Цитаты о творчестве цветаевой: 30 цитат поэтессы Марины Цветаевой

Содержание

30 цитат поэтессы Марины Цветаевой

Великая русская поэтесса XX века Марина Цветаева подарила миру проникновенную поэзию. Ее бессмертные стихи по душе тем, кто ценит искренность, непосредственность, правдивость. Делимся самыми пронзительными цитатами этой мудрой женщины.

О чувствах

Влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь.

Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.

«Я буду любить тебя все лето» — это звучит куда убедительнее, чем «всю жизнь», и — главное — куда дольше!

«Стерпится — слюбится». Люблю эту фразу, только наоборот.

Нет на земле второго Вас.

Мужчины не привыкли к боли — как животные. Когда им больно, у них сразу такие глаза, что все что угодно сделаешь, только бы перестали.

Мечтать ли вместе, спать ли вместе, но плакать — всегда в одиночку.

Если я человека люблю, я хочу, чтобы ему от меня стало лучше — хотя бы пришитая пуговица. От пришитой пуговицы — до всей моей души.

Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного.

Если бы Вы сейчас вошли и сказали: «Я уезжаю надолго, навсегда» — или: «Мне кажется, я Вас больше не люблю», я бы, кажется, не почувствовала ничего нового: каждый раз, когда Вы уезжаете, каждый час, когда Вас нет, — Вас нет навсегда, и Вы меня не любите.

Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины — наоборот.

Все женщины ведут в туманы.

О творчестве

Скульптор зависит от глины. Художник от красок. Музыкант от струн. У художника, музыканта может остановиться рука. У поэта — только сердце.

Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.

Творчество — общее дело, творимое уединенными.

Наши лучшие слова — интонации.

Знаете, для чего существуют поэты? Для того чтобы не стыдно было говорить самые больные вещи.

О жизни

Шутим, шутим, а тоска все растет, растет…

Что можешь знать ты обо мне, раз ты со мной не спал и не пил?

Я не хочу иметь точку зрения. Я хочу иметь зрение.

В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел.

Единственное, чего люди не прощают, — это того, что ты без них, в конце концов, обошелся.

Если что-то болит — молчи, иначе ударят именно туда.

В одном я — настоящая женщина: я всех и каждого сужу по себе, каждому влагаю в уста свои речи, в грудь — свои чувства. Поэтому все у меня в первую минуту добры, великодушны, щедры, бессонны и безумны.

Насколько я лучше вижу человека, когда не с ним!

Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, дурак или негодяй; чаще всего — и то и другое.

Никто не хочет — никто не может понять одного: что я совсем одна. Знакомых и друзей — вся Москва, но ни одного, кто за меня — нет, без меня! — умрет.

О Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит? — Не зуб, не голова, не рука, не грудь, — нет, грудь, в груди, там, где дышишь, — дышу глубоко: не болит, но все время болит, все время ноет, нестерпимо!

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

Грех не в темноте, а в нежелании света.

Оригинал взят у vsegda_tvoj в 30 пронзительных цитат поэтессы Марины Цветаевой
источник

30 пронзительных цитат поэтессы Марины Цветаевой

О чувствах

Влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь.

Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.

«Я буду любить тебя все лето» — это звучит куда убедительнее, чем «всю жизнь», и — главное — куда дольше!

«Стерпится — слюбится». Люблю эту фразу, только наоборот.

Нет на земле второго Вас.

Мечтать ли вместе, спать ли вместе, но плакать — всегда в одиночку.

Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного.

Женщины говорят о любви и молчат о любовниках, мужчины — наоборот.

Все женщины ведут в туманы.

О творчестве

Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.

Творчество — общее дело, творимое уединенными.

Наши лучшие слова — интонации.

Знаете, для чего существуют поэты? Для того чтобы не стыдно было говорить самые больные вещи.

О жизни

Шутим, шутим, а тоска все растет, растет…

Что можешь знать ты обо мне, раз ты со мной не спал и не пил?

Я не хочу иметь точку зрения. Я хочу иметь зрение.

В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел.

Единственное, чего люди не прощают, — это того, что ты без них, в конце концов, обошелся.

