Иосиф бродский лучшие стихи о любви: Любовь — Бродский. Полный текст стихотворения — Любовь — Книги для домашнего мастера

Иосиф бродский лучшие стихи о любви: Любовь — Бродский. Полный текст стихотворения — Любовь

Содержание

Иосиф Бродский — лучшие стихи: читать в Аскбуке литературы

Главная

Аскбука поэзии

Иосиф Бродский

1 января 1965 года
1972 год
24 декабря 1971 года
25. XII. 1993
Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica
Anno Domini
Aqua vita nuova
Bagatelle
Dominikanaj
Einem alten Architekten in Rom
Fin de Siècle
MCMXCIV
Postscriptum
Ritratto di donna
Август
Архитектура
Бегство в Египет (2)
Бессмертия у смерти не прошу. ..
Брожу в редеющем лесу…
В альбом Натальи Скавронской
В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте…
В деревне Бог живёт не по углам…
В кафе
В озёрном краю
В окрестностях Атлантиды
В Паланге
В пустом, закрытом на просушку парке…
В разгар холодной войны
В распутицу
В следующий век
В тот вечер возле нашего огня…
В феврале далеко до весны…
В этой маленькой комнате всё по-старому…
Вдоль тёмно-жёлтых квартир…
Венецианские строфы (1)
Венецианские строфы (2)
Вертумн
Ветер оставил лес. ..
Вечер. Развалины геометрии…
Взгляни на деревянный дом…
Византийское
Витезслав Незвал
Волосы за висок…
Воротишься на родину…
Воспоминание
Вот я вновь принимаю парад…
Вполголоса — конечно, не во весь…
Второе Рождество на берегу…
Выступление в Сорбонне
Гвоздика
Генерал! Вы знаете, я не трус…
Гладиаторы
Голландия есть плоская страна…
Горбунов в ночи
Горение
Да, сердце рвётся всё сильней к тебе…
Декабрь во Флоренции
Деревянный лаокоон, сбросив на время гору с. ..
Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи…
Дидона и Эней
Для школьного возраста
Дни бегут надо мной…
Дождь в августе

Дождь льётся непрерывно. Вниз вода…
Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером…
За церквами, садами, театрами…
Загадка ангелу
Зажёгся свет. Мелькнула тень в окне…
Заморозки на почве и облысенье леса…
Зачем опять меняемся местами…
Зимним вечером в Ялте
Зимним вечером на сеновале
И вечный бой. Покой нам только снится…
И при слове „грядущее“ из русского языка…
Иския в октябре
История, рассказанная ниже. ..
Итака
Июльское интермеццо
Йорк
К садовой ограде
К Урании
Как славно вечером в избе…
Как тюремный засов…
Каппадокия
Кафе «Неринга»
Квинтет
Книга
Колхида вспенила бурун, и Ялта…
Колыбельная
Колыбельная Трескового мыса
Конец прекрасной эпохи
Кто к минувшему глух…
Курс акций
Лагуна
Лети отсюда, белый мотылёк…
Ломтик медового месяца
Любовь
Малиновка
Меня упрекали во всём, окромя погоды. ..
Метель в Массачусетсе
Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня…
Мне говорят, что нужно уезжать…
Моей доче
Мои слова, я думаю, умрут…
Морозный вечер…
Муха
Мы жили в городе цвета окаменевшей водки…
На виа Джулиа
На виа Фунари
На возвращение весны
На выставке Карла Виллинка
На независимость Украины
На смерть Роберта Фроста
На столетие Анны Ахматовой
Набросок
Надпись на книге
Наступает весна
Натюрморт
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. ..
Не тишина — немота…
Неважно, что было вокруг, и неважно…
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…
Новая Англия

