вопросов к «дворовому мальчику» (видимо, они отталкиваются от представлений о том, что такое «дворовая шпана»), они с первого звука догадываются, кто такая «Жучка», потому что каждый второй в детстве точно так же, как «дворовый мальчик», катал кого-то на «салазках». А уж выражение «себя в коня преобразив…» прямо отражает то, чем заняты дети 40% россиян в детском саду: они там себя «преображают»…

А вдруг лидирующая роль Пушкина в списке «популярных литераторов» означает совсем другое? Вдруг это означает, что опрошенные россияне просто мало читают? Или уже вообще не читают? Их ведь не спрашивают: какую книгу вы недавно прочитали? Им говорят: назовите вашего любимого «литератора» – и они отвечают первое, что приходит в голову, что ассоциируется у них со словом «литература»:
Пушкин.

Если ответишь «Пушкин» – то вряд ли ошибешься.

Это давно известно – с 1937 года.

***
В прошлом году в издательстве Европейского университета (ныне опального) вышла книга Джонатана Брукса Платта: «Здравствуй, Пушкин! Сталинская культурная политика и русский национальный поэт».

В ней описан и проанализирован огромный фактический материал: почему в середине 30-х годов понадобилось создать миф главного национального поэта, как возникал канонический образ Пушкина ‒ «предвестника новой жизни», соответствующий идеологии «молодого советского государства», как разрабатывался «государственный подход к пониманию» его произведений и как этот подход нужно было реализовывать, начиная с первого класса школы.

Все эти титанические усилия были привязаны к знаменательной дате – столетию со дня смерти поэта. (Есть в этом что-то характерное для эпохи.) Коллективное переживание события 1837 года вдруг обрело невиданную актуальность и достигло такого накала чувств, какого ни современникам Пушкина, ни литературной общественности предшествующего столетия (на долю которой выпало праздновать всего лишь столетие со дня его рождения) испытать не довелось.

Только теперь стала явной вся гнусность и подлость самодержавного строя царской России, безжалостно направившего пистолет убийцы прямо на поэта – убийца выстрелил ему в грудь!

Школьники писали об этом страстные сочинения, а рабочие – письма, полные гнева, в газеты. Утешало только одно: страдания Пушкина, его мученичество было ненапрасным: теперь, в рамках широкой юбилейной кампании, его открыли для себя многомиллионные народные массы…

«Пушкин…всеобъемлющий гений, поборник прав людей и народов, приходит к нам, людям сталинской эпохи, “как живой с живыми говоря”… Прошло… сто лет, и “жестокий век” в родной земле великого поэта отошел в прошлое… Высокая культура, страстный гуманизм, развитие всех творческих возможностей великого народа сделали людей Советской Страны передовым авангардом человечества, борющимся за общечеловеческие ценности против носителей бесчеловечия, мракобесия, жестокости и подлости…»

Это цитата из учебника по русской литературе 1937 года (Абрамович Г., Головенченко Ф. «Русская литература. Учебник для 8-ого и 9-ого классов средней школы». М.: «Учпедгиз», 1937 г. Стр. 96, 100, 123).

Что тут скажешь?

Что в том же году, когда вышел этот учебник, было арестовано сто делегатов первого Съезда советских писателей? Что лишь немногие из председателей многочисленных комитетов по подготовке Пушкинского юбилея пережили этот год? Что в 1937-м расстрелу какого-то там поэта уже никто не удивлялся? Впрочем, расстрел был не единственным способом избавляться от «популярных литераторов».

И именно в 1937 году произведения Пушкина были введены в школьную программу каждого года обучения. И внутри подготовки к юбилею стали широко переиздавать пушкинские произведения.

***
Господи, как же это ужасно – что даже имя Пушкина в нашей советской реальности спутано с именем Сталина. Как же хочется освободить его от сталинской «редакции»! И от этого безмозглого использования штампа «Пушкин» в социологических опросах. Возможно, это произойдет, когда Пушкин перестанет считаться «популярным литератором».

Конечно, отдельные усилия по освобождению Пушкина от шаблонов сталинской эпохи предпринимались.. Тут можно вспомнить произведения 1970-х годов – например, «Прогулки с Пушкиным» Андрея Синявского, рассказ Фазиля Искандера «Чик и Пушкин» и роман Юрия Трифонова «Исчезновение» (впервые опубликован в 1987 г.). Кроме того, пишет Дж. Платт, оппонентом сталинского культа Пушкина стала культура советского андеграунда, в лице Дмитрия Пригова, в первую очередь.

Но вряд ли можно считать «дело сделанным».

Кроме того, каждому новому поколению ‒ а точнее, каждому новому читателю ‒ придется заново открывать для себя Пушкина (как и любого другого классика) – если, конечно, оно (поколение) почувствует в этом необходимость.

А вот с какой стати новые дети должны этого захотеть?

Слов о том, что в стихах про дворового мальчика, катающего на салазках Жучку, звучит «особая музыка», явно недостаточно – как и слов про «энциклопедию русской жизни» (что вообще непонятно).

Это же надо, чтобы у ребенка (а сначала ‒ у его учителя) открылись уши.

Надо, чтобы у ребенка почему-то возник интерес.

Но недавно я вдруг увидела, как это можно сделать.

Это делают в московском Театре.Doc – с помощью странного «малобюджетного» спектакля под названием «Пушкин и деньги» (одно название чего стоит!). И идет-то он всего час. И заняты в нем всего два актера. И чем они, собственно, заняты? Стоят у школьной доски (доска – практически единственная декорация в спектакле) и пишут разные циферки: на что, как и в связи с какими обстоятельствами Пушкину приходилось тратить деньги, как он был «стеснен в средствах», как ему приходилось одалживать у царя… (Ох, какая же путаная была у Пушкина жизнь!)

И так в течение целого часа. А ты почему-то не можешь оторвать глаз от сцены, не чувствуешь, как идет время, и совсем не хочешь, чтобы это закончилось.

А в конце спектакля актеры вдруг начинают читать пушкинские стихи. «Вдруг» – потому что это как будто не вяжется со всем предыдущим действом – где про денежные проблемы, про какие-то вязкие неразрешимые жизненные ситуации.

И это такой перепад стилистического давления, и это так неожиданно красиво, такой случается взлет – внутри как будто бы той же бедненькой обстановки, на фоне той же школьной доски, – что у тебя захватывает дух.

Похожее ощущение возникает при взлете самолета, когда он отрывается от земли.

Тут тебе открывается, что весь спектакль был разработкой темы стихотворения «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…». То есть это мне становится ясным.

Дети, видимо, переживают что-то совсем другое. Дети, как выяснилось, переживают интерес к человеку Пушкину, который писал стихи.

Мне кажется, ужасно здорово, что существует такой спектакль – «Пушкин и деньги».

И я попросила режиссера Анастасию Патлай, которая этот спектакль поставила, рассказать о нем подробнее.

Марина Аромштам

Режиссер Анастасия Патлай о спектакле Театра.Doc «Пушкин и деньги»

Мнения экспертов подростковой редакции о спектакле «Пушкин и деньги»

_________________________


Джонатан Брукс Платт
«Здравствуй, Пушкин! Сталинская культурная политика и русский национальный поэт»
Перевод с английского
Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017

«Деревня» анализ стихотворения Пушкина по плану кратко – смысл, средства выразительности, эпитеты, композиция

Деревенская атмосфера дарила душе А. С. Пушкина умиротворение, в то же время поэта угнетало бесправие крестьян. Эти смешанные чувства отразились в стихотворении, о котором пойдет речь в статье. Школьники изучают его в 9 классе. Предлагаем ознакомиться с кратким анализом «Деревня» по плану.

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.

Краткий анализ

Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться со стихотворением Деревня.

История создания – над стихотворением поэт начал работать в 1819 г. в Михайловском, а завершил его в Петербурге. Опубликовали “Деревню” лишь в 1826 г. под названием «Уединение».

Тема стихотворения – красота деревенской природы и угнетение народа.

Композиция – Анализируемое произведение – монолог лирического героя, который делится на две части, контрастные по настроению: обращение к сельской природе – рассказ о бесправии крестьян. Стихотворение состоит из пяти строф с разным количеством строк.
Стихотворный размер – шестистопный ямб, в произведении использованы все виды рифмовки.

Жанр – элегия.

Метафоры«приют спокойствия, трудов и вдохновенья» (о деревне), «лоно счастья и забвенья», «барство… присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца».

Эпитеты«роскошные пиры», «темный сад», «душистые скирды», «лазурные равнины», «нивы полосаты», «уединенье величавое», «мельницы крылаты», «прихоть бесчувственная».

История создания

В начале XIX века в России активно обсуждался крестьянский вопрос. Власти получали сведения об обстоятельствах жизни простого народа, литература пополнилась произведениями, раскрывающими проблему угнетения крестьян, а цензура усилила надзор. В таких условиях в 1819 г. появилось стихотворение «Деревня».

Александр Сергеевич начал работать над произведением в Михайловском. Первоначальная его версия попала в руки Александра I. Император положительно отзывался о стихах и даже выразил благодарность молодому поэту. Но в это время Пушкин не опубликовал «Деревню». В 1825 г. после восстания декабристов усилился контроль со стороны цензуры. В стихотворение пришлось вносить правки, чтобы его напечатали. Первую часть текста с коррективами напечатали в 1826 г. под названием «Уединение». Полный текст увидел мир лишь в 1829 г. Название «Деревня» использовали в более поздних публикациях.

Тема

В произведении автор раскрывает две темы: деревенская атмосфера и угнетение крестьян. Контрастные по настроению, они взаимодополняются, придают друг другу выразительности. Обе проблемы передаются сквозь призму восприятия лирического героя.