Если что-то болит — молчи, иначе ударят именно туда.

Насколько я лучше вижу человека, когда не с ним!

Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, дурак или негодяй; чаще всего — и то и другое.

Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.

Грех не в темноте, а в нежелании света.

Оригинал взят у vsegda_tvoj в 30 пронзительных цитат поэтессы Марины Цветаевой
источник

«Конечно, мы с тобой сестры…» НАТАЛЬЯ ГОНЧАРОВА И МАРИНА ЦВЕТАЕВА — СКРЫТЫЙ МИР ПОЭЗИИ ГОНЧАРОВОЙ

«Возьмите Гончарову — она никогда не писала стихов, никогда не жила стихами, но она понимает, потому что смотрит и она видит», — писала в 1929 году поэтесса Марина Цветаева, описывая проницательную оценку Натальей Гончаровой ее стихотворения «Вестнику»[1]. Хотя в 1928-1932 годах они находились в постоянном контакте, Цветаева не знала, что ее подруга-художница действительно пробовала свои силы в поэзии. Без сомнения, она сочла бы это совпадение кисти и написанного слова интригующим. Сегодня сохранились четыре полных тетради и множество отдельных рукописных стихотворений[2], и они ясно показывают, что Гончарова использовала поэзию как личный дневник и средство для зарисовки мимолетных впечатлений. Это был также способ отражения, способ поиска символа, цвета или атмосферы. (Иногда Гончарова даже переходила на французский, чтобы добиться нужного тона.) Большинство ее стихов не датировано, за исключением написанных в апреле и мае 1957-го года, когда 76-летняя Гончарова упомянула об идее опубликовать свое стихотворение в письме к Оресту Розенфельду, хотя и мало веря в жизнеспособность проекта: «Кроме того, есть еще кое-что, что я сделала для себя , сборник стихов, который, я уверен, никогда не появится в печати. В этом контексте особое значение приобретает связь Гончаровой с Цветаевой — они были подругами, соратниками и родственными творческими душами. В 1932, пытаясь запечатлеть свои впечатления от Гончаровой, Цветаева написала очерк «Наталья Гончарова — жизнь и искусство».

Свой очерк поэт назвал «опытом биографии души художника»[4]. Все факты жизни Гончаровой были почерпнуты непосредственно из бесед Цветаевой с ней, и поэт использовал их, чтобы создать непосредственную оценку мира художницы. Цветаева писала: «Я дорожу Гончаровой потому, что она не осознает своей ценности — ни как человека, ни как художника. Так что для меня она как природа, а я художник, пишущий с натуры»[5]. Сопоставляя эти «живые» впечатления, мы видим цветаевское понимание природы Гончаровой как художника как слияния живописи и поэзии. . С этой точки зрения стихи Гончаровой являются явным дополнением к ее творчеству, тем более что ее стихи наиболее справедливо можно назвать «любительскими»9.0007

Поэзию Натальи Гончаровой условно можно разделить на несколько групп: стихи о любви, стихи о России, стихи о судьбе и призвании художника, цикл стихов, посвященных природе и месту человека и машины в ней. Море также является отдельным мотивом, и имеется большое количество стихов о смерти и бессмертии, Боге и человеческой душе, большинство последних написаны в конце жизни художника, датированы 1957 годом.
Образы моря и взморья пронизывает эссе Цветаевой. Даже первое впечатление от парижской улицы Висконти, где Гончарова снимала свою мастерскую, было связано с морем: «Запах моря. Нет, ветерок с моря — аромат мы добавляем сами»[6]. Мастерская Гончаровой в воображении Цветаевой была корабельной каютой, а ветер за окном дул с моря. В своих стихах Гончарова ассоциировала и с Парижем. с морем:

Сегодня Париж — приморский город.
Ветерок несет соленый запах
В конце бульвара, возможно, есть мачты.
Хотел бы я пойти на берег, посмотреть на чаек,
Послушать волны.
Ветер приносит мои мечты издалека,
И лучше верить, чем проверять.[7]
«»Тема моря — нет, не просто море, я думаю, а свет, цвет, и эта чистота…» Вот что Гончарова взяла у моря»[8]. Так записала Цветаева. Морская тематика действительно появляется в картинах Гончаровой, но нечасто (как в «Море. Лучистое сочинение», 1912-1913, или «Скала на берегу моря», начало 1920-х и др.
) Однако Гончарева в своих стихах чаще обращалась к этой теме, и можно было бы также сказать, что море — его свет, цвет и чистота — часто просачивается из-за других сюжетов как в ее стихах, так и в картинах. Море было не отдельной темой, а скорее лейтмотивом, объединяющим все другие темы и раскрывающим истинную природу художницы. Море имеет разные образы, выступая как символ обоих жизнь и смерть:
Море с бьющимися волнами
Холодный символ жизни.

Сборка и сборка,
Сборка и сборка,
Перестройка.
Он есть, его нет.
Ушел, как будто его и не было…[9]
Нередко образы моря появлялись в любовных стихах Гончаровой как символ надежды и отчаяния, радости быть вместе и боли разлуки:
У берега море шумит без ветерка.
У берега кипит пена.
Это должны быть слезы, слезы для тех, кто
Кто далеко в море,
Для тех, кто никогда не вернется,
Пена, сделанная из слез невест
Навсегда забытая, брошенная песня .

[10]
Для Гончаровой море говорило и о жизни в изгнании, о тоске по родному краю, России:
Синева моря и усталость гор,
Солнечный зной на песке слепит,
Волны ревут на иностранных языках,
Щебетание цикад успокаивает.
Как бы мне хотелось спокойно заснуть
И проснуться в березовой роще. стране в ее стихах:
Моя страна, где я оставила всех, кто был мой,
И куда я не вернусь, даже будучи мертвым.
Мой дух на чужбине Всегда, где бы я ни был, с тобой,
К твоим ногам я кладу все свои дары.[12]
Значительная часть картины Гончаровой посвящена ее «крестьянскому кругу», жизни русской деревни, трудовой жизни от сезона к сезону. Гончарова чувствовала и выражала свое глубокое чувство причастности к этому миру. словами, она была «деревенской девушкой»: «Когда я называю ее деревенской девушкой, я, естественно, включаю и дворянскую жизнь — все это бескрайнее излияние весны, тоски, пашни, реки и обработки земли [.
..]. Деревня здесь не сословие, а образ жизни»[13]. Гончарова была «явно кочевником, явно крестьянкой»[14] 9.0007
Аналогичное чувство Гончарова выразила в своих стихах:
Я не строила себе дома на чужбине.
Кочевник, я иду в свою палатку.
Кочевник, я складываю свою узкую кровать.[15]
Когда Гончарова уехала за границу, образы России, прежде формировавшие ее «крестьянскую» и «религиозную» живопись начала 1910-х годов, нашли свое отражение в ее театральных работах, в частности в эскизах сцен и костюмов к «Русским балетам» Дягилева. , с такими постановками, как «Золотой петушок» Римского-Корсакова (1914) и «Свадебка» Стравинского (1923). И в эскизах для театра, и в поэзии Россия для Гончаровой — это фольклор, сельская жизнь, труд, религиозные праздники и обряды.

Цветаева делила жизнь своего героя на две части: «до России» и «после России». Гончарова увидела раскол через образы «Матери России» и «Мачехи Европы».
В другой стране проходит вся моя жизнь, красивая и умная
Все-таки мамина седина,
И ее дикий, строгий взгляд
Мне милее чужого прелестного лица . [16]

Наталья ГОНЧАРОВА. Ранняя весна. Триптих. 1908
Холст, масло на дереве. 110 × 223,5 см. Третьяковская галерея
Любая примета или искра жизни привлекали Гончарову. Природа как целостный, живой, бесконечный и повторяющийся цикл была в центре ее искусства. «Растения — вот к чему я неизбежно возвращаюсь, когда думаю о Гончаровой. […] Куст, ветка, стебель, побег, лист — таковы политические, этические и эстетические аргументы Гончаровой. Сама растение, она не любит отдельные растения, она любит себя в них. Нет, не сама, а то, что ей принадлежит», — писала Цветаева о любви художницы к живому миру[17]. В стихах Гончаровой о природе отражены вечные циклы. поэт. Цветаева отмечала предпочтения художницы: «В самом деле, что Гончарова писала в России? Весну, весну, весну, весну, весну. Осень, осень, осень, осень, лето, лето, зиму. Почему Гончарова не Любит зиму? Собственно, почему она любит ее меньше, чем остальные времена года? Просто потому, что зимой нет ни цветов, ни работы для мужика».