Новая жизнь
Новые стансы к Августе
Новый Жюль Верн
Ночная тишь…
О если бы птицы пели и облака скучали…
Одиночество
Одиссей Телемаку
Однажды я тоже зимою приплыл сюда…
Одному тирану
Около океана, при свете свечи; вокруг…
Он знал, что эта боль в плече…
Она надевает чулки, и наступает осень…
Описание утра
Орфей и Артемида
Освоение космоса
Осенний вечер в скромном городке. ..
Осенний крик ястреба
Осень выгоняет меня из парка…
Остановка в пустыне
Остров Прочида
От окраины к центру
Открытка из города К.
Откуда к нам пришла зима…
Отрывок (В ганзейской гостинице „Якорь“…)
Отрывок (Ноябрьским днём, когда защищены…)
Отрывок (Октябрь — месяц грусти и простуд…)
Отрывок (Я не философ. Нет, я не солгу…)
Памяти Феди Добровольского
Памятник
Памятник Пушкину
Пейзаж с наводнением
Персидская стрела
Песенка
Песни счастливой зимы
Песня невинности, она же — опыта
Песня пустой веранды
Песчаные холмы, поросшие сосной.
..
Пилигримы
Письма династии Минь
Письма к стене
Письма римскому другу (из Марциала)
Письмо в оазис
Письмо к А.Д.
По дороге на Скирос
Подражание Горацию
Подруга, дурнея лицом, поселись в деревне…
Подсвечник
Полонез: вариация
Посвящение
Посвящение Глебу Горбовскому
После нас, разумеется, не потоп…
Послесловие
Потому что каблук оставляет следы — зима…
Похож на голос головной убор…
Почти элегия
Прачечный мост
Предпоследний этаж. ..
Прилив
Пристань Фагердала
Приходит время сожалений…
Проплывают облака
Пророчество
Прощай…
Прощайте, мадемуазель Вероника
Псковский реестр
Пчёлы не улетели, всадник не ускакал. В кофейне…
Пятая годовщина
Развивая Платона
Разговор с небожителем
Разговоры о море
Реки
Римские элегии
Рождественский романс
Романс
Романс Поэта
Романс Счастливца
Роттердамский дневник
С видом на море
С грустью и нежностью
С точки зрения воздуха, край земли. ..
Сад громоздит листву и…
Садовник в ватнике, как дрозд…
Сан-Пьетро
Север крошит металл, но щадит стекло…
Северная почта
Сидя в тени
Снаружи темнеет, верней — синеет, точней — чернеет…
Сначала в бездну свалился стул…
Снег идёт, оставляя весь мир в меньшинстве…
Современная песня
Сонет (Мы снова проживаем у залива…)
Сонет (Переживи всех…)
Сонет (Прошёл январь за окнами тюрьмы…)
Стансы
Стансы городу
Стихи в апреле
Стихи об испанце Мигуэле Сервете, еретике, сожжённом кальвинистами
Стихи под эпиграфом
Строфы (На прощанье — ни звука. ..)
Строфы (Наподобье стакана…)
Стук
Суббота (9 января)
Сумев отгородиться от людей…
Сумерки. Снег. Тишина. Весьма…
Тебе, когда мой голос отзвучит…
Телефонная песня
Темза в Челси
Тёмно-синее утро в заиндевевшей раме…
Теперь всё чаще чувствую усталость…
Теперь, зная многое о моей…
То не Муза воды набирает в рот…
Только пепел знает, что значит сгореть дотла…
Томас Транстрёмер за роялем
Торс
Точка всегда обозримей в конце прямой…
Три главы
Ты всем была. Но, потому что ты…
Ты забыла деревню, затерянную в болотах…
Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам…
Уточнение
Фонтан
Фонтан памяти героев обороны полуострова Ханко
Холмы — это наша юность…
Храм Мельпомены
Через два года
Что далее. А далее — зима…
Что касается звёзд, то они всегда…
Что ты делаешь, птичка, на чёрной ветке…
Шведская музыка
Шеймусу Хини
Шесть лет спустя
Шиповник в апреле
Шорох акации
Шум ливня воскрешает по углам…
Э. Ларионова
Элегия (Издержки духа — выкрики ума…)
Элегия (Однажды этот южный городок…)
Элегия (Подруга милая, кабак всё тот же…)
Это было плаванье сквозь туман…
Это — ряд наблюдений. В углу — тепло…
Я был как все. То есть жил похожею…
Я был только тем, чего…
Я вас любил. Любовь ещё (возможно…
Я всегда твердил, что судьба — игра…
Я входил вместо дикого зверя в клетку…
Я как Улисс
Я начинаю год, и рвёт огонь…
Я не то что схожу с ума, но устал за лето…
Я обнял эти плечи и взглянул…
Я памятник воздвиг себе иной!. .
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле…
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле…
Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос…