Первые четыре строфы стихотворения посвящены сельской атмосфере. В них изображены прекрасные пейзажи, отображаются эмоции лирического «Я». Герой обращается к «пустынному уголку», наслаждаясь его умиротворенностью. Он признается, что ради этих ощущений покинул забавы и пиры. Здесь он ощущает, как мысли сами рождаются в его голове.

Далее лирический герой воссоздает привольные пейзажи. Особенность картин природы в том, что при помощи их выражается «любовь» к деревенской атмосфере. Пейзажные зарисовки очень красочные. Они охватывают все: луга со скирдами, ручьи озера, холмы и нивы. Вдали лирический герой видит стада, хаты и мельницы. От картин природы веет спокойствием, в то же время они динамичные. В четвертой строфе лирический герой рассказывает, что лоно природы – лучшее место для творчества.

После идиллических картин появляются строки, выражающие угнетенное состояние лирического героя. Все дело в том, что пейзажи – лишь прекрасная оболочка, изнанка которой – несчастливая жизнь крестьян. Барство позволило забрать у людей все: труд, время, собственность. Александр Сергеевич открыто говорит, что сделано все это незаконно, насильственным путем. В последних строках лирический герой выражает надежду, что когда-то народ освободиться.

Композиция

По смыслу стихотворение делится на две части: обращение лирического героя к деревне, включающее пейзажные зарисовки и рассказ о жизни народа. Формальная композиция не соответствует смысловой. Стихотворение состоит из пяти катренов, каждый из которых продолжает предыдущий.
Стихотворный размер – шестистопный ямб. А. С. Пушкин использовал все виды рифмовки: перекрестную АВАВ, кольцевую АВВА и парную ААВВ.

Жанр

Жанр произведения – элегия. Автор описывает пейзажи, переплетая их с грустными раздумьями о судьбе простого народа. В последних строках ярко проявляются разочарование и грусть. Грустью наполнены не только размышления лирического героя о бесправии крестьян, но и описания природы.

Средства выразительности

В произведении поэт использует средства выразительности. При помощи их он создает панорамную картину деревни, передает эмоции, переполняющие лирического героя.

В тексте часто встречаются метафоры: «приют спокойствия, трудов и вдохновенья» (о деревне), «лоно счастья и забвенья», «барство… присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца».

Дополняются пейзажи и размышления эпитетами «роскошные пиры», «темный сад», «душистые скирды», «лазурные равнины», «нивы полосаты», «уединенье величавое», «мельницы крылаты»,«прихоть бесчувственная», «измученные рабы».

Тест по стихотворению

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

    
  • Daddy Bs

    8/8

  • Галина Савельева

    7/8

  • Григорий Вялков

    6/8

  • Лев Касаткин

    7/8

  • Илья Иванов

    6/8

  • Ксения Батирова

    7/8

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4.5. Всего получено оценок: 132.

Слова Пушкина о Петербурге в его произведениях

Санкт-Петербург занимает особое место в жизни и творчестве Александра Сергеевича Пушкина. Вот в каких произведениях встречаются строки об этом городе.

1. Евгений Онегин

***

Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня

 

***

А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.

 

***

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.

 

***

С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.
Все было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые,
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!

 

***

Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел все это строго:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу.
Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!

 

***

Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы.

 

***

Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окны, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег

 

2. Медный всадник

В этой поэме много строк, которые посвящены описанию города. Приведем самые яркие.

На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
                И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,1
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхой невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса2.
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз,
Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей,
Пехотных ратей и коней
Однообразную красивость,
В их стройно зыблемом строю
Лоскутья сих знамен победных,
Сиянье шапок этих медных,
На сквозь простреленных в бою.
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царской дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И, чуя вешни дни, ликует.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!

 

3. Плетневу


Онегин жив, и будет он
Еще нескоро схоронен.
О нем вестей ты много знаешь,
И с Петербурга и Москвы
Возьмут оброк его главы…

 

4. Перед гробницею святой…

Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой…

Речь идет о Гробнице Кутузова в Казанском соборе в Петербурге.

 

5. Напрасно ахнула Европа…

Напрасно ахнула Европа,
Не унывайте, не беда!
От петербургского потопа (наводнение 7 ноября 1824 г.)
Спаслась Полярная звезда (тираж журнала).
Бестужев, твой ковчег на бреге!
Парнаса блещут высоты;
И в благодетельном ковчеге
Спаслись и люди и скоты.

 

6. Ода «Вольность»


Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец…

Речь идет о Михайловском дворце в Санкт-Петербурге

 

7. «Городок (К***)»

…Прости мне, милый друг,
Двухлетнее молчанье:
Писать тебе посланье
Мне было недосуг.
На тройке пренесенный
Из родины смиренной
В великий град Петра,
От утра до утра
Два года все кружился
Без дела в хлопотах,
Зевая, веселился
В театре, на пирах;
Не ведал я покоя,
Увы! ни на часок,
Как будто у налоя
В великой четверток
Измученный дьячок…

8. Город пышный, город бедный…

…Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.

 

9. Ответ


Здесь город чопорный; унылый,
Здесь речи — лед, сердца — гранит;
Здесь нет пи ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит…

 

10. Станционный смотритель

«Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, — думал смотритель, — приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.»

Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, — заключил он, — как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою.

Если все встретились в кафе Пушкин

Если все встретились в кафе «Пушкин»

Траурные голоса скрипок

поют над распространяющимся дымом:

«Слава небесам:

ты впервые наедине со своей любовью», — говорит Анна Ахматова.

Кафе «Пушкин», Александр отвечает: «Любовь такая глубокая, такая истинная, такая нежная,

Дай бог, еще может предложить тебе другой»

Блюдо из устриц на льду

пахло свежим и острым запахом моря.Официантка обслуживала молча.

«Никакое чужое небо не защищало меня, ни одно чужое крыло не прикрывало мое лицо. Я стою как

свидетель общего жребия, переживший то время, то место. — 1961

«Но здесь, во мраке пожара, где почти не осталось друга, чтобы знать, что мы, выжившие, ни от чего не вздрагиваем, ни от одного удара. Несомненно, расплата будет произведена после прохождения этого облака. Мы люди без слез, прямее тебя… гордо … — убедительнее заявила Анна Ахматова. «Моя тень служит другом, которого я жажду» «Ты услышишь гром, и вспомнишь меня, и подумаешь: она хотела бури …»

«Если бы тебя обманула жизнь,

Не расстраивайся, не расстраивайся». рассердитесь!

Будьте спокойны и не грусти:

Скоро наступят дни радости!

Сердце не может дождаться, когда это пройдет;

Настоящее здесь удручает:

Все мимолетно довольно быстро;

То, что проходит, будет дорого »

Пушкин утешает, читая свои строки.

Обмен литературными чудесами, созданный известными поэтами и писателями Александром и Анной Ахматовыми.

Думал из далекой страны собрать.

Если бы они встретились, о чем бы они разговаривали!

Попытка заставить цитаты и стихи течь как Волга,

объединяя их в век умирающего сознания, интеллектуальной бедности и творческой поэтической встречи.

Это не так, но я подумал начать разговор в кафе «Пушкин» современной России.

Если, в случае, если они встретились, чтобы увидеть изменения произошли с годами.

Цикл времени, который может быть машиной времени, привел величайших поэтов в интимную беседу, декламировав их страстно набросанные стихи, стихи и невысказанные отрывки из Священных Писаний.

Внезапное появление Толстого заставило владельца кафе выступить вперед. Приветствую величайшую мудрость присоединиться к разговорам. Обрадовавшись встрече с Пушкиным и Ахматовой, Лев решил поделиться своей духовной мудростью.

«Все думают об изменении мира, но никто не думает об изменении себя.

Если хочешь быть счастливым, будь.

Два самых сильных воина — это терпение и время:

Толстой представил сам.

Он продолжал говорить: «Все счастливые семьи похожи; каждая несчастная семья несчастлива по-своему ».

«Если вы ищете совершенства, вы никогда не останетесь довольны». (Уроки жизни, бормочущие Льва Толстого).

Анна Ахматова мягко ответила: «Секрет секретов снова во мне».

«Если бы ты был музыкой, я бы слушала тебя непрерывно,

И мое уныние поднялось бы», — уважительно ответила она.

Пушкин молчал, но хотел выразиться Старику: «О, если бы я мог переродиться, я служил бы тебе

Еще более страстно и пылко! Я не тот любовник, наполненный страстью,

Тот юноша, который покинул мир пораженным:

Увы, мои весна и лето прошли,

И не оставила ни единого следа.

«Я думаю… если правда, что

умов столько же, сколько голов

, то

видов любви столько же, сколько сердец», — говорит Толстой.

«Уважение было изобретено, чтобы прикрыть пустое место, где должна быть любовь», — говорит Толстой.

«Весна — время планов и проектов», — говорит Толстой. «Если хочешь быть счастливым, будь», — говорит он.

Ахматова молчала. «Душе невыносимо больно любить безмолвно».

Ахматова говорит: «Все время я надеялась, что мое молчание будет соответствовать вашему, а восклицательные знаки будут плавно перемещаться во времени и пространстве, так что границы будут пересечены; все время, пока я молился, ты прочтишь мои глаза и поймешь то, чего я никогда не мог понять.Видишь ли, мы никогда не были о бабочках. Мы всегда были о горящих звездах. Все вокруг нас неземное и сияющее ». Ахматова говорит:« Стихи — моя связь со временем, с новой жизнью моего народа ».

«Во имя бога, остановись на мгновение, перестань работать, оглянись вокруг», — говорит Толстой. «Действительно ли возможно рассказать кому-нибудь о своих чувствах? Когда вы любите кого-то, вы любите человека таким, какой он есть, а не таким, каким вы хотели бы его видеть », — говорит Толстой.