еще:
Мне свернуться калачиком
И спать под шубой?
Два стула, стол и простая кровать из досок.
Потолок свисает, как зимнее небо.
Все цепляется за зимнюю землю.[19]
Жизнь человека разворачивается на фоне этого вечного движения. Так ловко овладев природой, строя машины и фабрики, человек живет по своим правилам. Трудовая жизнь, управляемая машинами, бессмысленна по сравнению с милой Гончаровой крестьянской жизнью:

Работать и работать, как вчера,
Работать и работать, как всегда.
Неизбежная работа в подвале.
От детских слёз
До последнего вздоха
Нужно всё…[20]
В своих картинах Гончарова также обращалась к теме машин: двигателей, заводов, городской жизни. В каком-то смысле ее привлекали сюжеты: «Биплан, летящий над поездом» (1913) или «Город. Композиция в черно-желтом» (1950с). Вот комментарий Цветаевой: «Гончарова чувствует близость к природе, тогда как ее отношение к машинному миру (отчужденность, отвращение, очарование, страх) больше похоже на любовь типа «противоположности притягиваются»[21]. Это привлекает ее как явление. , как иная жизнь.
Значительная часть поэзии Гончаровой посвящена размышлениям о собственной судьбе. Довольно часто художница уподобляла свое призвание призванию поэта. Вот как Цветаева сравнила свою жизнь с Гончаровой: « Благоприятные условия? Для художника такого не бывает. Сама жизнь есть неблагоприятное состояние. Всякое искусство <...> состоит в подавлении, перемалывании, дроблении жизни, даже самой счастливой жизни»[22]. Гончарова говорит о вызове. путь, который проходит художник/поэт в своем стихотворении «Я несу то, что дал мне Господь»:
Тем не менее, ставни и двери закрыты,
Ваши уши не слышат,
Глаза не видят.
В моих волосах мерцает мороз.
Века скажут тебе
Что ты нищий, презираемый.
Вы пренебрегли Божьим даром.[23]
В творчестве Гончаровой поэт избран Богом, неся правду в мир под лохмотьями. Поэт – это «дух Творца». [24]
Еще как голубая молния
Его горящий взгляд Сверкнул
Между изогнутыми ресницами.
И руки у него были маленькие,
И пальцы тонкие и гибкие,
Лицо и руки темные.
Лицо с иконы.[25]
Первое впечатление Цветаевой от встречи с Гончаровой похоже: «Внешность Гончаровой. Первое: мужество, сила. Настоятельница. […] Черты лица прямые, взгляд прямой, […] серьезность во всем ее облике».[26]
Когда Гончарова созерцала свое призвание, она видела судьбу, Божью волю:
Все линии, прямые и кривые, фиксированы,
Так как — это угол наклона.
Их размещение на свитке Фиксировано самой жизнью
И моей слабой волей.[27]
В стихах Гончаровой можно найти не только отвлеченные мысли, но и вполне настоящих поэтов. Она откликнулась на трагическую смерть Владимира Маяковского[28], а в другом стихотворении она как бы обращается к Цветаевой:
Конечно, мы с тобой сестры,
Не по отцу и не по матери,
А по тополю белому,
Тень, что упала
На утро и вечер двор и шахта,
Ветром бродячим. ..
Рассыпавшим листья
Осенью желтой
Над моим двором и твоим,
В желтых 16 карих глазах 90
Четким ритмом
Мазками и словами.[29]
По мере написания своего эссе Цветаева обнаруживала все больше и больше скрытых связей с Гончаровой: ее возлюбленный Пушкин и семья Гончаровых;[30] общая напряженность в основе бытия художника; Трехпрудный переулок, маленькая московская улочка, где они оба жили в России. Возможно, именно здесь находился «двор» в приведенном выше стихотворении Гончаровой.
Любовные стихи Гончаровой отмечены пережитыми ею драмами. Ее жизнь была неразрывно связана с жизнью Михаила Ларионова. личных отношениях, оба артиста всю свою профессиональную жизнь прожили вместе, с 1901, когда они впервые встретились, до 1962 года, когда скончалась Гончарова. «Невозможно говорить о Гончаровой, не говоря о Ларионове», — писала Цветаева и цитировала собственные слова Гончаровой: «Ларионов — моя художественная совесть, мой камертон. […] Мы очень разные, и он видит со своей точки зрения, а не с его. И я делаю то же самое для него»[31]. Ностальгическое стихотворение Гончаровой «География» — воспоминание о жизни художников в Париже:
Сегодня утром я обошла
О местах, куда мы ходили.
Вот кафе, куда мы ходили
Чтобы разделить наш скромный завтрак.
Вот скамейка на бульваре,
Где я тебя так часто ждал.
Мелочи, но не забытые,
Мелочи, но как же больно –
Мои глаза полны слез.[32]
Любовь в поэзии Гончаровой приобретает трагические черты безответной страсти, если не предательства. Оно неразрывно связано с самопожертвованием.