Книги похожие на «Лучшие стихи»📚 — читать онлайн на MyBook

Что выбрать

Библиотека

📖Книги

🎧Аудиокниги

👌Бесплатные книги

🔥Новинки

❤️Топ книг

🎙Топ аудиокниг

🎙Загрузи свой подкаст

📖Книги

🎧Аудиокниги

👌Бесплатные книги

🔥Новинки

❤️Топ книг

🎙Топ аудиокниг

🎙Загрузи свой подкаст

Главная
Cтихи и поэзия
org/ListItem»>⭐️Роберт Рождественский
📚Лучшие стихи
Похожие книги

Лучшие стихи о любви

Николай Гумилев

Премиум

Сколько слов, стихов, песен сложено о любви! Чувстве, которое близко людям всех поколений, чувстве, которое будоражит кровь и разум, чувстве, которое рождает потрясающие по своей силе строки и метафоры… Любовная лирика – пожалуй, один из самых красивых жанров, по сути это сама жизнь, переданная а…

Серебряный век (сборник)

Николай Гумилев

Премиум

Серебряный век русской поэзии – период появления новых течений, нового взгляда на жизнь человека и историю страны, время поиска иных форм художественного отображения мира. В этот сборник вошли произведения 13 выдающихся поэтов Серебряного века, стихотворения, ставшие знаковыми для их творчества и. ..

Бег времени (сборник)

Анна Ахматова

Стандарт

В этот сборник вошли лучшие образцы творчества Ахматовой – от ранних акмеистических стихотворений из сборников «Вечер», «Четки» и «Белая стая» до поздних стихов, а также знаменитая «Поэма без героя». Любовь и одиночество, трагедия художника, разделившего страшную судьбу своей страны, и философски…

Сжала руки под темной вуалью (сборник)

Анна Ахматова

Стандарт

Анна Ахматова (1889–1966) – самобытная и талантливая поэтесса Серебряного века, литературовед и переводчик с насыщенной трагичными событиями судьбой. Поэзия Ахматовой богата и разнообразна, но ее любовная лирика поистине представлена во всем своем многообразии: встречи и разлуки, самопожертвовани…

Стихотворения

Борис Пастернак

Стандарт

Имя Бориса Пастернака давно перестало быть именем только поэта. Он стал совестью и творческой силой своего поколения. Творчество Б.Л.Пастернака – это постижение гармонии мира. От составителя: «…Составляя этот сборник из стихотворений Бориса Пастернака, писавшихся в разные годы, мы хотели обратить…

Не думай о секундах свысока

Роберт Рождественский

Стандарт

Роберт Рождественский – ярчайший представитель поколения «шестидесятников» наряду с Евгением Евтушенко, Владимиром Высоцким, Андреем Тарковским, Андреем Вознесенским. Нерв его стиха близок нескольким поколениям читателей. Рождественский, создав поэтические портреты целых эпох, говорит с нами о мо…

Избранное

Эдуард Асадов

Премиум

Любое из стихотворений Эдуарда Асадова – торжество смелых и благородных чувств, борьба за бескомпромиссную, трепетную и чистую любовь. В книгу включены самые лучшие стихотворения, баллады, поэмы поэта, уже более полувека востребованного читателями.

Иосиф Бродский. Вечный скиталец

Александр Бобров

Премиум

Спросите любого даже в наше не столько располагающее к литературе время: кто такой Иосиф Бродский? Большинство ответят, что он из диссидентов, нобелевский лауреат – великий российский поэт. Но ведь «поэт в России – больше, чем поэт». Он – властитель дум миллионов. И Бродский таким был, по крайней…

Стихотворения

Марина Цветаева

Стандарт

В сборник произведений выдающегося русского поэта Марины Ивановны Цветаевой вошли как ее ранние стихотворения (из книг «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь»), так и зрелая лирика (циклы «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ученик», «Молодость», «Стол», «Куст» и др.). Небольшой раздел занимают пер…

Когда стихи улыбаются

Эдуард Асадов

Стандарт

В книгу известного поэта Эдуарда Аркадьевича Асадова вошли не только самые известные его стихи, но и авторский дневник, который Э. Асадов вел много лет. И, с присущим ему юмором, назвал «мыслями на конце пера».