«Поднимаясь из прошлого, моя тень Молча бежит мне навстречу», — говорит Ахматова

.«Называй меня грешницей, Издевайся надо мной злобно: я была твоей бессонницей, я была твоим горем», — говорит Ахматова. «Поднимаясь из прошлого, моя тень молча бежит мне навстречу», — говорит Ахматова.

Пушкин и Толстой задумались перед пламенной феминисткой.

«Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин», — улыбнулся Толстой.

Пушкин говорит: «Помещено здесь как дань дате,

Или роковой разлуке?

Или на прогулку в тени,

В одиночестве, без цели?

Он или она жив сегодня?

Где они нашли свой укромный уголок?

Или они тоже увяли,

Прямо как этот цветок в книге?

1828 Цветок

Пушкин продолжал в отчаянии «Если бы ты, предаваясь печали,

Тихо бормотал меланхолический стих

И любил, как пылало мое пылкое сердце…

Если меня еще любят … позволь мне, мой дорогой друг,

Разбудить лиру рукой »

(Перевод Андрея Кнеллера)

Толстой говорит:« Всем разнообразие, все очарование, вся красота жизни состоит из света и тени ». «Я всегда любил вас, и когда вы любите кого-то, вы любите всего человека, таким, какой он есть, а не таким, каким вы хотели бы его видеть», — говорит Толстой.

«Я посреди всего этого: хаос и поэзия; поэзия и любовь и снова полный хаос.Боль, беспорядок, иногда ясность; и в основе всего этого: только любовь; поэзия. Сплошное очарование, страх, унижение. Все идет с любовью », — говорит Ахматова. «Как будущее созревает в прошлом, так и прошлое гниет в будущем — ужасный праздник мертвых листьев». Ахматова говорит: «Мы все тут пирушки и распутные бабы; Как несчастны мы вместе! » Ахматова говорит: «Это было тогда, когда улыбавшиеся были мертвыми, радовались отдыху».

Ахматова говорит: «Этот жестокий век отклонил меня, как река, от этого русла.Вдали от знакомых берегов моя жизнь подменыша текла в родственное русло. Сколько очков я пропустил: занавес поднимается без меня и опускается тоже. Сколько друзей у меня не было возможности встретить ». Ахматова говорит: «Я сама себе, как во сне, кажусь случайным гостем в этом страшном теле», — говорит Ахматова.

Пушкин утешает Ахматову. «Друг мой, пора! Сердце требует перерыва —

День за днем ​​пролетает, и каждый час уходит

Немного бытия от нас, пока мы с тобой

Планируем жить вместе — мы можем умереть.

Нет счастья, но есть душевный покой.

Столько лет я мечтал об этой части —

Столько лет, уставший раб, я планировал свой полет

Куда-нибудь, где я буду работать к своему удовольствию. «

(перевод Андрея Кнеллера)

« Он сошел, стараясь не смотреть долго на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, даже не глядя ». Толстой улыбнулся Ахматовой.

«Мы научились больше не встречаться, Мы не поднимаем глаз друг на друга, Но мы сами не гарантируем, Что может случиться с нами через час.«

— говорит Ахматова.

«Только люди, способные сильно любить, тоже могут терпеть великую скорбь, но эта же необходимость любви служит противодействием их печали и исцеляет их», — говорит Толстой.

Пушкин:

Желание

Мои дни еще тянутся, медленные и суровые,

Каждый миг умножает печаль

В сердце несчастной любви

И сводит мою тоску с ума.

Я молчу; Я не смею дышать.

Я плачу, мои слезы — мое спасение.

Душа моя, плененная этим горем,

В слезах находит утешение.

Меня больше не волнует, проходит ли жизнь,

Его пустой призрак наконец освободит меня;

Скорбь моей любви дорога мне —

Если я умру с любовью, тогда я молюсь, дай умереть!

1816 Александр Пушкин

(Перевод Андрея Кнеллера)

«Празднования тайных встреч пусто, Беседы невысказанные, невысказанные слова.Взгляды, которые не пересекаются. Не знаю, где остановиться. И только слезы радуются, Потому что они текут и текут. Свитбриер под Москвой, увы! Как-то оно здесь … И все это назовут Любовью вечной », — говорит Ахматова.

«Если хочешь быть счастливым, будь», — говорит Толстой.

Все трое взяли книги и сели в библиотечной комнате, окруженной деревянными книжными полками, телескопами, земными шарами и старинными гравюрами на дереве в кафе «Пушкин», уютном ресторане в центре Москвы, который объединяет старую библиотеку.А где обедать — это изящное искусство.

PS: Беседы, стихи, переводы, цитаты были взяты из произведений поэтов, большинство из них доступны в Интернете, с признанием авторов и переводчиков. Концепция литературного разговора принадлежит исключительно мне, чтобы выразить мою благодарность величайшим писателям и поэтам, которых я очень люблю.

Весна

Лесные деревья, крохотная колибри радуется

после холодной суровой зимы,

танцует во славе радости и смеха,

когда восходящее солнце становится ярче и длиннее.

Одинокий садовник с нетерпением ждет

, приветствуя ярких весенних цветов.

Зима готовилась к одинокому отъезду.

Застывшая замерзшая река с ранеными ледяными глыбами

снова начинает течь, напевая песню предельной свободы

— живых существ.

Никакой подледной рыбалки, никакого ледового концерта,

балерина на коньках, прыжки, спирали, изгибы и повороты

природа ожила от упорного холода.

Выходя из безмолвной медитации Мать Земля улыбнулась

прекрасной зеленью на каждом углу.

Тихое озеро лебедей, говорящих, что любовь витает в воздухе,

Весенняя пора, деревня оживала из снежного покрова.

Счастливые дети, играющие над краем тающего льда,

юных влюбленных, катающихся на велосипеде по счастливой текущей реке,

природа, безмолвный сценарист наблюдает

циклической трансформации.

Пусть тает лед, чтобы распространить чистоту белизны,

Раненая зима тихо прошептала в отчаянии,

Пусть флаг мира распространился повсюду, чтобы остановить конфликт и войну.

Холст природы рисует мирный процесс каждый год,

перед жарким и знойным летом,

Жизнь продолжается неподвижно, судьба играет свою роль,

невозмутимое мирское игнорирует предупреждения доброго характера

.

Сезонные моменты любви и ненависти, неконтролируемые эмоции,

ранние весенние луковицы снежинок, подснежники

мир ждет славы цветения середины весны.

Более длинные дни, больше дневного света и тепла от Солнца,

вечнозеленые сосны, высокие деревья начинают расти, раскинув свои любящие руки.

Весна пришла, весна пришла

позвольте нам всем насладиться пышными зелеными лугами!

Пушкин — Цитаты. Пушкин — Поговорки. www.aamboli.com

2. «Я не в состоянии жертвовать предметами первой необходимости в надежде приобрести роскошь». — Пушкин «
— Цитата Александра Пушкина

4.«Написав Пушкин , Набоков однажды довольно точно заметил, что его предметом была тройная формула человеческой жизни: безвозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего».
— Брайан Бойд, Владимир Набоков: Американские годы

6. «Мы все можем быть часовщиками или астрономами. Но если бы мы все хотели быть Пушкин .. .Если вопрос в том, как написать стихотворение Пушкин ? — или что именно делает одно стихотворение, картину или музыкальное произведение более значительным, чем другое? — или что такое красота? или свобода? или добродетель? — если вопрос, как нам жить ?. . . тогда разум не дает ответа или дает разные ответы. Итак, что-то пошло не так. Божественная искра в человеке — это все-таки не разум, а нечто иное, какая-то интуиция или видение, возможно, как момент вдохновения, пережитый художником. . . «
— Том Стоппард, Путешествие

7.«Лучшее стихотворение Дельвига — это то, что он посвятил Пушкину , своему однокласснику, в январе 1815 года. Шестнадцатилетний мальчик, во всех подробностях пророчествующий литературное бессмертие пятнадцатилетнему мальчику и воплощающий это в стихотворении, которое само по себе бессмертно, — это представляет собой сочетание интуитивного гения и реальной судьбы, которому я не могу найти параллелей в истории мировой поэзии ».
— Цитата Владимира Набокова

8.«Повсюду меня встречала картина Пушкин . Даже возле таинственной кирпичной будки с надписью« Горючий! ». Сходство ограничивалось бакенбардами. Их амплитуда варьировалась без разбора. Я давно заметил, что наши художники отдают предпочтение определенным объектам, которые не накладывайте никаких ограничений ни на масштаб, ни на воображение. Вверху списка — борода Карла Маркса и лоб Ленина… »
— Сергей Довлатов, Пушкинские горы

9.«На нижней полке М. хранил книги из детских дней: Пушкин, , Лермонтов, Гоголь, Илиада — они описаны в« Шуме времени », случайно спасенные отцом М. Большинство из них потом погиб в Калинине, когда бежал от немцев. Как мы метались взад и вперед в двадцатом веке, зажатые между Гитлером и Сталиным! »
— Надежда Мандельштам, Надежда против надежды

10.»10 / Sgoráya négoy i toskóy: Оба существительных принадлежат к неопределенно вызывающему воспоминания типу романтических словечек, которые так часто встречаются в« Евгении Онегине »и которые так трудно передать точными английскими словами. Nega варьируется от милосердия (фр. Mollesse), т. Е. Мягкой роскоши и милосердия. через различные оттенки любовной задумчивости, douce paresse и чувственной нежности до откровенного сладострастия (фр. заставляет его деву гореть всеми французскими томлениями плоти и фантазии.«
— Владимир Набоков, Евгений Онегин

«Пушкин и его английские переводчики» Макса Истмана


Для меня публикация предисловия Ярмолинского и переводов Пушкина Бабеттой Дойч по случаю его столетия — это катастрофа как для литературы, так и для наших культурных отношений с Россией. Книга не произведение любви. Ни Ярмолинский, ни Бабетта Дойч не считают Пушкина великим поэтом, не относятся к нему с личной любовью и даже, судя по вступлению, с уважением.Я никогда не читал более изощренно-презрительного эссе, чем то, которым Ярмолинский представляет американской публике этого великого поэта и великого человека. Поэзия Пушкина, с самого начала он говорит, что «лишена образов и лишена рассудка» — утверждение, которое я могу объяснить только разногласиями относительно природы образов и интеллекта, которые фактически ставят Ярмолинского и Пушкина в разные биологические виды.