Предательством меня не напугаешь,
Я знаю, что любовь и предательство неразделимы,
За страстью следует предательство,
Как ночь следует за днем.[33]
Земная любовь — это цветение весны, за которой всегда следует осень, и чувство одиночества души, одиночества каждого из нас перед лицом вечности:
Нет смысла говорить эти слова
Когда душа навсегда один. [34]
Гончарова противопоставляет любовь человеческую любви небесной, любви Божией. Без Бога человек поистине одинок.
Мысли о Боге, вечности, смерти и бессмертии присущи искусству Гончаровой. Впервые Цветаева познакомилась с Гончаровой косвенно, через ее иллюстрации к книге стихов Тихона Чурилина «Весна после смерти», изданной в 1915 году. «Главным мотивом книги было воскресение и недавняя смерть. […] Что побудило Гончаровой, такой молодой в то время, чтобы заглянуть в эту бездну?»[35] Эти темы занимали одно из центральных мест в творчестве Гончаровой начала XIX10 с. В 1910 и 1911 годах она написала множество произведений на религиозную тематику, в том числе иконы с изображениями святых, евангелистов, архангелов, Богородицы, Троицы. Серия Гончаровой «Жатва» (1911) посвящена теме Апокалипсиса. В ее поздних работах 1950-х годов эти темы разовьются, превратившись в созерцание вечности и механизмов творения в ее абстрактных композициях мироздания и пространства.
Пространство не имеет границ
И время не имеет начала и конца,
Как пыль в луче света,
Пробираясь сквозь ставни,
Миры плывут мимо
Но за лучом света
Мириады пылинок кружатся, 17 9 Где-то в бескрайнем космосе
Планеты плывут
В ледяной тьме. [36]
Цветаева описывает эту сторону художника так: «Гончарова отвечает на смерть смертью, отказом. […] Смерть (мертвое тело) не является ее предметом. Ее тема — всегда и во всем — воскресение и жизнь. […] Гончарова — все в ней — живое утверждение жизни».[37]
Я знаю другую правду,
Что после смерти
Душа входит
Невидимый мир.
О, широко раскрытые крылья,
О, тоска одинокой души.[38]
В своих стихах Гончарова передает всю быстротечность земной жизни, сравнивая ее с круговоротами природы, часто используя образы весны и осени:
Для всех нас припасено
Осенних листьев.
Они все еще зеленые.
В них гнездятся птицы.
Но неотвратимая осень
Рождается с первой листвой,
Первый весенний росток,
Первый весенний цветок.[39]
Поздние стихи Гончаровой, датированные апрелем-маем 1957 года, были пропитаны предчувствием собственной смерти:
Как я сегодня устал, кровать.
Возможно, скоро я так устану Перед последним сном всех.[40]
В 1957 году, за пять лет до своей кончины, Гончарова написала свое «поэтическое завещание» («Друзья мои возлюбленные, умоляю вас»):
Друзья мои, не посещайте мою могилу.
Ты часто будешь встречать мой дух в жизни,
И далеко моя могила.
Долгий путь и с грустными мыслями.[41]
Поэзия Натальи Гончаровой, в отличие от стихов Цветаевой, действительно не может быть оценена каким-либо высоким качеством. Тем не менее Гончарова всю жизнь любила поэзию, о чем свидетельствует ее неустанный интерес к творчеству поэтов ее поколения, таких как Цветаева, Константин Бальмонт, Тихон Чурилин, Владимир Маяковский. Еще она любила стихи Пушкина. Интерес к поэзии проявился также в иллюстрациях к сборникам стихов и отдельных стихотворений: «Весна после смерти» Чурилина, «Берег» 9Среди них 0015 (Le Gars) Цветаевой, «Сказка о царе Салтане» Пушкина, «Ясные тени. Образы» Михаила Цетлина. Собственные стихи Гончаровой можно считать интересным примечанием к ее творчеству художника. В нем можно увидеть развитие ее основных тем и эволюцию ее образов. Особенно это касается тем природы, религии и философии, а также ее воспоминаний о России. Однако для Гончаровой целью написания стихов было ее внутреннее желание озвучить свои чувства, исповедаться. Ее стихи были прежде всего выражением ее внутреннего мира, ее личной и романтической жизни.
«Гончарова […] никогда не жила поэзией, но она понимает». В этих словах чувствуется художественное родство между Цветаевой-поэтессой и Гончаровой-художницей. Обе были знаковыми фигурами русской культуры в первые половины ХХ века. Каждый дорожил талантом и творчеством другого. Цветаева дала нам биографию души художницы и подчеркнула существенные элементы ее искусства. Оценка поэтом художницы в сочетании с самооценкой художницы в ее собственной стихов, помогает нам по-новому взглянуть на творчество настоящей амазонки русского авангарда. 0007