Читайте онлайн книги в подборке из списка похожих на «Лучшие стихи» автора Роберт Рождественский на сайте электронной библиотеки MyBook.ru. Скачивайте приложения для iOS или Android и читайте книги наподобие «Лучшие стихи» где угодно даже без интернета.

О проекте

Что такое MyBook

Правовая информация

Правообладателям

Документация

Помощь

О подписке

Купить подписку

Бесплатные книги

Подарить подписку

Как оплатить

Ввести подарочный код

Библиотека для компаний

Настройки

Другие проекты

Издать свою книгу

MyBook: Истории

Вне смысла: Поэзия изгнания Иосифа Бродского | Энн Кьельберг

Доминик Набоков

Иосиф Бродский, Нью-Йорк, 1979

Когда Джозеф Бродский вышел из самолета в Анн-Арборе, штат Мичиган, в 1972 году, будучи изгнанником из Советского Союза в возрасте тридцати двух лет, импортированный его другом, русским профессором и подвальным издателем подвергнутых цензуре писателей Карлом Проффером, он уже был забит поэзией на английском, а также американским кино и джазом, итальянской живописью и архитектурой, греческой и римской мифологией и так далее, и тому подобное. Постоянная диета советского конформизма и консервированной идеологии заставила Бродского бросить школу в Ленинграде, когда он был еще подростком, а отвращение к уступчивости толкнуло его на череду черных работ и гонок за зарплатой. Эта траектория в конечном итоге привела его в принудительную внутреннюю ссылку в отдаленный фермерский поселок в заполярном районе Архангельска. На протяжении всего времени он лелеял вяло горящее частное призвание читателя. Его отец сохранил зиккурат из книг и книжных полок и накопил литературные артефакты, которыми юный Бродский отгораживался от остальной семьи.0007 коммуналка (коммуналка) для того, чтобы читать и писать в ночи, передавая в целости и сохранности мешанину друзьям. С отменой советской цензуры творчества Бродского в девяностые годы эти хранители передали его в различные архивы, где оно хранится и сейчас.

Бродский делился этим изобилием чтения — настолько широко по всему миру и настолько глубоко в прошлое, насколько он мог проникнуть в рамках ограничений советского издательства того времени — со своими сверстниками, поколением молодых российских интеллектуалов, осторожно выглядывающих из-за края развалины войны, жаждущие искусства, знаний и опыта, чтобы противодействовать «обрезанию себя», требуемому государством. Они вручную печатали запрещенные книги многократным копировальным аппаратом и щурились на них сквозь темное стекло переводов, которые только что проскрипели через Польшу. Бродский писал о своем поколении:

Это поколение было одним из самых книжных в истории России, и слава Богу… Это началось как обычное накопление знаний, но вскоре стало нашим самым главным занятием, которому можно было пожертвовать всем. Книги стали первой и единственной реальностью, тогда как сама реальность считалась либо бессмыслицей, либо помехой. По сравнению с другими, мы якобы заваливали или притворялись своей жизнью. Но если подумать, существование, которое игнорирует стандарты, исповедуемые в литературе, неполноценно и недостойно усилий. Так мы думали, и я думаю, что мы были правы.

Среди этой суматохи любопытства и устремлений, сопровождаемой неустанным чтением, поздними кухонными спорами, с тайно подружившимися иностранными студентами и путешественниками, а также при свете фонарей в сельской местности, для тех, кто читал и разговаривал, стало ясно одно. вне официального радара: молодой Бродский был вундеркиндом в сочинении стихов. Русская поэзия была относительно зеленой по европейским меркам; его формы стабилизировались в девятнадцатом веке, когда большая часть русской элиты говорила по-французски. Очарованное поколение русских поэтов, которые соответствовали английским и европейским романтикам — наиболее известный Пушкин, но также и окружающее созвездие, которое Бродский и его друг Алан Майерс составили антологию в кратком справочнике для начинающих, An Age Ago (1988) — были первопроходцами, имевшими преимущество вспашки свежей земли. В то время как английские викторианские поэты, такие как Теннисон и Браунинг, звучали устало и застенчиво, их русские коллеги все еще были в поле зрения истоков своей поэзии, и их связь с ее формальными приемами оставалась свежей.