«Руслан и Людмила», восхитительную сказку, очаровавшую весь славянский мир, породившую новую поэтическую эпоху и вознесшую Пушкина на вечную славу, Ярмолинский выбрасывает в мусорную корзину как «ребяческий спектакль.

Из душевной лирики Пушкина о свободе, его бунта против самодержавия, его нежной ненависти к крепостному праву, которое держало его в ссылке или под надзором полиции практически на протяжении всей его жизни, Ярмолинский может сделать только такие замечания: «В какой-то мере его ребяческая бравада, его дерзкие выходки, его модные экстравагантности, его цинизм были теперь протестом против установленных властей, жертвой которых он чувствовал себя ». романтический бунт против условностей общества »-« Он был бунтарем не по натуре, а в силу обстоятельств.

Что касается чувствительности Пушкина к женщинам и его высокой веселой откровенности по этому поводу, Ярмолинский говорит с самодовольным ужасом Y.M.C.A. секретарша на запойе у фонтана с газировкой. С захватывающими намёками на сексуальную «скороспелость», «ранние излишества», «ужасные последствия для его здоровья», «беспорядочную безответственную жизнь холостяка-гея», «ужины с шампанским», «рассеянные привычки» и т. Д., Он передает Создавалось впечатление, что этот великолепный и монументально продуктивный персонаж не обладал самодисциплиной и прожил жизнь расточительством.Если подумать, что Александр Пушкин создал литературный язык, основал национальную литературу, написал книжную полку, полную повествовательных стихов, драматических стихотворений, политических стихов, сказок в прозе, драматических произведений, историй и романа в стихах, помимо написания текстов таких интенсивных совершенство в том, чтобы поставить его имя среди тех, кто достиг бессмертия, ничего не делая — если подумать, что все это было достигнуто в упадочном обществе, перед лицом преследований со стороны правительства и личных неудач, в возрасте от двадцати до тридцати восьми лет, Вы задаетесь вопросом, какая монументальная постановка стоит у Аврама Ярмолинского за своим спокойным столом в Публичной библиотеке, чтобы оправдать его насмешки над сильным вкусом Пушкина к удовольствиям.

Здесь собраны все клише секс-фанатиков. «Он продолжал влюбляться во всех хорошеньких женщин на виду». — «Он, как и прежде, бегал за женщинами». Какое безмерное оскорбление для женщин в этой фразе! И какое безмерное оскорбление для Пушкина употреблять эту фразу даже после того, как поэт, убитый горем и отчаявшийся, искал в окружавшем его дешевом и глупом обществе настоящего спутника жизни!

«Он, как и прежде, бегал за женщинами, но теперь с мыслью о супружестве в затылке…» Я не знаю, на что внутренне злился господин.Ярмолинский обращается к поэтам, любимым его соотечественниками. Он описал Лермонтова, предваряя некоторые мои переводы в «Антологии мировой поэзии», как «блестящего грабителя и эгоистичного хулигана» — совершенно бессмысленное оскорбление, которое я упал и умолял издателя удалить в будущих изданиях книги. Г-н Ярмолинский, кажется, постоянно имеет в виду некоего высшего человека, достигшего таких высот святости и самообладания, что по сравнению с ним почти все склонные к ошибкам и своенравные смертные, особенно если им довелось получить небольшое удовольствие, кажутся существенно утонувшими. в сточную канаву.

Если бы за этой издевательской атакой на характер Пушкина последовали стихи Пушкина, это не имело бы большого значения. Юмор и дружелюбие Пушкина, его изысканное самообладание, безмерная нежность к своим персонажам и читателям, его смелость и грация, его безудержное богатство и вместе с тем сдержанность, его абсолютная откровенность и абсолютное владение орудием речи должны были завоевать всех чувствительных читателей, так же как он привлек на свою сторону всех чувствительных мужчин и женщин в своей жизни.Со своей стороны, я не сомневаюсь, что по мнению потомков, считающихся русскими, Пушкин войдет в число величайших поэтов мира. В своих лучших текстах он не уступает Горацию, которого он там больше, чем кто-либо другой; и в своих сказках он не уступает Чосеру, на которого тоже похож. Для меня он лишь немного похож на Байрона, за исключением того, что у него непреодолимый юмор и присущая ему смелая сексуальная откровенность. И его юмор намного тоньше, чем юмор Байрона, гораздо более весенний, неизбежный и изящно вплетенный в его песню, что это сравнение — его заслуга.Фактически, он превосходен в том, что можно назвать лирическим юмором. Он превосходен в искусстве, которое почти свойственно ему, — в искусстве придавать эмоциональную ценность и вместе с тем поистине классическую элегантность фразам обычного, почти сленгового разговора. Он, на мой взгляд, высший мастер рифмы. С Горацием он превосходно передает то, что я называю жидкой сущностью дружбы. И со всем этим, а главное, он достиг лирического совершенства. Он передал во многих стихах то значение слова и чувство бытия, как ветер и сила, которая его движет, затаив дыхание и необъяснимо одно, что ставит его рядом с Сафо и Катуллом, Вийоном и Робертом Бернсом.

Ничего подобного, практически ничего отличительного от Пушкина, нельзя найти в стихах этой книги — ни в основном тексте Бабетты Дойч, ни в дополнительных произведениях Альфреда Хейса, Оливера Элтона и других. При его качествах сразу должно быть очевидно, что Бабетта Дойч — последняя в мире поэтесса, которая переводила Пушкина, даже если бы она была дома на русском языке. У нее нет юмора; у нее, соответственно, нет вкуса к возвышению разговорной речи.У нее нет вкуса к тому, что я подразумеваю под жидкой сущностью дружбы, поскольку это полностью неверная и языческая сущность. Она не терпит гомосексуальной сексуальности и гомосексуальной откровенности по этому поводу, поскольку придерживается этой темы так же самодовольно сдержанно, как и ее муж. В собственных стихах она не проявляет даже стремления к воздушной чистоте Сафо и Катулла. Она принадлежит — со всеми своими поэтическими достоинствами, которые я признаю — к другой породе. А что касается рифмы — если бы она сама была ее хозяйкой, то не могла бы ничего сделать, кроме провала своего главного усилия: «Евгений Онегин.«Ибо рифмовая схема Пушкина в этом стихотворении сложна, и перевести сложную рифмовую схему так, чтобы она имела грацию и естественность на другом языке, невозможно. В мире просто не так много удачных совпадений, чтобы такое искусство могло существовать.

В результате вместо того, чтобы слышать, как Пушкин говорит сам за себя в своем шедевре после того, как Ярмолинский перестанет насмехаться над ним, мы слышим кропотливую и мучительно поэтическую попытку найти достаточно английских рифм, имеющих неопределенное отношение к предмету, о котором Пушкин говорит в каждом из них. строфа, так что читатель может получить возвышенное удовольствие знать, что на протяжении всего стихотворения, хотя все остальное разрушено, схема рифм остается той же.Читатель может даже получить удовлетворение, зная, что любой ценой для английской идиомы женские окончания были найдены в английском языке везде, где они встречаются в русском языке, хотя из-за флексий и спряжений женское окончание в русском языке так же отличается от того, чем оно является. по-английски медведь из салона красоты.

Пушкин говорит в строфе 40 главы III «Евгения Онегина»:

Но наш летний север — это карикатура

Зимний юг, вспышки

И ушел: это хорошо известно.

Хотя мы не хотим этого признавать.

Мисс Дойч переводит:

Наше северное лето, стремительно летящее,

Это пародия на южную зиму;

И хотя мы отрицаем

Его прохождение, оно перестало быть.

В следующей строфе волк с волчицей вышли на дорогу в осенний холод:

Чувствуя его, фыркает дорожная лошадь —

И расчетливый путник мчится

В гору полным ходом .

Мисс Дойч, приняв слово дорожный за дрожащий, у лошадь «колчан» вместо того, чтобы просто принадлежать дороге:

Лошадь, которая его нюхает, фыркает и дрожит.

Путешественник наблюдает и дрожит

И бросается в гору и уходит.

Ошибка не имеет большого значения. Именно желание мисс Дойч, чтобы вся эта дрожь и дрожь не подходила ей как переводчик Пушкина.Не знаю, насколько она разделяет вступительные мнения своего мужа, но утверждение о том, что поэзия Пушкина лишена образности, могло быть сделано только человеком с грубо незрелым вкусом. Пушкин после того, как Татьяна призналась в любви к Онегину и посоветовал ему забыть об этом, говорит:

Каковы были последствия интервью?

Увы, угадать несложно!

Безумные страдания любви не прекращались

Тревожили ее юную душу, жаждущую горя.

Нет — бедная Татьяна еще больше горит

Неудержимая страсть; сон летит по ее постели;

Здоровье, цвет и сладость жизни,

Улыбка, девичья покой,

Все исчезло, как пустой звук.

И юность любимой Тани уходит,

Как день, когда еле родилась,

Накатывает тень бури …

Мисс Дойч переводит:

Что за свидание, такое злополучное?

Увы, угадать несложно!

Болезнь любви все еще волновала

Душа так стеснялась счастья;

Обещание ее весны было испорчено,

Но любовь росла безответно;

Она могла бы, но пик, сосать и плакать,

И ночь застала бы ее далеко от сна.