Отдел рукописей Третьяковской галереи. Ф. 180. Ед. ед. 9133. С. 52. Здесь и далее — ГТГ.
Эти стихи хранятся в Отделе рукописей Третьяковской галереи. Ф. 180. Н.С. Гончарова, М.Ф. Ларионов.
ТГ. Ф. 180. Ед. хр. 850. Л. 2.
ТГ. Ф. 180. Ед. хр. 1814. Л. 1.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 60.
Там же. С. 3.
ТГ. Ф. 180. Ст. 251. С. 44.
ТГ. Ф. 180. Пункт 9.133. С. 66.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 16.
Там же. С. 7.
Там же. Стр. 17-18.
Там же. С. 10.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 59.
Там же.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 62.
Там же. Стр. 10-11.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. С. 74-75.
Там же. Стр. 60-61.
ТГ. Ф. 180. Оп. 259. С. 4-5.
Там же. С. 27.
ТГ. Ф. 180. Пункт 9.133. С. 94.
Там же. С. 24.
ТГ. Ф. 180. Оп. 251. С. 3-4.
Там же. С. 21.
ТГ. Ф. 180. Ст. 261. Л. 1.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 17.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 36-37.
ТГ. Ф. 180. Ст. 259. С. 33.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 48.
Жена Александра Пушкина Наталья Гончарова (1812-1863) происходила из той же семьи Гончаровых, что и художница Наталья Сергеевна Гончарова.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 81.
ТГ. Ф. 180. Ст. 257. Л. 1.
ТГ. Ф. 180. Ст. 229. Л. 4.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 49.
ТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. С. 16-17.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 27-28.
Там же. С. 74.
ТГ. Ф. 180. Ст. 259. С. 21-22.
ТГ. Ф. 180. Ст. 232. С. 54.
ТГ. Ф. 180. Ст. 259. С. 32.
ТГ. Ф. 180. П. 262. Л. 1, 1 изн.
Иллюстрации
Наталья ГОНЧАРОВА. Автопортрет с желтыми лилиями. 1907
Холст, масло. 77 × 58,2 см. Третьяковская галерея
Наталья ГОНЧАРОВА. Абстрактная композиция (Арка). 1958
Холст, масло. 53 × 46 см. Третьяковская галерея
Марина Цветаева. Фотография. 1930. Сен-Лоран
Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1190. Дело 2. Ед. ед. 232. Л. 1
Стихотворение Гончаровой «Конечно, мы с тобой сестры…»
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. хр. 232. Л. 48
Наталья Гончарова в своей мастерской на улице Висконти. Фотография. Конец 1920-х – 1930-е, Париж
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. ед. 12005. Л. 1
Наталья ГОНЧАРОВА. Скала на берегу моря. Начало 1920-х
Холст, масло. 93,5 × 66,8 см. Третьяковская галерея
Наталья Гончарова. Фотография. 1930–1940-е
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. хр. 12007. Л. 19.0007
Наталья Гончарова в мастерской с полиптихом «Испанки» и картиной «Две испанки». Фотография. [Середина 1920-х – 1930-е]
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. ед. 12001. Л. 1
Наталья ГОНЧАРОВА. Эскиз декорации к третьему акту оперы «Золотой петушок» . Опера-балет Николая Римского-Корсакова, хореография Михаила (Мишеля) Фокина
Парижская премьера состоялась 21 мая 1914 года в Большой Опере. Картон, графитный карандаш, акварель, вырезки, белила. 66,1 × 99,9 см. Театральный музей Бахрушина
Наталья ГОНЧАРОВА. Биплан летит над поездом. 1913
Холст, масло. 55,7 × 83,8 см. Музей изобразительных искусств Республики Татарстан
Наталья ГОНЧАРОВА. Крестьянка Тульской губернии. 1910
Холст, масло. 102 × 73 см. Третьяковская галерея
Стихотворение Гончаровой «Не построила я себе дома на чужбине…»
Отдел рукописей Третьяковской галереи. Ф. 180. Дело 2. Ед. хр. 232. Л. 62
Наталья Гончарова в своей мастерской. Фотография. 1920–1930-е годы, Париж
Отдел рукописей Третьяковской галереи. Ф. 180. Ед. хр. 12006. Л. 1
Стихотворение Натальи Гончаровой «Земля чужая мне была…»
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. хр. 255. Л. 1
Поэма Марины Цветаевой «Наталье Гончаровой» с посвящением Наталье Гончаровой. 31.12.1928
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. хр. 1814. Л. 2 — 2 реверс
Титульный лист рукописи Марины Цветаевой о Наталье Гончаровой. 1929
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 1
Последняя страница рукописи Марины Цветаевой о Наталье Гончаровой. 1929
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ед. ед. 9133. Л. 103
Марина Цветаева. Фотография. 1930. Сен-Лоран
Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 1190. Дело 2. Ед. ед. 232. Л. 7
Стихотворное завещание Гончаровой «Друзья мои возлюбленные, прошу вас…». 1957
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ст. 262. Л. 1
Поэма Натальи Гончаровой «К Маяковскому». [Первая половина 1930-х]
Отдел рукописей ГТГ. Ф. 180. Ст. 259. С. 33
Наталья ГОНЧАРОВА. Старец с семью звездами (Апокалипсис). 1910
Холст, масло. 147 × 188,5 см. Третьяковская галерея
ЦВЕТАЕВА Марина Ивановна (1892-1941). Серия из 22 автографов, 3 открыток и двух записок, подписанных поэту Анатолию Штейгеру (1907-1944), Франция, 29 июля 1936 г.
— 22 января 1937 г., ВКЛЮЧАЯ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ЦИТАТЫ ИЗ ЕЕ ПОЭЗИИ, на русском языке, с некоторыми цитатами на французском и немецком языках, 65 страниц, 8vo и 4to (несколько коротких слез, одно письмо с большими чернилами пятно), с ответным письмом с автографом, подписанным Штейгером, все вместе в современном футляре-раскладушке. Происхождение: А.С. Головиная —
Детали
ЦВЕТАЕВА, Марина Ивановна (1892-1941). Серия из 22 автографов, 3 открыток и двух записок, подписанных поэту Анатолию Штейгеру (1907-1944), Франция, 29 июля 1936 г. — 22 января 1937 г., ВКЛЮЧАЯ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ЦИТАТЫ ИЗ ЕЕ ПОЭЗИИ, на русском языке, с некоторыми цитатами на французском и немецком языках. , 65 страниц, 8vo и 4to (несколько коротких слез, одно письмо с большим чернильным пятном), с одним автографом, подписанным Штейгером в ответ, все вместе в современном футляре-раскладушке. Происхождение : А.С. Головиная — Александр Бахрах (1902-1985, автор; по известности).
БОЛЬШАЯ И БОЛЬШАЯ ПЕРЕПИСКА, НАПИСАННАЯ ЦВЕТАЕВОЙ В ТЕЧЕНИЕ РАБОТЫ НАД «СТИХИ СИРОТЕ», И ЕЕ ПЕРЕВОД ПУШКИНА НА ФРАНЦУЗСКИЙ. Цветаева плохо приспособилась к ссылке во Франции, где она прожила более десяти лет, все больше отдаляясь от мужа и дочери, которые вернулись в сталинский Советский Союз в 1937 году; письмо давало ей некоторое утешение от изоляции, которую она чувствовала. Цветаева отвечает на длинное письмо-признание, отправленное Штейгером, которое положило начало переписке и которое, по словам Цветаевой, отражает жизнь романтика. Юный Штейгер, как и раньше Цветаева, боролся с туберкулезом. Письма Цветаевой быстро начинают вызывать неясность между тоской и почти материнской заботой. В одном из ранних писем, невольно предвещающем дальнейшее напряжение, цитируется Уайльд: «дети начинают с любви к своим родителям; по прошествии времени они судят их; редко, если вообще когда-либо, они прощают их». Рассказывая о своем переводе Пушкина, Цветаева отмечает: «До получения вашего письма я все время тратила на то, чтобы переводить Пушкина, лучшие его стихи. (Может быть, когда-нибудь я пришлю вам или прочитаю ее для вас.) С тех пор я не перевел ни строчки. Теперь я думаю только о тебе». Она пишет, что благодаря ему стала нежнее и счастливее и мечтает, чтобы они жили вдвоем в замке, где жила она тогда. В другом письме она воображает себя курткой, которую послала ему, «чтобы я могла тебя согреть и знала, когда и зачем я нужна». «Когда вы встретите мой перевод Пушкина Besy на французский язык, вы будете единственным, кто знает, как это было переведено и как далеко это было сделано от родины автора и его души».
Цветаева дает Штейгеру пространные советы по поводу его письма, но переписка часто затрагивает и ее собственные произведения: она цитирует строфу (начинающуюся «Над пылающим лицом») почти наверняка из своего утерянного «Поэмы о царской семье»; она отправляет Штейгеру обширные переписанные выдержки из своих записных книжек, в одной из которых рассказывается о визите к гадалке, связанной с их отношениями; одно письмо она завершает первым стихотворением из своего «Стихи сироте», опубликованного двумя годами позже в Современные записки . По мере того, как здоровье Штейгера шатается, дискуссия переходит к неизбежности смерти, и Цветаева призывает Штейгера принять свое состояние и выполнить свою миссию поэта: «Пожалуйста, помни, что Бог дал тебе не только больное тело, но и живую душу». Она приводит Рильке и Бетховена как примеры художников, преодолевших невзгоды, а при обсуждении Рильке цитирует собственное стихотворение «Тридцатая годовщина».
Написав с известием, что ей предложили поездку в Швейцарию в связи со столетием Пушкина, она еще раз предлагает долгожданную встречу. «Я жду нашей встречи как бы с моим сыном, не чужим, а тем, которого я родила, которого у меня забрали в детстве». Но Штейгер решает ехать в Париж, и Цветаева плохо принимает отказ: «Если ты думаешь о поэтическом Монпарнасе, то зачем я тебе? Страшно представить тебя там. Но ничего, чем меньше я тебе нужен… тем меньше ты мне нужен… то же самое было и с [дочерью Цветаевой] Алией… она сделала свой выбор и теперь ее нет в моей жизни… готов помочь тебе, но не хочу видеть тебя в нищете».