У русского языка были дополнительные преимущества, подпитывавшие жизненную силу его поэтических средств: русский язык сильно флективный, поэтому порядок слов изменчив; и его система внутренних ударений намного более гибкая, чем в английском, что позволяет использовать большее разнообразие моделей рифм и размеров. Когда непосредственные предшественники Бродского — такие поэты, как Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Марина Цветаева — боролись с смертоносным насилием большевистского режима, они обращались к ресурсам русской стихосложения как к хранилищу общечеловеческих и цивилизованных ценностей. Сочинять в классических мерках было выражением солидарности с продолжающейся традицией художественного индивидуализма и неповиновения, а также солидарности с мировыми эстетическими идеалами против навязанного прагматизма советской идеологии. Бродский писал: «Русская поэзия дала пример нравственной чистоты и стойкости, что в немалой степени отразилось на сохранении так называемых классических форм», и далее:

… метры стиха сами по себе являются своего рода духовными величинами, которые ничем нельзя заменить. Их нельзя заменить даже друг другом, не говоря уже о верлибре. Различия в метрах — это различия в дыхании и сердцебиении. Различия в рифмовании связаны с функциями мозга.

Стихотворение было больше, чем его семантическое значение, настаивал он: «поэзия сводится к расположению слов с наибольшим удельным весом в наиболее действенной и внешне неизбежной последовательности… это язык, отрицающий собственную массу и законы гравитации; это устремление языка вверх — или вбок — к тому началу, где было Слово», стремление к своей «высшей форме существования». И, конечно, для читателей, живущих под цензурой, для которых заучивание стихов было столь же необходимо, как и для древних, мнемоническая сила музыкальности стиха способствовала его силе.

Самоучка, напористый, импульсивный, неуравновешенный, Бродский предстал в этой обстановке поэтическим виртуозом; он делал с русским стихом то, что никто не считал возможным. Его наставница Анна Ахматова, почитаемая за то, что отстаивала свою поэтическую автономию даже под угрозой смерти и заточения, тут же объявила его носителем угольков русского стиха, что обрекло его на непоколебимое внимание властей. Другие представители этой когорты именно потому, что были привержены искусству, оказались совершенно неуправляемыми и постоянно находились под прицелом государства.

Бродский взял среду формальной поэзии — способную на высокий лиризм, отполированную до имперского блеска иронически скептически настроенным Пушкиным и его окружением, вылепленную под агонию войны и угнетения Ахматовой и ее поколением, — и придал ей современный смысл . Его идиоматика включала в себя классическую уравновешенность, библейскую серьезность, философское разочарование и уличный сленг. В пределах своего окруженного книгами логова он искал по всему миру моделей и ровесников, останавливаясь на английском как на необходимом противовесе: тональности, которая была банальной и антиистеричной, могущественной традиции, гнездящейся в мягком пейзаже.

Он написал ранние стихи, восхваляющие Т.С. Элиот и Джон Донн. Но это было в простом фермерском доме его ссылки в северной Архангельской области, куда друг прислал ему «Новую карманную антологию американских стихов» Оскара Уильямса , которую он выковал в течение долгих ночей чтения своих двух самых прочных поэтических родственных связей: с У. Х. Оден и Роберт Фрост. Он усвоил их практику, используя поэтическую форму, чтобы ослабить грандиозные эффекты и получить доступ к более сдержанному, открытому человечеству, в поэтическую позицию на всю жизнь. Позже он писал об Одене: «То, как он справился с этой репликой, говорило, по крайней мере, мне: что-то вроде «Не плачь, волк», даже если волк у двери. (Хотя, добавлю, на тебя точь-в-точь похож. Тем более, что волком не плачь.)»