Потерянный, как приглушенный звук, и исчез,

Ее девственное спокойствие осталось в прошлом;

Молодость бедной Тани быстро угасает,

И здоровье, и надежда, и радость изгоняются:

Так мрачно гонит буря, окутывающая

Самая яркая заря в мрачных облаках.

В некоторых текстах, где она не сосредоточилась на китайской загадке перевода схем рифм, беда менее ужасна, чем это. В некоторых строфах она даже создает собственное поэтическое красноречие — особенно в «Пророке», где Пушкин, опираясь на Исайю, приближается к естественной орбите Бабетты Дойч.Однако и здесь красноречие чуждо. И в большинстве текстов мисс Дойч, кажется, на самом деле пытается улучшить Пушкина в соответствии со своими собственными принципами. Знаменитая поэма «Зимний вечер», например, в которой Пушкин обращается к старой няне, разделяющей с ним его одинокую ссылку в Михайловском, начинается так просто и со столь естественной английской конструкции, что перевод , если вам небезразличен Пушкина, почти неизбежен:

Гроза с темным небом покрывает,

Крутятся снежные вихри дикие,

Теперь как зверь в ярости воет,

А теперь плачет как ребенок.

Только слова дикий и в ярости нужно добавить, чтобы создать рифму и ритм; в противном случае перевод дословный. Но мисс Дойч отказывается от этой аккуратной, напоминающей серебряную проволоку грамматической структуры, которая является сущностью Пушкина, и превращает стих в небольшую беспорядочную кучу вещей, штормов, бурь, штормов — три названия субъекта пушкинского глагола! — шаблонов. , тучи, плач и т. д .:

Грозовые тучи затуманивают небо; буря

Плетет снег дикими узорами;

Как зверь воет шторм,

А теперь рыдает, как ребенок.

Ее перевод строк:

Что же ти, моя старушка

Приумолка у окна?

Няня, сидит у окна.

Не могли бы вы мне сказать пару слов?

для меня так же соответствует настроению оригинала, как если бы «Ave atque vale» переводили: «Привет, детка, и до свидания!» Поэма также важна в мировоззрении литературы, как и поэма Катулла, — подавляющая эмоции, возвышающая в своем совершенстве и большая социальная значимость.Почти все переводы плохие, и по очень простой причине: они сделаны обычными людьми, а обычные люди — условными. Плывя по течению в море незнакомых впечатлений, они хватаются за обычную фразу, как утопающий хватается за хорошо проверенное спасательное средство с должной печатью «Для взрослых». Таким образом, везде, где выдающийся писатель находил в своем собственном языке необычное выражение — а он знаменит только потому, что находил их, — переводчик, смешивая его исконную необычность с его чужеродностью для него, отчаянно ищет сквозь устрашающее джунгли его собственного языка для обычного выражения , с которым он мог бы соответствовать.И если он находит что-то совершенно обычное, он плачет Eureka ! и торжественно кладет его на свою страницу. Это простая причина, по которой почти все переводы плохие. И это можно проиллюстрировать любым переводом в этой книге. В «Борисе Годунове», например, Воротынский говорит: «Конечно, кровь невинного младенца помешает ему взойти на престол». Шуйский отвечает: «Он перешагнет через это; Борис не такой уж робкий ». Вместо «он перешагнет через это», которое он, по-видимому, принимает за обычный русский способ обращения с кровью ребенка, переводчик говорит: «Его не остановят», что действительно достаточно общепринято и достаточно бесцветно на английском языке. Английский.Такой перевод следует без лишних слов выкинуть из окна.

Еще худшая ошибка большинства переводов, особенно Пушкина, проистекает из отчаянного стремления переводчика быть литературным. Пушкина характеризуют не только как индивидуальный гений, но и как событие в истории языка, благодаря тому, что он поднял в литературу простой и откровенный разговор народа необразованных и «варварских» славян — а лучше, может быть, поднял литературу вверх. к этому разговору. Таким образом, преступление литературности — это двойная измена Пушкину.Это тоже можно проиллюстрировать в каждом переводе и практически на каждой странице этой книги.

В «Борисе Годунове» Пушкин пишет:

Когда-нибудь трудолюбивый монах

Найдет мой пылкий, безымянный труд.

Его переводчик:

Придет день, когда какой-нибудь трудолюбивый монах

выведет на свет мой ревностный, безымянный труд.

«Придет день», «выявить» и «труд» — три выражения в двух строках, рожденные чистым желанием быть литературным! Переводы Констанс Гарнетт настолько поражены литературностью, что искажали все наше представление о русской художественной литературе на протяжении трех поколений.В эту книгу она внесла только одно стихотворение:

Не цени, поэт, народной любви.

Шум их аплодисментов быстро стихнет;

Не услышишь суда глупого

И леденящего кровь смеха народа…

Ты доволен? Тогда оставьте стадо выть;

Оставь их плевать на огонь жертвенника Твой

И на пляшущие фимиамы в святыне твоей.

Пушкин говорит:

Поэт! Не цените народную любовь.

Их мгновенная шумная похвала пройдет.

Слушайте суждение глупца и смех холодной толпы.

Но ты остаешься твердым, спокойным и угрюмым…

Вы довольны? Тогда пусть толпа ругает

И плюет на жертвенник, где горит твой огонь,

И трясет твоей треногой в своей детской радости.

Единственные стихотворения в этой книге, которые может с удовольствием прочесть тот, кто читал Пушкина, — это стихотворения А.Ф.Б. Кларк. Они тоже были значительно вознесены вверх и украшены достаточным количеством «предков» и «еще не испокон веков» и тому подобными отполированными реликвиями, чтобы увести нас подальше от Пушкина, но они не измены его стилю.Одна из причин этого в том, что они написаны пустым стихом, и автор не обнаруживает, что постоянно делает что-то, что не может быть сделано хорошо, . Человек, который начал переводить рифмованные стихи в рифму, должен быть готов и должен быть в состоянии выбросить любое стихотворение, с которым ему не повезло. Возможность хорошего рифмованного перевода там, где он существует, — это удача, а там, где его нет, настаивать на переводе глупо, упорно и глупо. Из этого следует, что единственный способ переводить длинные стихи с фиксированной схемой рифм, прежде всего сложной, — это полностью отказаться от схемы, объясняя, что это такое, а затем предлагать ее, рифмуя слово время от времени, где это доказывает естественно возможно.Мне кажется, эти утверждения должны быть очевидны для любого, кто знает разницу между стихотворением и кроссвордом.

Прозаические переводы в этой книге — естественно — лучше, чем стихотворения, хотя у Натали Даддингтон есть все те же ошибки. Те, что написаны Т. Кином, написаны быстрым, простым и гибким английским языком, который сохраняет изящество, если не уникальную силу, пушкинского языка. Так много смягчения!

С другой стороны, книга настолько изысканно оформлена и переплетена Рэндом Хаусом, что вводит читателя в заблуждение, заставляя думать, что она должна содержать хорошие стихи, и, таким образом, увеличивает беду ее публикации.

Что опять за стихотворение? Просто Яндекс Это

Российский интернет-гигант «Яндекс» решил заняться литературным исследованием и провести обширный опрос о привычках россиян, которые ищут поэтов и их произведения в Интернете. Проанализировав 37 миллионов поисковых запросов Яндекса, связанных с поэзией, за период с апреля 2014 года по март 2015 года, они составили своего рода снимок вкусов россиян в поэзии, стихах и поэтах.

Возможно, неудивительно, что поэт, которого чаще всего искали, был Александр Пушкин, чьи произведения стали объектом более 6 миллионов поисков, что составило 18 процентов от всех поисков, зарегистрированных за год.Следом за ним на втором месте был его товарищ по Золотому веку Михаил Лермонтов, с более чем 2,5 миллионами запросов и 7,6% запросов за год. Фактически, поэты Золотого века 19-го века в целом заняли 32% всех зарегистрированных запросов, в том числе Иван Крылов на 10-м месте, Александр Грибоедов на 20-м и Василий Жуковский на 24-м.

Для рядовых россиян такой исход не стал большим шоком. Татьяна Павлова, учитель русского языка в московской языковой школе, сказала в интервью The Moscow Times: «Когда вы думаете о русской поэзии, вы сразу же думаете о Пушкине и Лермонтове.Вы можете сыграть в небольшую игру: попросите русского свободно общаться. Вы говорите «цвет», а они — «красный». Фрукты? Яблоко. Поэт? Пушкин. Это всегда то же самое.»

Павлова догадалась, что писатели Серебряного века — конца XIX — начала XX века — будут следующими в русской поэтической психике, и она оказалась права. Данные Яндекса по поэзии показали, что поэты Серебряного века зарегистрировались лишь немногим меньше, чем поэты Золотого века — 26 процентов поисковых запросов, выполненных за этот период времени, причем группа самых известных поэтов начала 20-го века заняла многие из первых мест. Сергей Есенин третий с 6.5 процентов всех поисковых запросов, Александр Блок на пятом с 3,3 процента, Владимир Маяковский на седьмом с 2,9 процента, а Анна Ахматова замыкает восьмое место с 2,7 процентами, то есть чуть менее миллиона зарегистрированных поисковых запросов.

Яндекс не просто составил список самых популярных русских поэтов, но расширил свои исследования на отдельные произведения. Самым востребованным произведением Пушкина был «Евгений Онегин». Это произведение разыскивали почти 1 миллион раз, что сделало его самым популярным стихотворением, но оно было объектом только 15 процентов всех поисков, связанных с Пушкиным.

И хотя люди искали самые разные произведения Пушкина, каждый из 310 000 поисков, связанных с поэтом Золотого века Александром Грибоедовым, был связан с его произведением «Горе от ума» («Горе от ума»).