Когда Бродский уезжал из России в качестве вынужденного изгнанника, он сначала опасался, что, оторвавшись от ежедневной встречи с разговорным русским языком, он не напишет еще одного стихотворения. Его траектория в некотором смысле была неизбежно интернациональной — он всегда тосковал и по Италии, по величию ее классических пропорций и фрагментированному наследию, — но история диктовала, что его путешествие должно быть односторонним. Сразу же по прибытии в Мичиганский университет в качестве довольно импровизационного профессора литературы он воспринял американскую демотику и стал частью американской поэзии, дав ответ антиинтеллектуализму и коллоквиализму семидесятых и возродив уверенность в господстве искусство в обществе, которое слишком часто связывало обучение с элитарностью. Бродский, приехавший в Анн-Арбор в 1972 с одним чемоданом было ничьим заведением.

Бродский противостоял ситуации ссылки как усилению экзистенциального заряда, питавшего его чувствительность. Он был поэтом открытых глаз, не имевшим терпения к утешениям. Быть одиноким, скучать по своей семье, своим друзьям, своей любви, своему языку, своим улицам, своим знакомым ощущениям означало быть брошенным в реальность одиночества, которое является посланием вселенной. Его изгнание взяло его близнецовые темы путешествия и времени и соединило их: прошлое — это место, куда нельзя вернуться; будущее — это место бесконечной пустоты. Его любовь к Италии, где прошлое повсюду, давала проблеск убежища, наиболее остро выраженный в всеобъемлющей элегии «Вертумн», в которой искусство есть «некоторое свободное / серебро, которым время от времени богатая бесконечность / осыпает временное» и в котором «душа, устойчивая к продажности, / приобретает на наших глазах статус / классика». Если его задача и его поэзия стали более трудными, то это потому, что они были вынуждены обратиться к более трудной истине. Только в самых последних его стихах мелькает на горизонте возможность возвращения домой и прибытия.

Бродский написал четыре сборника стихов на русском языке, находясь в Америке, в дополнение к изданию в ссылке двух сборников стихов, написанных ранее. Первая книга на английском языке, автором которой он мог руководить, A Part of Speech (1977), представляла собой тщательно продуманную симфонию сотрудничества. Редакторы Farrar, Straus & Giroux добыли дословные переводы многих стихотворений и отправили их поэтам, с которыми Бродский чувствовал наибольшую близость, — Дереку Уолкотту, Ричарду Уилбуру, Энтони Хехту, Говарду Моссу, — которые перевели их на английский язык так, как Бродский, с его собственная растущая команда, затем пересмотренная. Другие переводы были результатом длительного сотрудничества. Ко времени В Уранию (1988) Бродский принимал более активное участие в разбирательстве. Его подход к своим стихам на английском языке подвергся резкой критике, критике, на которую он обычно отвечал, что его русские рецензенты (часто из враждебно настроенного чиновничества) выдвигали аналогичные жалобы — что он форсировал результат, что он вышел за пределы общепринятого использования языка, что он был диссонирующий. Я бы посоветовал читателям задуматься об этой аналогии и подвергнуть сомнению внутреннего силовика: английский язык Бродского может бросить вызов читательскому уху таким образом, что вызовет незнакомые силы в поэзии и таким образом вознаградит вызов.

В 1983 году Бродский написал эссе «Угодить тени», в котором описал покупку печатной машинки с латинским шрифтом, чтобы сократить дистанцию между собой и любимым Оденом. Когда Бродский приземлился в Вене по пути из России, Проффер взял его с собой навестить поэта, которого он благоговел в этом заполярном фермерском доме; эта встреча положила начало внутреннему диалогу, длившемуся намного дольше нескольких лет дружбы двух поэтов. Бродский шутил, что он русский поэт, английский публицист и американский гражданин. Его английские эссе, изданные в двух томах при его жизни как Меньше, чем один и О горе и разуме , в дополнение к длинному прозаическому размышлению о Венеции под названием Водяной знак и некоторым разбросанным несобранным кусочкам, предлагают окно в беспокойный разум, в котором английский и русский постоянно разворачиваются, просматриваются сквозь атмосферу еще других языков и сред.