Писатель с наибольшим количеством известных стихотворений? Марина Цветаева. В течение года люди искали от нее 1260 различных стихотворений. Следующей по популярности по количеству стихотворений стала Анна Ахматова. Хотя ее стихи искали менее 3 процентов, люди искали 858 отдельных стихотворений.На третьем месте оказался Пушкин с 777 разыскиваемыми стихотворениями или произведениями.

Владимир Филонов / MT

Русские женщины искали стихи в Интернете в 3,5 раза чаще, чем мужчины.

Самым популярным стихотворением — или частью стихотворения — было письмо Татьяны Онегину в «Евгении Онегине».

Но пользователи, которые искали «Евгений Онегин», сделали это с помощью 45 000 различных поисковых запросов, охватывающих широкий диапазон строк, взятых из романа в стихах. Это подтверждает утверждение, что россияне обладают феноменальным запасом заученных стихов.Когда в школах учат наизусть поколения россиян, этот подвиг памяти лучше всего проиллюстрирован в клипе «Сила слова», заказанном независимым российским телеканалом «Дождь». В этом коротком видео актеры садятся в московский троллейбус и начинают читать любовное стихотворение Пушкина, которое начинается со слов «Я помню чудное мгновение…», в ​​то время как другие постепенно присоединяются к спонтанному выступлению.

Несмотря на эту коллективную национальную широту знаний, времена перемен могут повлиять на способность и желание самого молодого поколения запоминать стихи.Екатерина Марусанова, коллега-учительница Павловой, считает, что тенденция к тому, чтобы меньше читать и больше смотреть, означает, что изменилась манера восприятия цитируемых строк. «Людям нравится цитировать строки, которые для них резюмируют воплощение русского менталитета. Вот почему так популярен такой человек, как Владимир Высоцкий — 14-е место по популярности по количеству поисковых запросов с 560 000 запросов в год.

«Но в наши дни романтика покинула нашу жизнь, поэтому люди не утруждаются учить стихи и цитировать их; у них есть фильмы для этого.Есть секретный язык цитат из фильмов, на котором общаются молодые люди, и это просто прогресс от цитирования стихов ».

Даже при том, что молодые россияне, возможно, теряют способность учить стихи наизусть, они все еще далеко впереди жителей Запада. Александр Уолмсли, студент Оксфордского университета, сказал The Moscow Times: «Когда я думаю об английских поэтах, я, конечно же, думаю в основном о романтиках, таких как Байрон, Китс, Шелли и Вордсворт. Кроме того, есть такие военные поэты, как Уилфред Оуэн и Зигфрид Сассун.Однако в целом англичане знают свои стихи не так хорошо, как русские — мы, вероятно, можем процитировать пару строк из Вордсворта, но не более того. Я думаю, мы знаем имена, но на самом деле это читало меньше людей ».

Полный анализ на русском см. Yandex.ru/company/researches/2015/ya_poetry.

Связаться с автором по адресу [email protected]

Глубокое влияние черных русских на литературу

Виват! Санкт-Петербург«Петербург» и «Месяц черной истории» сходятся в этот вечер в честь Александра Пушкина, несравненного русского поэта, в музее «Великие негры в музее восковых фигур».

Пушкин (1799-1837), мировой литературный деятель, которого можно сравнить с Шекспиром, был правнуком африканского раба по имени Абрам Ганнибал, которого привезли в Императорскую Россию мальчиком из Турции. Ганнибал стал фаворитом царя Петра Великого, блестящим инженером и выдающимся генералом. Дочь Петра, императрица Елизавета, подарила ему огромные поместья и тысячи крепостных.Он также женился на дочери офицера балтийских немцев и родил 11 детей.

В какой-то момент, говорит Эллисон Блейкли, историк из Бостонского университета, когда Ганнибал вернулся после шести лет обучения во Франции, он был «одним из самых образованных людей в России».

Блейкли, 62 года, говорит в 19:00. в музее восковых фигур на тему «Жизнь и времена А.С. Пушкина». И, по его словам, он будет больше говорить о черных как в Имперской, так и в Советской России. Профессор европейской и сравнительной истории Бостонского университета., он автор новаторской работы «Россия и негры: черные в русской мысли и истории», получившей в 1988 году американскую книжную премию.

«Я собираюсь сделать обзор [присутствия] черных в России, — говорит он, — галопом».

Это тихий, невзрачный человек, не лишенный чувства юмора и иронии. Его научное резюме занимает девять страниц. Он свободно говорит по-русски (и, кстати, по-голландски) и часто бывал в России, начиная с 1965 года, когда она входила в состав Советского Союза.Он говорит, что собирается попытаться дать своим зрителям ощущение семьи Пушкина в историческом контексте и его значимости таким образом, чтобы они не смогли понять их самостоятельно.

Людям с литературными наклонностями, конечно, известно, что Пушкин написал «Евгений Онегин», длинный стих в стихах, что-то вроде русского национального эпоса «Борис Годунов», драму, вдохновившую на создание опер Мусоргского и Чайковского, многочисленных рассказов и многих других. больше стихов.

Пушкина почитают в России даже больше, чем Шекспира в англоязычных странах.Его стихи могут читать даже неграмотные россияне, они так часто слышали, как их читали. Он установил модели основных основных форм русской литературы: рассказа, романа, пьес, драматических стихотворений.

«Пушкин сыграл особую роль в развитии письменного русского языка», — говорит Блейкли. «Литературного языка на самом деле не существовало до начала XIX века. И Пушкин действительно был первым, кто популяризировал письменную форму русского языка, которая более приближена к разговорной.Это одна из причин, по которой он сразу вызвал такой широкий резонанс в людях.

«Он был народным поэтом и писателем», — говорит он. «Он мог говорить с ними на их языке.

» Я сравниваю его с Лэнгстоном Хьюзом в черной американской культуре. Хьюз сознательно использовал джаз и ритмы, которые сочетаются с [джазом], в написании своих стихов, поэтому он запечатлел что-то африканское, что может быть отражено в его искусстве ».

Поскольку прадед Пушкина по материнской линии был африканцем, он был бы законным черный в некоторых частях Соединенных Штатов.И вообще в Америке у него была «одна капля» африканской крови, которая сделала его черным.

Но большинство россиян не считают Пушкина черным, ни его современники, ни он.

«Он очень, очень гордился своим африканским происхождением, но сам по себе не считал себя черным», — говорит Блейкли. Пушкин считал себя прежде всего «гордым русским дворянином».

Семья его отца была облагорожена веками. По словам профессора, семья Пушкиных была равной семье Романовых, пока Романовы не стали царями.

«Оскорбления, на которые он публично отвечал, — говорит Блейкли, — были больше связаны с людьми, высмеивающими его за то, что он произошел от раба, а не за то, что он черный».

То, что его называли рабом, бросало тень на его дворянство.

«Он сразу указал, что этот конкретный раб был крестником царя», — говорит Блейкли. «И он мог перечислить все достижения не только своего прадеда, но и одного из своих дедушек, который был основателем города на Украине, большим героем войны против турок.«

Но Пушкина, по его словам, можно было легко отождествить с освобождением, аболиционизмом и другими проблемами, которые волновали людей чернокожего африканского происхождения.

» Он был в том, что вы бы назвали радикальной частью интеллектуального класса в Россия. Он сочувствовал тяжелому положению американских индейцев, освободительным движениям в Греции и в других частях мира. Его чуть не арестовали и он мог погибнуть в связи с восстанием в России в 1825 году. Некоторые из его близких друзей действительно были казнены.»

Блейкли, сын издольщика из Алабамы, сам был ведущим студенческим активистом Калифорнийского университета в Беркли в разгар движения за свободу слова и за гражданские права 1960-х годов. Что еще более примечательно, хотя и решительно выступал против войны. , он служил офицером армейской разведки во Вьетнаме, где был ранен в результате ракетного обстрела.

«Никто не мог дать мне выхода из Вьетнама, на который я был согласен», — говорит он. прочь, не желая лгать, не желая сесть в тюрьму… Наконец я пошел ».

Он провел восемь месяцев, обучаясь в старой разведывательной школе в Форт-Холаберд, на юго-востоке Балтимора, недалеко от Дандолка.

« Между прочим, где мне отказали в жилье », — говорит он без заметной злобы, «потому что я был черным, хотя был в форме».

В своей книге Блейкли цитирует резкое осуждение Пушкиным американских недостатков: «Все благородное, бескорыстное, все возвышающее человеческий дух подавляется неумолимым эгоизмом и стремлением для … комфорт; большинство — возмутительно репрессированное общество; Рабство негров среди культуры и свободы; генеалогические преследования в нации без знати … «

» Я действительно думаю, что поэт в нем получил истинное удовольствие от своего рода стереотипного представления о горячей африканской крови «, — говорит Блейкли.

Пушкин, в конце концов, был романтиком. поэт.

«Я думаю, что это ему очень понравилось, помимо симпатий к угнетенным. Я действительно думаю, что такие симпатии на самом деле подкреплялись знанием его африканского происхождения.»

Пушкин начал роман по мотивам своего прадеда» Негр Петра Великого «. Но так и не закончил.

Он умер от огнестрельного ранения после дуэли, на которой защищал честь своей жены, что на самом деле был немного сомнительным. Ему было всего 37 лет.

Эллисон Блейкли

Известные цитаты и высказывания о

Пушкина.

Известные цитаты и поговорки Пушкина

Список из 91 известных цитат и высказываний о Пушкина, чтобы читать и делиться с друзьями на Facebook, Twitter, блогах.