Мы живем теперь во время, передовым разведчиком которого был Бродский, — время, когда многие писатели действуют за пределами своих первоначальных границ и вне родного языка, часто, подобно Бродскому, свидетельствуя о насилии и разрушении, часто отвечая искусством , к тем переживаниям, которые в языке преломляются, по необходимости, через другой язык. Во времена Бродского существовала группа поэтов, одни выходцы с окраин империи, другие, подобно Бродскому, оторванные от своих корней, — Уолкотт, Хини, Паз, Милош и многие другие, — которые принесли с собой господствующие традиции, а также отпечаток дислокации истории. Нам было бы лучше сейчас прислушаться к их песне, стоящей, как и они, в нашем дверном проеме между разбитым прошлым и будущим языка.

Иосиф Бродский: Избранные стихи, 1968-1996 под редакцией Энн Кьельберг, будет опубликован в этом месяце Фарраром, Штраусом и Жиру.

Любовное письмо Иосифу Бродскому

Начните вводить поисковый запрос выше и нажмите клавишу возврата для поиска. Нажмите Esc для отмены.

Меньше одного – Иосиф Бродский

В последнее время я много говорил с одним из моих друзей-писателей о бесстрашии в писательстве. Быть бесстрашным не обязательно означает браться за трудные или болезненные темы (хотя это может быть), а вместо этого быть готовым играть на странице и смотреть, куда вас приведет проза.

Для кого-то вроде меня, кто преуспевает в слиянии аналитического и творческого, иногда может быть проблемой повернуть левое полушарие моего мозга на ступеньку ниже и позволить правому забрать меня.

Что-то, что я заметил почти у каждого писателя, приехавшего в Колумбийский колледж в Чикаго, чтобы любезно посвятить свое время сеансам вопросов и ответов с нашими аспирантами и/или публичным чтениям, это то, что каждый из них подчеркивает тот факт, что чем больше вы пишете и чем больше вы узнаете о своем ремесле, тем сложнее оно становится. Вроде должно быть наоборот, да? Однако выслушайте меня — чем больше вы узнаете о писательском ремесле, обо всех мастерах, которые предшествовали вам, садясь за ваш стол и печатая/записывая это первое слово, тем больше вы узнаете о великих традициях литературы в этой стране, больше вы узнаете о литературных традициях мир , ты узнаешь, как мало ты знаешь на самом деле.

Чтобы расширить свой мир, сначала нужно его уменьшить.

Одним из величайших подарков моей аспирантской программы (пока что) должен быть просто тот факт, что мне поручили такое большое количество писателей, которые охватывают жанр, время и место — писателей, с которыми у меня никогда не было возможности познакомиться. читал, а в некоторых случаях даже не слышал.

Мир, покрытый белым

Последние четыре недели я читаю прозу Иосифа Бродского. Один из моих одноклассников прекрасно описал опыт чтения Бродского: «Я не знал, насколько я голоден».

В нашем нынешнем литературном и гуманитарном ландшафте, я думаю, ужасно легко попасть в ловушку чтения определенных типов писателей. Бродский, обычно известный как поэт, — писатель, чью прозу я, вероятно, не нашел бы сам (огромное спасибо Авии Кушнер и ее классу «Модели прозы поэтов»!), но тот, кто, как мне кажется, стал важным для моего мировоззрения. писатель.

У Бродского есть смелость, бесстрашие и великодушие в его письме, которых я не осознавал, что мне не хватало. Он освещает самые разные темы: от своей юности в Санкт-Петербурге до великих русских поэтов Анны Ахматовой и Марины Цветаевой и писателей других стран, включая У.Х. Оден, Дерек Уолкотт и Константин Кавафи. Его эссе настолько щедры к писателям, которыми он восхищается, демонстрируя не только восхищение их работами, но и его сильную любовь к литературе и языку. Через то, как Бродский делится взглядами на широкий круг универсальных тем, таких как природа угнетения, поэзия и любовь, мы узнаем, кто он такой как писатель и как человек.

В «1 сентября 1939 года» У. Г. Одена он пишет:

«Неуверенный и испуганный» [имеется в виду текст стихотворения Одена] означает что? — сомнение. И именно с этого стихотворение — вообще поэзия, вообще искусство — начинается по-настоящему: в сомнении или с сомнением.

Бродский не боится бесконечности, но стремится воздать ей должное, составляя любовные письма в виде эссе писателям, их творчеству и самому письму.