Лучшие 91 цитаты Пушкина

№1. Моя племянница — ее зовут Саша, в настоящее время изучает русский язык в Мельбурнском университете, и я с нетерпением жду того дня, когда я смогу поговорить с ней о Пушкине. — Автор: Клайв Джеймс
№ 2. Пора, друг мой, пора! От покоя болит сердце; Дни следуют за днями в полете, и каждый день забирает Фрагменты бытия, а мы вместе строим планы на жизнь.Смотри, все в прахе, и мы умрем. — Автор: Александр Пушкин
№ 3. То, что известно? Более ложно, чем надежда, рожденная сновидениями. — Автор: Александр Пушкин
№ 4. Таким образом, небесный дар нам таков:
Эта привычка заменяет блаженство. — Автор: Александр Пушкин
№ 5. Написав Пушкина, Набоков однажды довольно точно заметил, что его предметом была тройная формула человеческой жизни: безвозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего. — Автор: Брайан Бойд
№ 6. Я женат и счастлив. Единственное, чего я желаю — ничего не изменится. — Автор: Александр Пушкин
№ 7. Балет — танец, исполняемый душой человека. — Автор: Александр Пушкин
№ 8. Импульс находится где-то между навязчивой идеей и принуждением. — Автор: Александр Пушкин
№ 9. Я выучил русский язык, что было очень и очень полезно, особенно для поэзии, и если вы не можете читать Пушкина по-русски, вам действительно чего-то не хватает.- Автор: Клайв Джеймс
№ 10. Я смотрю вперед без страха. — Автор: Александр Пушкин
№ 11. Люди так похожи на свою первую мать Еву: то, что им дают, им не по душе. Змей вечно соблазняет их прийти к нему, к дереву тайн. У них должен быть запретный плод, иначе рай не будет для них раем.- Автор: Александр Пушкин
№ 12. Мы все еще, увы, не можем этого предупредить-
Этот ужасный недуг — тяжелый урон;
Селезенка — это то, как ее называют англичане,
Мы называем это просто, русская душа. — Автор: Александр Пушкин
№ 13. «Смех сквозь слезы печали», отмеченный Пушкиным в другом месте своего творчества, и есть смех.Изображения, которые он производит, слишком неоднозначны, чтобы нести какой-либо социальный сигнал. — Автор: Николай Гоголь
№ 14. Не люблю московскую жизнь. Вы здесь живете не так, как хотите, а как хотят старухи. — Автор: Александр Пушкин
№ 15. Обман, возвышающий нас, дороже сонма низких истин. — Автор: Александр Пушкин
№ 16. В наш век позора выбор человека — это быть тираном, предателем, пленником: у него нет другого выбора. — Автор: Александр Пушкин
№ 17. Лучше иллюзии, возвышающие нас, чем десять тысяч истин. — Автор: Александр Пушкин
№ 18. Я родился не для того, чтобы развлекать царей. — Автор: Александр Пушкин
№ 19. Самое главное — труд духовный … Книги … В одном костюме можно носить двадцать лет, на всю жизнь хватит двух пальто, а без Пушкина и полного собрания сочинений Горького жить не можешь. — Автор: Светлана Алексиевич
№ 20. «Искать вдохновение» всегда казалось мне смешной и абсурдной фантазией: вдохновение искать нельзя; он должен найти поэта. Для — Автор: Александр Пушкин
№ 21. Play меня очень интересует, — сказал Германн, — но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде выиграть лишнее. — Автор: Александр Пушкин
№ 22. Он выразил безоговорочное согласие с бесполезностью и абсурдностью слова «отечество»; он согласился с тем, что религия вредна; 33 но он громко и твердо утверждал, что сапоги хуже Пушкина, 34 — Автор: Федор Достоевский
№ 23. Это было тяжело и горько, но, как сказал Пушкин, возвышающая нас иллюзия дороже десяти тысяч истин. Я увидел счастливого человека, чья самая заветная мечта сбылась, который достиг своей цели в жизни, который получил то, что хотел, и был доволен своей судьбой и собой. — Автор: Антон Чехов
№ 24. Привычка — дар небес для нас:
— заменитель счастья. — Автор: Александр Пушкин
№ 25. Мои мечты, мои мечты! Что стало с их сладостью? Что действительно стало с моей юностью? — Автор: Александр Пушкин
№ 26. Две фиксированные идеи могут существовать вместе в моральном мире не более, чем два тела могут занимать одно и то же место в физическом мире. — Автор: Александр Пушкин
№ 27. Иногда вся компания бросает,
Они соглашаются на игру в шахматы
И, опираясь на стол, угадывают,
Какой ход может сделать другой,
И Ленский с мечтательным взглядом
Позволяет пешке забрать ладью.- Автор: Александр Пушкин
№ 28. Соваж, грустная, молчаливая,
робкая, как лесная лань,
в ее собственной семье,
она казалась удушающей. — Автор: Александр Пушкин
№ 29. Я пишу это только для того, чтобы показать
Что я давно перестал грешить. — Автор: Александр Пушкин
№ 30. По общему признанию, его обеды состояли только из двух или трех блюд и были приготовлены бывшим солдатом, но шампанское текло, как вода. — Автор: Александр Пушкин
№ 31. Как выразился Пушкин: «Ему не хотелось копать для славы глубоко в той грязи, которую заложило время. — Автор: Харуки Мураками
№ 32. Это удачливый человек, который рано уходит с жизненного банкета, еще до того, как осушает дотла свой кубок — полный вина; да, это удачливый человек, который не дочитал роман жизни до конца, но достаточно умен, чтобы резко расстаться с ним — как я с моим Онегиным.- Автор: Александр Пушкин
№ 33. Этой встрече с вами была отдана вся моя жизнь … — Автор: Александр Пушкин
№ 34. Активный и проницательный мужчина может все же помнить об уходе за ногтями: зачем бороться с тем, что, как известно, является решающим? обычай — деспот человечества. — Автор: Александр Пушкин
№ 35. Любовь прошла, появилась Муза, погода
разума обрела новообретенную ясность;
теперь свободен, я снова сплетаю вместе
эмоцию, мысль и волшебный звук. — Автор: Александр Пушкин
№ 36. Я хочу понять вас,
Я изучаю ваш непонятный язык. — Автор: Александр Пушкин
№ 37. Для россиян, для которых стихотворение Пушкина «Евгений Онегин» — священный текст, история и персонажи балета так же знакомы и наполнены смыслом, как, например, для нас «Ромео» и «Гамлет».Русские знают его наизусть целиком, так же, как мы знаем Шекспира, а итальянцы знают Данте. — Автор: Роберт Готтлиб
№ 38. Привычка нам дана свыше:
это заменитель счастья. — Автор: Александр Пушкин
№ 39. НА МОЙ РАЗУМ, ПУШКИН ЛУЧШИЙ подводит итоги сезона: Прекрасное лето, как бы я мог дорожить тобой / Если бы жара, пыль, комары и мухи были изгнаны.- Автор: Пол Рассел
№ 40. Привычка — это собственное возмещение Небес:
она заменяет счастье. — Автор: Александр Пушкин
№ 41. Причина, по которой Шекспир и Пушкин были великими писателями, заключалась в том, что с тех пор, как они были мальчишками, они стояли, как полицейские, над своими мыслями и не позволяли проникнуть ни одной маленькой неискренности.- Автор: Майкл Д. О’Брайен
№ 42. Эпрессион все еще охранял его и гнался за ним, как тень — или как верная жена. — Автор: Александр Пушкин
№ 43. Мои богини! Где сейчас? Отрекшийся?
Ой, послушай мой зов, я сожалею:
Ты такой же?
Ваше место заняли другие, не заменив вас? — Автор: Александр Пушкин
№ 44. Таким образом люди
, так мне кажется
Подружитесь от чистой тоски. — Автор: Александр Пушкин
№ 45. Что касается женщин, чем меньше мы их любим, тем легче их очаровывать. — Автор: Александр Пушкин
№ 46. Ибо в дружбе можно жить
Стихами и картами, с Платоном и с вином,
И спрятаться под нежным покровом наших игривых шалостей
Сердце и ум благородны.- Автор: Александр Пушкин
№ 47. Пишите для удовольствия и публикуйте за деньги. — Автор: Александр Пушкин
№ 48. Это удачливый человек, очень удачливый человек, приверженный тому, во что он верит, который подавляет интеллектуальную отстраненность и может расслабиться в роскоши своих эмоций — как подвыпивший путник, отдыхающий на ночь в придорожной таверне.- Автор: Александр Пушкин
№ 49. Москва … сколько звуков сливается в одном звуке, для русских сердец! какое богатство он приносит! — Автор: Александр Пушкин
№ 50. Пожалуйста, никогда не презирайте переводчика. Он почтальон человеческой цивилизации. — Автор: Александр Пушкин
№ 51. Экстази — это полный стакан чая и кусочек сахара во рту.
[Из: 19 уроков чая] — Автор: Александр Пушкин
№ 52. Это теперь басни британской музы, которые лежат на тумбочках у девиц И преследуют их сны. Поклоняются теперь Вампиру с задумчивым лбом, — Автор: Александр Пушкин
№ 53. Чем меньше мы проявляем нашу любовь к женщине, Или меньше мы ей нравимся и пренебрегаем своим долгом, Тем больше мы ловим и губим ее, В льстивых тяготах филандерства. — Автор: Александр Пушкин
№ 54. Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции. — Автор: Илья Ильф
№ 55. Кто бы ни был священником, его называют Отцом.- Автор: Александр Пушкин
№ 56. Лучше мечтать тысячу снов, которые никогда не были, чем никогда не снилось вообще. — Автор: Александр Пушкин
№ 57. Моральные максимы удивительно полезны в тех случаях, когда мы мало что можем придумать для оправдания своих действий. — Автор: Александр Пушкин
№ 58. Недостаток мужества — последнее, что прощают молодые люди, которые обычно считают храбрость главным из человеческих добродетелей и оправданием каждой возможной ошибки. — Автор: Александр Пушкин
№ 59. Теперь он счастлив, он почти в здравом уме. — Автор: Александр Пушкин
№ 60. В чужих краях храню тело
Из древних туземных обрядов и вещей:
С радостью освобождаю птичку
На празднование весны.
Теперь я свободен для утешения,
И благодарен всемогущему Господу:
По крайней мере, одному из его творений
Я дал свободу в этом мире! — Автор: Александр Пушкин
№ 61. Хватит! С ясной душой и далеко не напрасно,
Я иду по нетронутому пути
Чтобы отдохнуть от вчерашнего дня. — Автор: Александр Пушкин
№ 62. От злого пса порадуйтесь горстке волосков. — Автор: Александр Пушкин
№ 63. Я не в состоянии жертвовать предметами первой необходимости в надежде приобрести роскошь. -Пушкин — Автор: Александр Пушкин
№ 64. Тот, кто жил и думал, не может не
презирать людей в своей душе;
почувствовавший тревожит
призрак безвозвратных дней;
для него больше нет чар;
его укусит змея воспоминаний,
его укусит раскаяние.- Автор: Александр Пушкин
№ 65. Печально, что наше самое прекрасное стремление
Наши самые свежие мечты и размышления,
В быстрой последовательности должны распасться,
Как осенние листья, которые гниют. — Автор: Александр Пушкин
№ 66. Не боясь оскорблений, не требуя короны, принимай с равнодушием и лесть, и клевету, и не спорь с дураком.- Автор: Александр Пушкин
№ 67. Скажи ему, что богатство не принесет тебе ни минуты счастья. Роскошь только утешает бедность, и то ненадолго, пока к ней не привыкаешь. — Автор: Александр Пушкин
№ 68. Он заполнил полку небольшой армией книг, читал и читал; но все это не имело смысла.. Все они были подвержены различным ограничениям: прошлые устарели, а нынешние были одержимы прошлым. — Автор: Александр Пушкин
№ 69. Собственно до слез, хотя я тогда прекрасно знал, что все это из Пушкина, Сильвио и Маскарада Лермонтова. — Автор: Федор Достоевский
№ 70. Я люблю дружескую беседу и дружеский бокал вина вечером — время, которое они называют по какой-то веской причине «между собакой и волком». — Автор: Александр Пушкин
№ 71. Легкомысленное общество наяву беспощадно преследует то, что позволяет в теории — Автор: Александр Пушкин
№ 72. Молодой человек! Если мои заметки попадут в ваши руки, помните, что лучшие и наиболее устойчивые изменения — это те, которые происходят в результате улучшения морального поведения, без каких-либо серьезных потрясений.- Автор: Александр Пушкин
№ 73. Мы живем без власти закона, как стая воронов
они приходят и носятся по земле. — Автор: Александр Пушкин
№ 74. Пока есть одно сердце на Земле, где я все еще живу, моя память не умрет. — Автор: Александр Пушкин
№ 75. Моральные банальности удивительно полезны, когда мы мало что можем найти в себе, чтобы оправдать свои действия. — Автор: Александр Пушкин
№ 76. Боже, храни нас от русского восстания бессмысленного и беспощадного. Те, кто замышляют невероятные потрясения среди нас, либо молоды и не знают наших людей, либо являются жестокосердными людьми, которым наплевать ни на свою собственную, ни на чужую жизнь.- Автор: Александр Пушкин
№ 77. Всегда мирно будьте вы спите
Хотя ваших дней было мало
На этой земле злоба взяла свое-
Но небеса сохранят вашу душу
Мы с чистой любовью относимся к вам
Мы охраняли вас ради любимого человека
Но Вы пришли не к жениху
Только к холодной темной могиле — Автор: Александр Пушкин
№ 78. У нас должен быть запретный плод, Или радости Эдема для нас спорные. — Автор: Александр Пушкин
№ 79. Любить все возрасты дают сдачу;
Но молодым его восторги приносят
Благословение щедрое и нежное —
Как бури освежают поля весны. — Автор: Александр Пушкин
№ 80. Спасибо, милый, за то, что научился играть в шахматы.Это абсолютная необходимость для любой хорошо организованной семьи. (в письме жене) — Автор: Александр Пушкин
№ 81. Но кого любить?
Доверять и ценить?
Кто нас в конце концов не предаст?
И кто будет достаточно добр, чтобы измерить
Наши слова и дела, как мы намерены? — Автор: Александр Пушкин
№ 82. Мне дороже сонма низменных истин возвышающая иллюзия. — Автор: Александр Пушкин
№ 83. Но пылающая юность во всем своем безумии.
Ничего не скрывает от своего сердца. — Автор: Александр Пушкин
№ 84. Похоже на Госпожу, ее блеск тщеславен, в высшей степени капризен и глуп… — Автор: Александр Пушкин
№ 85. Непостоянна, как вода,
наша жизнь сказочна, как дым
— за наш счет
личная шутка судьбы.
-Медный всадник — Автор: Александр Пушкин
№ 86. Чем меньше мы любим ее, когда ухаживаем за ней,
Чем больше мы привлекаем женщину, — Автор: Александр Пушкин
№ 87. Безответная любовь не оскорбляет человека, а воспитывает его. — Автор: Александр Пушкин
№ 88. Постарайтесь, чтобы вас забыли. Иди жить в деревню. Оставайся в трауре два года, затем снова женись, но выбери кого-нибудь порядочного. — Автор: Александр Пушкин
№ 89. Если бы вы знали пламя, которое горит во мне, которое я пытаюсь подавить своим разумом.- Автор: Александр Пушкин
№ 90. Ничего хорошего такое начало не предвещало. Однако я не потерял ни храбрости, ни надежды. Я обратился к утешению всех страждущих и впервые ощутил сладость молитвы, исходящей из чистого, но расколотого сердца. Я заснул безмятежно, не беспокоясь о том, что со мной будет. — Автор: Александр Пушкин
№ 91. Не грусти, не сердись, если жизнь тебя обманывает! Покорите свое горе — настанет ваше время для радости, поверьте мне. — Автор: Александр Пушкин

Путеводитель Набокова по миру Александра Пушкина

Таких изъянов немного. Так уверенно Набоков знает тонкие нюансы как английского, так и русского языков, настолько чувствителен его слух, что его перевод редко ошибается ни в значении, ни в измерении, либо незаметно для него.

Многие сочтут обширный Комментарий главным достижением этой монументальной работы, и я подозреваю, что Набоков так и делает. Его роман «Бледный огонь» уже порадовал читателей его умением, оригинальностью и остроумием в аннотации поэтического текста. Этот дар занимает центральное место в его творчестве. «В искусстве, как и в науке, — отмечает он в данной работе, — нет удовольствия без деталей, и именно на деталях я пытался привлечь внимание читателя». Набоков одновременно и художник, и ученый, и одно призвание дополняет другое в слиянии, наименьшим общим знаменателем которого является концентрация на деталях.

Цветы, кустарники, деревья, ягоды, птицы и животные не только тщательно описаны в комментарии , но и в энциклопедической манере помечены их латинскими именами . После того, что, должно быть, было сложной задачей по географическому исследованию , начиная с простых клочков и фрагментов улик, устанавливается сельский локус стихотворения: «место, область лесов » и луга , расположенные примерно в 250 милях к юго-востоку от Св.Санкт-Петербург и в 200 милях к западу от Москвы, примерно на пересечении лонг. 32 ° и шир. 56 °. « Глянцевание » Жук пахал « как » жук, скарабеоид жук, « Набоков сетует, что один английский переводчик передал русское слово как 903 « превращает » жесткокрылое насекомое в прямоплодное. « Он продолжает демонстрировать место жука в поэзии , цитируя соответствующие отрывки из Шекспира, Уильяма Коллинза, Джеймса Макферсона, Саути и Крэбба.

Только это банальное слово «исчерпывающий» следует правильно применить к тысячам страниц Комментария. Набоков прекрасно подготовлен к этой задаче с лингвистической точки зрения, в его знании метрики и всего искусства поэзии, в его обширном чтении русской, французской, английской и немецкой литературы 18-го и начала 19-го веков, а также в его полном знакомстве с корпус произведений Пушкина и вся научная и критическая литература по ним. Кроме того, его глубокое понимание социального и культурного мира Пушкина делает возможным увлекательно детальную реконструкцию жизни, изображенной в «Евгении Онегине» — ее привычек, обычаев, манер, одежды, еды, развлечений, чтения и в некоторой степени его политики.

S OME будет жаловаться на отсутствие меры в этом обширном излиянии фактов — и они были бы правы, если бы не цель , стоящая за ним. Нелепое утверждение критика Виссариона Белинского о том, что « Евгений Онегин » — это энциклопедия русской жизни того периода, не было бы столь нелепым, если бы было применено к комментарию Набокова. Очаровательное отступление Пушкина практика в стихотворении, настолько тонко умудрилась осветить свое действие и персонажей, кажется, вдохновила на частые « отступления » в Комментарии.Эти короткие очерки в на выбор и часто острый стиль на такие темы, как педантизм, дуэли, экипажи, азартные игры, русские ягоды и литературные эталоны пушкинской эпохи — классицизм, романтизм, сентиментализм, реализм, который, по словам Набокова, продолжает восхищать учителей и студентов «с твердым умом». Эти и многие другие «отступления» на самом деле представляют собой ограниченную картину времени, переданную в «Евгении Онегине.

Набоков, похоже, испытывает не меньшее презрение к ученым, писавшим о шедевре Пушкина, чем к его переводчикам: он довольно нелюбезен в своих замечаниях об огромном накоплении российской науки (особенно советской), которой он был бенефициар в своем комментарии. Порой его скрупулезность в деталях кажется пародией на пути ученых, и он явно получает удовольствие от избиения двух главных русских авторов аннотирования текста за их ошибки.Тем не менее, он делает несколько важных собственных научных работ, проливая новый свет на дуэль Пушкина с поэтом Кондратием Рылеевым и давая новую версию пушкинского кодирования незавершенной десятой главы «Евгения Онегина».

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *