12 сентября 2018

В третье воскресенье сентября в мире отмечают Международный день женской дружбы.

Елена Ферранте «Моя гениальная подруга»

В литературном сообществе до сих пор не уверены, кто такая Елена Ферранте, реальное ли это имя или псевдоним, женщина ли автор или мужчина. Единственное, что может охарактеризовать Ферранте, — это ее работа: история о дружбе Лены и Лилы из нищего неаполитанского квартала, которая на глазах у читателя растет, развивается, обретает новые, не всегда приятные оттенки. С героинями знакомишься, когда им семь, а расстаешься, когда Лене и Лиле за шестьдесят.

Зэди Смит «Время свинга»

Тема травмирующей дружбы — не самая важная в последнем романе Зэди Смит, но заслуживает внимания хотя бы потому, что книгу сравнивают с неаполитанским квартетом Ферранте. Правда, действие «Времени свинга» происходит не в Неаполе, а в бедном районе на севере Лондона, но локация не умаляет драматичности происходящего. По крайней мере, это касается отношений рассказчицы с ее подругой Трэйси, которая одержима только своим танцевальным талантом и за 20 лет, пока ведется повествование, так и не научится дружить.

Марина Цветаева «Повесть о Сонечке»

Цветаева начала «Повесть о Сонечке» летом 1937 года — ровно в тот день, когда узнала о смерти подруги Софьи Голлидэй. Поэтесса познакомилась с девушкой зимой 1918 года в студии Евгения Вахтангова и сразу превратила ее в Сонечку: «Меня почему-то задевало, оскорбляло, когда о ней говорили Софья Евгеньевна, или просто Голлидэй, или даже Соня — точно на Сонечку не могут разориться!» Этой необъяснимой нежности к инфантильной, самовлюбленной, беззащитной актрисе, чей «ум никогда не ложился спать», и посвящена повесть. Четкого сюжета в книге нет, зато есть мучительная тоска по Сонечке и нелегкому времени в послереволюционной Москве (книгу Цветаева закончила в Лакано — через два года она вернулась в Россию).

Фэнни Флэгг «Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок»»

Хрестоматийный образец женской дружбы в литературе второй половины XX века — роман Фэнни Флэгг о двух историях, которые разворачиваются с разницей в 50 лет.

Магда Сабо «Дверь»

В книге писательница вскрывает собственные воспоминания, когда в 1960-е годы она искала себе экономку и встретилась с пожилой, надменной и нелюдимой Эмеренц, для которой за 20 лет, минуя десятки ссор и обид, стала самым близким человеком. Символический смысл приобретает понятие «двери»: в романе дверь — это знак вынужденного одиночества, и отомкнуть ее могут только забота, доверие и доброжелательность. Книга интересна еще и тем, что действие происходит в коммунистической Венгрии — незнакомой для массовой литературы стране.

Халед Хоссейни «Тысяча сияющих солнц»

Отношения Мариам и Лейлы, которые замужем за одним человеком, развиваются во время гражданской войны в Афганистане: женщины лишены прав не то что в родной стране, но и в собственном доме.

Лиза Си «Снежный Цветок и заветный веер»

Роман начинается с воспоминания о бинтовании ног — обычае, практиковавшемся в богатых семьях Китая, когда семилетним девочкам привязывали к ступне все пальцы ноги, кроме большого, и заставляли ходить в обуви маленького размера, чтобы сформировать идеальную по тем меркам семисантиметровую ступню, похожую на бутон лотоса. Пережить ужас от происходящего, как и от последующих неприятных событий в виде ссор с родными, нищеты, сватовства и замужества, героиням помогает дружба, которая, кстати, по китайским традициям не может быть стихийной и должна длиться всю жизнь.

Наринэ Абгарян «Манюня»

«Манюня» — дебют армянской писательницы Наринэ Абгарян, который привел автора к номинации на премию «Большая книга». Повесть автобиографична, названа в честь подруги писательницы и рассказывает о дружбе двух девочек из армянского городка Берд в начале 1980-х; дружбе настолько чистой, что героини за всю книгу ссорятся только один раз, и тот — из-за маринованной свеклы («Если бы ты тоже ее ела, то мне бы меньше досталось и я бы не отравилась»). Не смеяться при чтении трогательных историй о походах на «Зиту и Гиту» или жевании гудрона, наверное, невозможно — как и ностальгировать по детству, тем более что сама автор призывает остановиться на минуту и вспомнить, как это прекрасно — просто дружить. 

Познакомьтесь с высказываниями писателей о литературе

Плохие книги не только бесполезны, но и вредны. Толстой Л. Книги, которые читаются, имеют настоящее. Книги, которые перечитываются, имеют будущее. Александр Дюма-сын. Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при приобретении нового друга. Вновь прочитать уже читанную книгу — значит вновь увидеть старого друга. Во всяком деле лучше немного, но хорошего, чем много, но плохого. То же и в книгах. Лев Толстой.

Вовремя прочитанная книга — огромная удача. Она способна изменить жизнь, как не изменит ее лучший друг или наставник. Петр Павленко. Если сравнить интеллект с растением, то книги подобны пчелам, переносящим оплодотворяющую пыльцу от одного ума к другому.

PLEASE MEET POETONYMOLOGY

Лоуэлл Д. Повсюду искал я покоя и в одном лишь месте обрел его — в углу, с книгою. Умберто Эко. Книга — спасательный круг, кинутый в одиночество. Рамон Гомес де ла Серна.

Перестать читать книги — значит перестать мыслить. Федор Михайлович Достоевский. Парадокс чтения: Следующий вопрос. Познакомьтесь с высказываниями зарубежных писателей о книге. Андре Моруа французский писатель, — Если книга нас захватывает, то в первый раз мы читаем её быстро и увлечённо.

Мы просто глотаем страницы.

• .
• .
• знакомство на улице к чему приводит.
• Ответы@temperra.com: Помогите с русским.

Но в дальнейшем а хорошую книгу читают и перечитывают много раз нужно читать с карандашом или пером в руке. Ничто так не формирует хороший вкус и верность суждений, как привычка выписывать понравившийся отрывок или отмечать глубокую мысль. Сомерсет Моэм английский писатель, — Карпенко сформулировал пять положений, касающихся специфики онимов в художественной литературе.

Первое утверждение касалось вторичности литературной онимии. Обращаем внимание читателей на тот факт, что в этой работе Ю. Карпенко называет и науку о собственных именах и совокупности собственных имен ономастикой. В настоящее же время. Следующим свойством, фундаментально отличающим онимию художественного произведения от реальной, является, по Ю. Карпенко, специфика ее детерминированности. Из этих утверждений с необходимостью вытекает третье положение о функциональной перестройке литературной онимии.

Далее ученый пространно рассуждал о стилистической функции. Не задерживаясь далее на этой работе Ю. Карпенко, отмечу, что пятой особенностью литературной онимии ученый назвал наличие в художественном произведении заглавия. В этом случае, как представляется, он от основной линии рассуждений отклонился. Наличие заглавия собственное это имя или нет, в данном конкретном случае не имеет значения — это свойство художественного произведения, и к рассуждениям о специфике онимии даже литературно-художественной имеет лишь опосредованное отношение.

Отметим огорчение Ю. К сожалению, ономасты подобным анализом. В настоящее время исследование заглавий художественных произведений приобретает все большую популярность среди поэтони-мологов. Автор статьи на основе представления о различиях между именами в языке и художественной речи наряду с несколькими другими ономастами см. Карпенко относительно специфических свойств собственных имен, функционирующих в литературно-художественных текстах. Начну с определения, правильнее, с уточнения предмета исследований, о котором пришлось задуматься сразу же после публикации представленных выше соображений Ю.

О поэтонимах написано много, но для ясности картины сформулирую несколько положений уточняющего характера. Онимы означают реальные и созданные воображением народа-языкотворца ирреальные объекты мира действительного Бытия, а по-. При этом как онимы, так и поэтонимы могут и в большинстве случаев должны разделяться на разряды, представляемые в науке соответствующими терминами и понятиями: Отсюда основное отличие поэтонима от онима: При этом, подчеркиваю, даже в тех случаях, когда поэтоним называет лицо, какой-нибудь топографический или другой объект, существующий или существовавший в прошлом в реальном мире, ореол художественного произведения переносит его в обстановку вымысла и игры.

И если онимия реального мира предполагает наличие референтов материальных, которые в большинстве своем можно ощутить органами чувств увидеть, услышать, потрогать и т. И все без исключения референты собственных имен в художественных мирах словесны. О тонкостях различий между именами ирреальных объектов мира бытийного и художественных миров нужно говорить особо. Различие между поэтонимами и онимами состоит также в том, что первые отличаются принципиальной динамичностью содержания, неустойчивостью относительно принадлежности к собственным именам или апелля-тивам.

Сложившиеся к настоящему времени. Стабильность собственных имен — не более чем видимость. От употребления к употреблению онимы неуловимо изменяются, и обыденному сознанию только кажется, что это одни и те же слова.

На самом деле имена переменчивы и многолики. Внутренняя жизнь онимов гораздо сложнее, а преобразования незаметнее.

• секс знакомства в одессе.
• как предложить знакомство парню.
• .
• .
• Самые новые вопросы;

Можно считать, что любое слово, в том числе имя собственное, — одновременно и константа, и переменная. Не будь слово константой, мы не понимали бы друг друга, а не будь оно переменной, язык прекратил бы существование. Первое свойство помогает общаться, второе составляет сущность коммуникации. Поэтонимологии как новой научной дисциплине случалось и долго еще будет приходиться сталкиваться с различного рода недопониманием даже в кругу единомышленников, к числу которых мы, без всяких сомнений, относим, к сожалению, уже ушедшего из жизни Ю. В конце прошлого века для обозначения процесса развития изобразительно-содержательной сферы поэтонима нами был предложен новый термин: На защите диссертации Ю.

Карпенко уже как официальный оппонент идею поэтонимогенеза поддержал, но одновременно высказал и замечание: Лосева про безкшечну смислову валентшсть i парадокси Г. Гшома наприклад: Калшкш i собi робить висновок: Твердження такого роду немае iменника або.

Метасюжеты русской литературы 19 века — Дмитрий Быков — Лекториум

Звiсно, е рух, динамша, але е й результат, предмет — i iменник, i поетонiм. Але той факт, доведений В. Разумеется, это мнение ученого инерцией мышления не назовешь. И критику приходится принять хотя бы потому, что даже стилистические неудачи вредят сущности описываемого феномена, но ведь полностью смысл этой полемической гиперболы следует понимать с продолжением: Коннотирующие потенции поэтонима в первом употреблении и в финальной части текста — разные, даже в варианте единственного употребления.

И если в первом употреблении поэто-ним может быть по сути аниконическим безобразным , то к финалу произведения он в. Границы же, тем более четкие, между поэтонимами разной степени насыщенности содержательной сферы попросту неустановимы. К сущности поэтонима по крайней мере на стадии символического развития, когда она способна отождествляться с широчайшей идеей вполне приложимо рассуждение А. Лосева о сущности символа: К числу символов относятся все литературные типы, причем некоторые из них достигают предельной степени обобщенности.

А что эти символы ограничены определенным временем и местом и определенными социальными причинами, то это ясно само собой. Но вот возьмем такие литературные символы, как Дон Кихот, Дон Жуан или многие персонажи шекспировских трагедий. Таким образом, предметом исследования в поэтонимологии является поэтоним, под которым следует понимать имя в литературно-художественной речи, которое выполняет, кроме обязательной номинативной, характеризующую, идеологическую и стилистическую функции, вторичное по отношению к реальной онимии, со свойственной ему подвижной семантикой.

Результатом же должны стать ответы на приведенные ниже и, естественно, некоторые другие вопросы:. Следует, однако, заметить, что поэтони-мологический этап развития научной дисциплины не в последнюю очередь связан с расширением представлений ученых-поэто-нимологов об объекте и предметах исследования. В общегносеологическом плане различие объекта и предмета сводится к осознанию разницы между реальным многообразием, сложностью объекта и рафинированностью предмета, в который входят лишь главные, наиболее существенные свойства и признаки исследуемого явления.

Состояние научных исследований собственных имен в художественной литературе к началу нового тысячелетия позволило сформулировать некоторые аксиомы и постулаты, которые, по моему мнению, можно отнести к презумпциям поэтонимологии.

Николай Лесков — Береги честь смолоду. Лучшие произведения русских писателей о дружбе, верности и чести читать онлайн бесплатно

Коллектив авторов

Береги честь смолоду. Лучшие произведения русских писателей о дружбе, верности и чести

© «Белый город», 2013

    Чем более читаете, не размышляя,
тем более уверяетесь, что много знаете,
     а чем более размышляете, читая,
тем яснее видите, что знаете очень мало.

Михаил Нилович Альбов

1851–1911

Михаил Альбов явно унаследовал талант от своей матери, писавшей красивые стихи. Его первый рассказ был опубликован, когда Михаилу исполнилось всего тринадцать лет! По иронии судьбы, юношу не раз оставляли на второй год и даже исключали из гимназии за неуспеваемость.

Под знаком фанатичной преданности литературе прошли и зрелые годы писателя. Как-то особенно остро он ощущал дисгармонию мира с точки зрения «маленького человека», у которого нет ни понимания того, почему он родился «на дне», ни знаний и сил, чтобы «подняться наверх». Произведения писателя во многом близки по духу гоголевской «Шинели» и блестяще раскрывают не самую известную нам сторону российской действительности середины XIX века. Коммерческий успех и популярность Альбова интересовали мало, а выбранная им тематика совершенно не подходила для роли популярного чтива. Поэтому жизнь писателя прошла в бедности. Умер Альбов от туберкулеза, пребывая в совершенно незаслуженной безвестности.

Никто не имеет, повесив голову и потупив взор, вниз по улице ходить или на людей косо взглядывать, но прямо, а не согнувшись ступать и голову держать прямо ж, а на людей глядеть весело и приятно, с благообразным постоянством, чтоб не сказали: он лукаво на людей смотрит.

Невский проспект запружен народом. Как раз та пора дня, когда fine-fleure[1] Петербурга делает перед обедом свой моцион. Густая толпа нарядного люда движется по солнечной стороне, на всём протяжении от угла Литейной и Невского до Полицейского моста, в виде двух параллельных, одна другой навстречу, колонн, выступая истово, медленно, плавно… Озабоченного и делового совсем незаметно в этой толпе. Разве-разве кой-где скромно и вместе внушительно мелькнёт своими медными скобками сафьянный портфель, полускрытый под меховым обшлагом скунсовой шубы какого-нибудь солидного канцелярского деятеля, рангом не ниже надворного советника и восходя до действительного статского. Не будь этого портфеля, кому бы могло прийти в голову, что этот самый субъект, принадлежащий, по-видимому, к числу легкомысленных старцев, судя по тому, как он игриво осклабился на болтовню подхватившего его под руку совсем ещё безбородого уланского корнета, плотоядно впивающегося глазами в каждое недурное женское личико, – кому, говорю, придёт мысль о том, что он, может быть, несёт в эту минуту в своей голове целый ворох великих административных предначертаний? В эти часы Невский проспект выглядит весело, празднично и беззаботно. В эти часы можно здесь идти бок о бок с лицом, которое в другом месте и в другое время вы никогда, может, не встретите. Вот известный всему Петербургу двенадцативершковый певец, выступающий, подобно статуе Командора, в пушкинской пьесе. Вот тоже известный литературному миру прихрамывающий гастроном, под руку с несущим вперёд свой живот не менее известным творцом кровопролитных исторических драм, с жидкими прядями болтающихся на воротнике шубы длиннейших волос, в цилиндре и пенсне на загнутом книзу, подобно клюву попугая, носу… Вот совсем уже знаменитый, розовощёкий и толстый, с наружностью commis-voyageur’a[2] автор тысячи корреспонденций, новелл, монографий из кавказского, скандинавского, эскимосского, алеутского, бразильского, полинезийского, готтентотского и прочего быта… Вот курьёзная группа фигур с сморщенными бабьими лицами, в синих юбках и кофточках, с длиннейшими косами и с веерами в руках – посольских китайцев. Вот… но и не перечесть тут всех знаменитостей! Всё это на миг вырисовывается и опять пропадает в пёстром калейдоскопе интеллигентных физиономий, изящных затылков, щегольских бакенбард, офицерских погонов, восклицаний: «А, здравствуйте, вы куда?», подведённых бровей и женских улыбок… Там и сям раздаётся французская речь, гремит гвардейский палаш, скрещиваются взгляды и сияют приветственные улыбки двух разделённых толпою знакомых, причём военный околыш кивает, а блестящий цилиндр делает плавное движение в воздухе… Всё чинно, сдержанно и благопристойно. Всё дышит одною гармониею, объединяющею всю эту тысячную толпу приличных людей сознанием чувства собственного достоинства, дающегося обеспеченным положением, здоровым желудком и прекрасной погодой. И если найдётся в этой толпе кто-либо такой, который жрёт всякую дрянь, да ещё и на это не всегда может рассчитывать, – он стыдливо стушёвывается, чувствуя себя диссонансом…

Тут как раз есть один такой человек… О, что до него, то он-то уж непременно должен чувствовать себя диссонансом!

Он идёт со стороны Адмиралтейства, медленно продвигаясь вдоль стен, которых упорно придерживается, игнорируя окна магазинов, по временам останавливаясь и прижимаясь под крышей какого-нибудь подъезда, где людское течение встречается менее густо. Постояв, он трогается дальше тем же медленным, плетущимся нога за ногу шагом. На перекрёстках он идёт торопливее, стараясь замешаться в толпу, обходя и осторожно ловя каждое движение завиденного вдали полицейского… Действительно, на фоне щеголеватой массы гуляющих он кажется неприличным пятном. За один уже костюм его можно отправить в участок. На плечах у него виднеется нечто такое, что даёт намёк на пиджак, бывший, вероятно, в своё время коричневым, но теперь представляющий одни только лохмотья. Не в лучшем положении и его панталоны, лёгкого летнего светло-серого трико, принадлежавшие, может быть, некогда какому-нибудь щёголю, причём на правой коленке ярко бросается в глаза совсем свежая синяя заплата. На ногах – ботинки, разлезшиеся до последних пределов возможного, с мелькающими пальцами, а на голове фуражка, обратившаяся в замасленный блин. Словом, более негодной и отвратительной ветоши, служащей ему одеянием, вряд ли бы можно было придумать.

Физиономия этого оборванца принадлежит к тому неопределённому типу, который может предоставить обширное поле для предположений относительно социального его положения, начиная от бывшего лакея до отставного чиновника. Лет ему 30–40. На иззелена-бледном и испитом лице прорывается жидкая растительность, в виде усишек и бородёнки телесного цвета. Маленькие глазки, кажущиеся ещё меньше благодаря выдающимся скулам, глубоко прячутся в своих орбитах и глядят оттуда с беспокойным и хищным выражением голодного. Кончик носа посинел от озноба. Он часто передергивает плечами и подувает в свои огромные багровые руки, далеко высовывающиеся из-под коротких рукавов пиджака, откуда виднеются обшлага грязнейшей розовой ситцевой рубашки, или, часто хватаясь за грудь, с ниспадающими на неё концами ветхой гарусной косынки, обмотанной вокруг его шеи, он принимается давиться глухим, как из бочки, простуженным кашлем.

Детское чтение: 50 лучших книг

Наряду с Чуковским Маршак — главная фигура в русской детской литературе XX века: он был и блестящим организатором, и выдающимся автором, подошедшим к детской поэзии не как к побочной деятельности, а как к подлинному, высокому и ответственному искусству. Перед тем как прийти в детскую литературу, Маршак много лет занимался переводами — в том числе английских детских стихов, повлиявших на его собственную поэтику. Ещё один источник влияния — русский фольклор: например, «Сказка о глупом мышонке» с неожиданно макабрическим концом — отзвук народных колыбельных, где кота зовут «нашу детку покачать» за кувшин молока и кусок пирога. 

Чтобы реформировать детскую поэзию, Маршаку понадобился, как писал в 1951 году Твардовский, «особый склад дарования и отчасти педагогического мышления». Педагогический посыл в его стихах, как правило, даётся в развлекательной форме, за счёт комического преувеличения — как, например, в стихотворениях «Вот какой рассеянный» или «Мастер-ломастер». Очень важно искусство обращения с формой. Так, в «Багаже» путешествующая дама пересчитывает свой многочисленный и даже неправдоподобный багаж («Диван, чемодан, саквояж…» — вплоть до маленькой собачонки) — этот перечень, похожий на считалку, становится рефреном стихотворения. Однако в его строгую структуру вскоре вклинивается милый детскому сердцу беспорядок: сначала происходит подмена породистой собачонки огромным псом, а потом дама в сердцах расправляется с багажом, перечисление которого уже могло надоесть читателю: «Швырнула она чемодан, / Ногой отпихнула диван. ..» Некоторые критики сочли «Багаж» сатирой на мелкобуржуазный «вещизм», но не всё так однозначно: ведь дама обнаруживает пренебрежение к своему багажу, лишившись любимого живого существа. 

Финальным комическим штрихом становится ответ служителя: «Однако за время пути / Собака могла подрасти!» Порядок, хаос, анекдот, мнемоника — это сочетание делает «Багаж» одним из лучших русских стихотворений для детей. 

Маршак — виртуоз версификации, но «взрослыми» выразительными средствами — эпитетами, метафорами — распоряжается очень экономно. Стихи не теряют от этого в изяществе и концентрации мысли: Маршак считал главными качествами детской литературы «действие, игру и воображение». Выразительные примеры — стихи для совсем детей, трёх-четырёх лет, — «Детки в клетке» и «Цирк»: 

По проволоке дама 
Идёт, как телеграмма.

Эти строки, вызвавшие восторг Маяковского, возмутили педантов своей алогичностью: дама-канатоходец идёт по проводу совсем в ином смысле, чем телеграмма. Однако именно такое сравнение мог бы сделать в цирке ребёнок, слышавший от взрослых, что телеграммы «идут по проволоке». Маршак умеет применять «детскую оптику», становиться на место ребёнка, особенно совсем маленького. Например, в стихотворении «Большой карман» он с увлечением перечисляет всякую всячину, которой детсадовец Ваня этот карман набивает. Никто не поучает его, что нехорошо носить в кармане гвозди, наливать туда молоко или пытаться запихнуть игрушечный барабан. Ребёнок сам увидит, что карман промокнет и порвётся. — Л. О. 

«Береги честь смолоду». Лучшие произведения русских писателей о дружбе, верности и чести

«Береги честь смолоду» — эту пословицу, как известно, Александр Сергеевич Пушкин сделал эпиграфом к своей «Капитанской дочке». А в издательстве «Белый город» так решили назвать сборник произведений русских писателей о дружбе, верности и чести. Правда, упомянутая пушкинская повесть, которую современные литературоведы всё чаще называют даже не повестью, а историческим романом, в сборник не вошла: издатели решили сосредоточиться на малой прозе и включили в книгу «Береги честь смолоду» избранные рассказы и небольшие отрывки из текстов русских классиков.

И всё же духу бессмертного пушкинского творения этот сборник более чем соответствует. Безусловно призванная настроить читателя на патриотический лад, книга избегает искусственной патетики. Издателям удалось составить подборку ярких и сильных произведений, наглядно доказывающих, что подлинный принцип чести – вовсе не «око за око», а скорее, кроткое и милосердное Евангельское «любите врагов ваших».

Об этом, в частности, пытается сказать Николай Лесков в своём рассказе «Под Рождество обидели». Сюжет, на первый взгляд,  незатейлив: человека обворовали. Но Лесков не спешит следовать предсказуемой логике. Его герой не бежит заявить на грабителей  в участок.  Вместо этого он, а вместе с ним и читатели, вступают в область сложных душевных переживаний, основанных на мысли о том, что решившийся на преступление человек далеко не всегда может оказаться отъявленным негодяем. Банально начавшаяся, история получает неожиданное развитие и ещё более неожиданно заканчивается открытым финалом.

Тонкие движения души переживают практически все герои произведений из сборника «Береги честь смолоду». Например, мальчик Волька из одноименного рассказа Лидии Чарской. Он завидует двенадцатилетней барской дочери Талечке, которая из-за болезни ног не может самостоятельно ходить, зато у неё есть фотоаппарат и граммофон. А потом случайно находит дневник девочки, в котором она пишет, что все свои дорогие игрушки отдала бы за одну только возможность пробежаться по летнему лугу. И маленький Волька вдруг начинает по-иному воспринимать жизнь и понимать её ценность.

Несмотря на то, что каждый автор по-своему пытается донести до нас свою мысль – Чехов, к примеру, разыгрывает смешную сценку, а Куприн развивает романтический сюжет, — все они, в сущности, говорят об одном. О том, что подлинная честь – это не обострённое чувство собственного достоинства, а доброе сердце, открытое для любви и милости. Сохранить его таким призывают нас русские писатели, вспоминая старинную пословицу «Береги честь смолоду!».

Читать книгу Береги честь смолоду. Лучшие произведения русских писателей о дружбе, верности и чести Всеволода Гаршина : онлайн чтение

Иван Сергеевич Тургенев

«Если бы не было Тургенева, – насколько меньше было бы на свете счастья», – говорил про писателя его современник П.П. Перцов и был совершенно прав. Мало кто так умел радоваться красоте окружающего мира и делиться этим светлым ощущением с читателями, как Иван Сергеевич. Тургенев обладал редчайшим даром писать живые картины природы не кистью, а при помощи слов, и в этом, пожалуй, превосходит всех прочих наших классиков.

Когда мы читаем про красоту степи или леса, нас охватывает состояние счастья, в котором и должен пребывать человек. Ведь красоту в природе можно различить повсюду, стоит лишь перестать смотреть внутрь себя и взглянуть на окружающий мир. Это непросто, но давайте найдём в себе силы совершить этот небольшой подвиг. И тогда, быть может, мы осознаем, что большую часть проблем мы придумываем себе сами. Это и пытается подсказать Тургенев, но так, чтобы заслуга этого открытия целиком принадлежала читателю.

Потом слушать, и других речи не перебивать, но дать всё выговорить и потом мнение своё, что достойно, предъявить.

Лес и степь

 
…И понемногу начало назад
Его тянуть: в деревню, в тёмный сад,
Где липы так огромны, так тенисты,
И ландыши так девственно душисты,
Где круглые ракиты над водой
С плотины наклонились чередой,
Где тучный дуб растёт над тучной нивой,
Где пахнет конопелью да крапивой…
Туда, туда, в раздольные поля,
Где бархатом чернеется земля,
Где рожь, куда ни киньте вы глазами,
Струится тихо мягкими волнами.
И падает тяжёлый, жёлтый луч
Из-за прозрачных, белых, круглых туч;
Там хорошо…
 

Из поэмы, преданной сожжению

Читателю, может быть, уже наскучили мои записки; спешу успокоить его обещанием ограничиться напечатанными отрывками; но, расставаясь с ним, не могу не сказать несколько слов об охоте.

Охота с ружьем и собакой прекрасна сама по себе, fur sich, как говаривали в старину; но, положим, вы не родились охотником: вы все-таки любите природу; вы, следовательно, не можете не завидовать нашему брату… Слушайте.

Знаете ли вы, например, какое наслаждение выехать весной до зари? Вы выходите на крыльцо… На тёмно-сером небе кое-где мигают звёзды; влажный ветерок изредка набегает лёгкой волной; слышится сдержанный, неясный шёпот ночи; деревья слабо шумят, облитые тенью. Вот кладут ковёр на телегу, ставят в ноги ящик с самоваром. Пристяжные ежатся, фыркают и щеголевато переступают ногами; пара только что проснувшихся белых гусей молча и медленно перебирается через дорогу. За плетнём, в саду, мирно похрапывает сторож; каждый звук словно стоит в застывшем воздухе, стоит и не проходит. Вот вы сели; лошади разом тронулись, громко застучала телега… Вы едете – едете мимо церкви, с горы направо, через плотину… Пруд едва начинает дымиться. Вам холодно немножко, вы закрываете лицо воротником шинели; вам дремлется. Лошади звучно шлепают ногами по лужам; кучер посвистывает. Но вот вы отъехали версты четыре… Край неба алеет; в берёзах просыпаются, неловко перелётывают галки; воробьи чирикают около тёмных скирд. Светлеет воздух, видней дорога, яснеет небо, белеют тучки, зеленеют поля. В избах красным огнём горят лучины, за воротами слышны заспанные голоса. А между тем заря разгорается; вот уже золотые полосы протянулись по небу, в оврагах клубятся пары; жаворонки звонко поют, предрассветный ветер подул – и тихо всплывает багровое солнце. Свет так и хлынет потоком; сердце в вас встрепенётся, как птица. Свежо, весело, любо! Далеко видно кругом. Вон за рощей деревня; вон подальше другая с белой церковью, вон берёзовый лесок на горе; за ним болото, куда вы едете… Живее, кони, живее! Крупной рысью вперёд!.. Версты три осталось, не больше. Солнце быстро поднимается; небо чисто… Погода будет славная. Стадо потянулось из деревни к вам навстречу. Вы взобрались на гору… Какой вид! Река вьётся вёрст на десять, тускло синея сквозь туман; за ней водянисто-зелёные луга; за лугами пологие холмы; вдали чибисы с криком вьются над болотом; сквозь влажный блеск, разлитый в воздухе, ясно выступает даль… не то, что летом. Как вольно дышит грудь, как бодро движутся члены, как крепнет весь человек, охваченный свежим дыханьем весны!..

А летнее, июльское утро! Кто, кроме охотника, испытал, как отрадно бродить на заре по кустам? Зелёной чертой ложится след ваших ног по росистой, побелевшей траве. Вы раздвинете мокрый куст – вас так и обдаст накопившимся тёплым запахом ночи; воздух весь напоён свежей горечью полыни, мёдом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет да солнце; ещё свежо, но уже чувствуется близость жары. Голова томно кружится от избытка благоуханий. Кустарнику нет конца… Кое-где разве вдали желтеет поспевающая рожь, узкими полосками краснеет гречиха. Вот заскрипела телега; шагом пробирается мужик, ставит заранее лошадь в тень… Вы поздоровались с ним, отошли – звучный лязг косы раздаётся за вами. Солнце всё выше и выше. Быстро сохнет трава. Вот уже жарко стало. Проходит час, другой… Небо темнеет по краям; колючим зноем пышет неподвижный воздух.

– Где бы, брат, тут напиться? – спрашиваете вы у косаря.

– А вон, в овраге, колодезь.

Сквозь густые кусты орешника, перепутанные цепкой травой, спускаетесь вы на дно оврага. Точно: под самым обрывом таится источник; дубовый куст жадно раскинул над водою свои лапчатые сучья; большие серебристые пузыри, колыхаясь, поднимаются со дна, покрытого мелким, бархатным мхом. Вы бросаетесь на землю, вы напились, но вам лень пошевельнуться. Вы в тени, вы дышите пахучей сыростью; вам хорошо, а против вас кусты раскаляются и словно желтеют на солнце. Но что это? Ветер внезапно налетел и промчался; воздух дрогнул кругом: уж не гром ли? Вы выходите из оврага… что за свинцовая полоса на небосклоне? Зной ли густеет? туча ли надвигается?.. Но вот слабо сверкнула молния… Э, да это гроза! Кругом ещё ярко светит солнце: охотиться ещё можно. Но туча растёт: передний её край вытягивается рукавом, наклоняется сводом. Трава, кусты, всё вдруг потемнело… Скорей! вон, кажется, виднеется сенной сарай… скорее!.. Вы добежали, вошли… Каков дождик? каковы молнии? Кое-где сквозь соломенную крышу закапала вода на душистое сено… Но вот солнце опять заиграло. Гроза прошла; вы выходите. Боже мой, как весело сверкает всё кругом, как воздух свеж и жидок, как пахнет земляникой и грибами!..

Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, тёплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, ещё недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката… Вот оно бледнеет; синеет небо; отдельные тени исчезают, воздух наливается мглою. Пора домой, в деревню, в избу, где вы ночуете. Закинув ружьё за плечи, быстро идёте вы, несмотря на усталость… А между тем наступает ночь; за двадцать шагов уже не видно; собаки едва белеют во мраке. Вон над чёрными кустами край неба смутно яснеет… Что это? пожар?.. Нет, это восходит луна. А вон внизу, направо, уже мелькают огоньки деревни… Вот наконец и ваша изба. Сквозь окошко видите вы стол, покрытый белой скатертью, горящую свечу, ужин…

А то велишь заложить беговые дрожки и поедешь в лес на рябчиков. Весело пробираться по узкой дорожке, между двумя стенами высокой ржи. Колосья тихо бьют вас по лицу, васильки цепляются за ноги, перепела кричат кругом, лошадь бежит ленивой рысью. Вот и лес. Тень и тишина. Статные осины высоко лепечут над вами; длинные, висячие ветки берёз едва шевелятся; могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы. Вы едете по зелёной, испещрённой тенями дорожке; большие жёлтые мухи неподвижно висят в золотистом воздухе и вдруг отлетают; мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце; птицы мирно воют. Золотой голосок малиновки звучит невинной, болтливой радостью: он идёт к запаху ландышей. Далее, далее, глубже в лес… Лес глохнет… Неизъяснимая тишина западает в душу; да и кругом так дремотно и тихо. Но вот ветер набежал, и зашумели верхушки, словно падающие волны. Сквозь прошлогоднюю бурую листву кое-где растут высокие травы; грибы стоят отдельно под своими шляпками. Беляк вдруг выскочит, собака с звонким лаем помчится вслед…

И как этот же самый лес хорош поздней осенью, когда прилетают вальдшнепы! Они не держатся в самой глуши: их надобно искать вдоль опушки. Ветра нет, и нет ни солнца, ни света, ни тени, ни движения, ни шума; в мягком воздухе разлит осенний запах, подобный запаху вина; тонкий туман стоит вдали над жёлтыми полями. Сквозь обнажённые, бурые сучья деревьев мирно белеет неподвижное небо; кое-где на липах висят последние золотые листья. Сырая земля упруга под ногами; высокие сухие былинки не шевелятся; длинные нити блестят на побледневшей траве. Спокойно дышит грудь, а на душу находит странная тревога. Идёшь вдоль опушки, глядишь за собакой, а между тем любимые образы, любимые лица, мёртвые и живые, приходят на память, давным-давно заснувшие впечатления неожиданно просыпаются; воображенье реет и носится, как птица, и всё так ясно движется и стоит перед глазами. Сердце то вдруг задрожит и забьётся, страстно бросится вперёд, то безвозвратно потонет в воспоминаниях. Вся жизнь развёртывается легко и быстро, как свиток; всем своим прошедшим, всеми чувствами, силами, всею своею душою владеет человек. И ничего кругом ему не мешает – ни солнца нет, ни ветра, ни шуму…

А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда берёза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь ещё белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, – когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…

Хороши также летние туманные дни, хотя охотники их и не любят. В такие дни нельзя стрелять: птица, выпорхнув у вас из-под ног, тотчас же исчезает в беловатой мгле неподвижного тумана. Но как тихо, как невыразимо тихо всё кругом! Всё проснулось, и всё молчит. Вы проходите мимо дерева – оно не шелохнётся: оно нежится. Сквозь тонкий пар, ровно разлитый в воздухе, чернеется перед вами длинная полоса. Вы принимаете её за близкий лес; вы подходите – лес превращается в высокую грядку полыни на меже. Над вами, кругом вас – всюду туман… Но вот ветер слегка шевельнётся – клочок бледно-голубого неба смутно выступит сквозь редеющий, словно задымившийся пар, золотисто-жёлтый луч ворвётся вдруг, заструится длинным потоком, ударит по полям, упрётся в рощу – и вот опять всё заволоклось. Долго продолжается эта борьба; но как несказанно великолепен и ясен становится день, когда свет наконец восторжествует и последние волны согретого тумана то скатываются и расстилаются скатертями, то взвиваются и исчезают в глубокой, нежно сияющей вышине…

Но вот вы собрались в отъезжее поле, в степь. Вёрст десять пробирались вы по просёлочным дорогам – вот, наконец, большая. Мимо бесконечных обозов, мимо постоялых двориков с шипящим самоваром под навесом, раскрытыми настежь воротами и колодезем, от одного села до другого, через необозримые поля, вдоль зелёных конопляников, долгодолго едете вы. Сороки перелетают с ракиты на ракиту; бабы, с длинными граблями в руках, бредут в поле; прохожий человек в поношенном нанковом кафтане, с котомкой за плечами, плетётся усталым шагом; грузная помещичья карета, запряжённая шестериком рослых и разбитых лошадей, плывёт вам навстречу. Из окна торчит угол подушки, а на запятках, на кульке, придерживаясь за веревочку, сидит боком лакей в шинели, забрызганный до самых бровей. Вот уездный городок с деревянными кривыми домишками, бесконечными заборами, купеческими необитаемыми каменными строениями, старинным мостом над глубоким оврагом… Далее, далее!.. Пошли степные места. Глянешь с горы – какой вид! Круглые, низкие холмы, распаханные и засеянные доверху, разбегаются широкими волнами; заросшие кустами овраги вьются между ними; продолговатыми островами разбросаны небольшие рощи; от деревни до деревни бегут узкие дорожки; церкви белеют; между лозинками сверкает речка, в четырёх местах перехваченная плотинами; далеко в поле гуськом торчат драхвы; старенький господский дом со своими службами, фруктовым садом и гумном приютился к небольшому пруду. Но далее, далее едете вы. Холмы всё мельче и мельче, дерева почти не видать. Вот она, наконец, – безграничная, необозримая степь!

А в зимний день ходить по высоким сугробам за зайцами, дышать морозным, острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого снега, любоваться зелёным цветом неба над красноватым лесом!.. А первые весенние дни, когда кругом всё блестит и обрушается, сквозь тяжёлый пар талого снега уже пахнет согретой землёй, на проталинках, под косым лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и с весёлым шумом и ревом из оврага в овраг клубятся потоки…

Однако пора кончить. Кстати заговорил я о весне: весной легко расставаться, весной и счастливых тянет вдаль… Прощайте, читатель; желаю вам постоянного благополучия.

Лидия Алексеевна Чарская

В наши дни одна из лучших писательниц конца XIX – начала XX века оказалась незаслуженно малоизвестна. А ведь сто лет назад популярность её книг могла соперничать, например, с современным «Гарри Поттером». Тем интереснее будет открывать её произведения сейчас, ведь многие её рассказы и повести сегодня отнесли бы к жанру экшн. Некоторые критики даже сравнивали стремительность развития сюжета в книгах Лидии Алексеевны с чередованием сцен фильма.

Развитие сюжета у Чарской настолько динамично, что любой, даже самый незамысловатый, сюжет захватывает с первой страницы. Может быть, поэтому слишком взрослые и занятые редакторы не замечали в её книгах самого главного – калейдоскопическая быстрота сюжета отнюдь не лишает её литературных персонажей столь знакомых нам общечеловеческих качеств. Её герои очень похожи на каждого из нас, а многочисленные острые ситуации и всегда неожиданные развязки дают немало пищи и уму, и сердцу.

Младому человеку не надлежит быть резву и ниже доведываться других людей тайн.

Волька

Господа уехали в нынешнем году с дачи рано, оставив открытой дверь террасы, и Волька беспрепятственно проник в дом.

По всем комнатам носились столбы пыли, на полу пестрели бумажки от карамелек, остатки от упаковки – куски верёвок, какие-то доски и целые вороха рваной газетной бумаги. Впрочем, на глаза восхищённого Вольки попадались и более роскошные вещи, в виде порванного резинового мяча, жёлтой туфельки с детской ножонки и потрёпанной книжки с картинками. Крадучись, на цыпочках, заглядывая по пути под кресла и диваны, Волька обошёл горницы, быстро и бесшумно подбирая попадавшуюся ему под руки рухлядь, и проник наконец в комнату барышни Талечки, в которую никто никогда не допускался, кроме близких родных да ещё горничной Феши, производившей в ней уборку.

Часто одиннадцатилетний Волька, гоняя поутру барских гусей к пруду, останавливался в уровень с окошком барышниной комнаты, поднимался на цыпочки, стараясь заглянуть вовнутрь этого нарядного голубого гнёздышка, где жила безвыходно маленькая двенадцатилетняя гимназистка Талечка. Эту Талечку никто никогда не видел в саду или на террасе. Она безвыходно проводила всё лето в своей голубенькой комнатке, или на балконе, прятавшемся под белой маркизой, или же в тенистом палисаднике, примыкавшем к большому саду.

Три гимназиста, братья Талечки, успели крепко подружиться с Волькой, сыном прачки Кузьминичны, исполнявшим несложную роль птичьего пастуха на господском дворе, то есть приглядывавшего за курами, гусями и утками и за это получавшего аккуратно ровно полтора целковых в месяц. Но Талечка точно умышленно пряталась и от Вольки, и от Кузьминичны, и от всего дома на своём крошечном балкончике под белой маркизой.

Знал Волька одно: барышню Талечку баловали напропалую. Приезжая еженедельно, в субботние вечера, под праздник, на дачу, сам барин, генерал Градушин, постоянно привозил что-нибудь особенное для Талечки. Правда, баловал барин и троих сыновей, Мишу, Нику и Витю, но Талечка получала вдвое лучшие подарки и гостинцы, нежели братья. Впрочем, те и не сетовали за это на сестру.

Двенадцати летняя Талечка была калекой. Она ходила на костылях, если можно было только назвать ходьбой её медленное передвижение из голубой комнаты на балкончик и обратно.

Волька несколько раз всего за лето видел худенькую бледнолицую девочку, сидевшую на балконе или у окна её горницы. Видел он и те прекрасные вещи, которые привозил генерал своей калеке-дочери.

Роскошные книги, альбомы, фотографический аппарат, граммофон (к последнему долго не мог привыкнуть Волька, пугаясь его страшенного голоса, будившего вечернюю тишину), целые ящики конфет и прочие интересные и вкусные вещи – всё это уставляло днём крошечный балкончик под белой маркизой, привлекая исключительное внимание Вольки.

Сама комната барышни Талечки представляла для маленького пастушонка целый особенный мирок, целое маленькое царство, куда стремилось его возбуждённое любопытством воображение. Гимназисты Миша, Ника и Витя против собственного желания поджигали это Волькино любопытство. Про голубую Талечкину комнатку они рассказывали настоящие чудеса.

Там, оказывается, стоял нарядный мраморный умывальник, выписанный из чужой земли, и туалет, и особенный шкаф с потайными ящиками, и диковинный письменный стол с музыкой и какое-то особенное зеркало, отражающее со всех сторон сразу человеческую фигуру, – словом, целая масса интересных и привлекательных вещей.

Но посмотреть эти вещи было никак невозможно, как и не было никакой возможности для бедного пастушонка проникнуть в голубую комнату.

Вещи эти со всевозможной осторожностью упаковывались прислугой и в отдельном фургоне привозились весной из города на дачу с тем, чтобы с той же осторожностью по окончании лета быть снова отправленными обратно в город.

На вопрос Вольки, обращённый к кому-то из барчуков, – почему-де все эти вещи не оставляются на городской квартире, а перевозятся по десяти раз с места на место, Волька помнит это прекрасно, Ника ответил:

– А потому, что Талечка никуда не выходит летом из-за своей болезни и единственное её удовольствие иметь всё то на даче, что окружает её в городе. У нас есть всё: и рыбная ловля, и игры на воздухе, и лес, и катание в лодке, и верховая езда, а Таля всю свою жизнь прикована к креслу, как же и не побаловать её?

Эти слова Волька встретил лёгкой саркастической усмешкой.

Эка невидаль – больные ноги, подумаешь! Горе какое! Да он, Волька, с восторгом бы за них отдал свои здоровые, быстрые, резвые ноги, лишь бы пользоваться всеми теми удобствами, удовольствиями и подарками да сидеть неподвижно, словно кукла на одном месте, а тебе чтобы все услуживали да юлили перед тобой. Не жизнь – а масленица! А тут работай с утра до ночи: матери дров наколи, воды натаскай, за птицей, ежели лето, присмотри за господской, а зимой в школу беги, а после школы-то опять гонка: бельё стираное развесь, а не то разнеси по заказчикам. У них село под самым городом, городских заказчиков много.

Вот и трепи здоровые-то ноги по морозу либо слякоти, с корзиной-то на голове, взад да вперёд, из города в село, из села в город. Бог с ним и со здоровьем. Что здоровье без богатства да довольства, на что оно? То ли бы дело вроде бы барышни Талечки: сидеть на балкончике с книжкой на коленях да сосать конфеты под музыку.

Граммофон-то всякую музыку может, и весёлую и печальную, только заведи. А пройдёт кто мимо по двору, направь аппарат, щёлкни, вот тебе и занятие! Проявлять-то другие будут, братья ейные снимки заканчивают, а она только любуйся на готовые картинки, чем не жизнь! Быть бы при таком богачестве, калекой ему, Вольке, ничего бы лучшего он, кажись, и не пожелал!

Комната барышни Талечки самая последняя в даче.

Волька пробрался до её порога и замер в дверях. Голубые портьеры сняты, тюлевые занавеси тоже, даже белая с красным обивка и та сорвана с балкона и ещё по-летнему тёплое сентябрьское солнце беспрепятственно проникает в комнату.

Вещи все увезены, кроме хозяйского столика, скромно приткнутого в углу. Волька знает отлично, что на летнее время этот столик покрывают белым тюлем на голубом чехле, с голубыми бантами и оборками из кружев. На него ставят красивое овальное зеркало и называют этот столик туалетом. В окна, если подняться на цыпочки, видны и зеркало, и голубые банты, и вся верхняя часть столика, а сейчас он стоит совсем непривлекательный и убогий на вид.

Волька, ухмыляясь убожеству столика, подошёл к нему и выдвинул ящик. Выдвинул и отшатнулся от неожиданности.

Ящик был полон. Очевидно, господа, собираясь с дачи, позабыли вынуть из него все эти прекрасные вещи.

Здесь находился хорошенький ящик с гребнем, гребёнкой и щёткой. Затем бронзовый медвежонок-копилка, тетрадка с розовым пластырем, непочатый кусок мыла, испускающий нежный тонкий аромат, и толстая объёмистая не то тетрадь, не то книжечка в красном сафьяновом переплёте с металлическими застёжками.

Эта книжечка больше всего остального привлекла внимание Вольки. Бойкий, смышлёный мальчуган очень недурно учился в школе и имел большое тяготение к чтению. Читал Волька прекрасно, как взрослый, несмотря на свои одиннадцать лет!

И сейчас, схватившись обеими руками за красную книжечку, быстро отстегнул застёжки и открыл первую страницу. Но это была не книга, нет.

Крупным детским и очень чётким почерком на первом листке было выведено: «Летние дневники Татьяны Граду шиной».

– Эва! Вот она штука-то! Дневник пишет! Да что она, сидя-то на одном месте, писать может! – протянул удивлённым голосом Волька, перевернул первую страницу, и глаза с любопытством забегали по крупно исписанным детской неверной рукой строкам.

15-го мая

Сегодня мы опять переехали на дачу в милое наше Соболево… Как здесь хорошо! На городской квартире, из окон её, не видно было этого дивного голубого неба! Не было и этой свежей пышной зелени перед окнами. Не видно было и таких полей вдали, как эти. Я сижу целыми днями на моём балкончике, смотрю на окружающую меня природу и думаю: какое счастье должны испытывать те здоровые, крепкие и сильные дети, которые могут бегать по тем полям, или кататься по реке, которая сверкает там между зеленью сада, или уходить в тот лес, что синеет вдали.

А я? Я могу только любоваться издали на всю эту роскошь. Я калека от рождения; мне недоступны те удовольствия, которыми пользуются мои братья и другие подобные им здоровые дети.

И сегодня, когда все легли спать и мамочка, перекрестив и поцеловав меня нежно-нежно, ушла к себе, я горько долго плакала, уткнувшись в подушку. Боже мой! Чего только не отдала бы я, чтобы быть здоровой и сильной, как другие дети! Но увы! Это невозможно. Мои больные ноги не поправятся никогда, и, думая об этом, я опять проплакала пол ночи.

16-го мая

Встала сегодня с красными глазами и опухшими веками. Чтобы не огорчать мою милую мамочку, сказала, что у меня всю ночь болела голова. Но мамочка поняла истинную причину моего расстроенного вида. Я видела, как она писала длинное письмо папе. Я знаю отлично, к чему ведут такие письма. Это значит, что когда папа приедет в субботу на воскресную побывку домой (бедный папочка остаётся всё лето в городе, среди духоты и пыли, так как он и летом ходит ежедневно на службу), то он привезёт мне из города снова целую массу вкусных вещей и непременно какой-нибудь подарок. Этим он как бы хочет утешить бедную Талю в её горькой доле. Ах, с каким бы удовольствием я отдала все эти роскошные подарки и сласти за возможность бегать, играть и резвиться на воздухе! Не надо мне ничего: ни этой нарядной комнаты, которую заботливые родные украшают, как маленький дворец какой-нибудь царевны, ни конфет, ни подарков, ни этих изящных платьиц, лишь бы только быть здоровой! Здоровой, здоровой, сильной, крепкой, как другие. Несбыточная мечта!

20-го мая

Сегодня воскресенье. Приехал папочка, привёз мне прелестную музыкальную вещицу для граммофона и кодак, фотографический аппарат. Добрый, милый папочка! Он возил меня кататься в коляске по окрестностям Соболева. Ах, я не люблю такие прогулки! Все встречные смотрят на меня точно я какое-то пугало. Одни с участием, другие с любопытством. Ещё бы! Девочка в двенадцать лет больная, на костылях. Незавидная участь!

Нет, нет лучше спрятаться ото всех, запереться в моей голубой комнатке, не выходить дальше балкона! Пусть никто не видит горя и обиды маленькой убогой девочки.

25-го мая

Сегодня мальчики вернулись с реки и принесли мне целый букет речных кувшинок. Как они славно пахли водой, тиной и ещё чем-то вкусным-превкусным!

Ника рассказывал, что, купаясь, он упустил в воду полотенце, а Вите клещ впился в пятку. Он испугался сначала, а потом хохотал ужасно! Оказалось, что это не клещ, а просто прилипла какая-то травка. Счастливые мальчуганы!

26-го мая

Вот и здесь оказывается в моём «голубеньком гнёздышке», как его называют папа и мама, я не избавлена от любопытных глаз.

Пастушок Волька, сын прачки Кузьминичны, проходя мимо моих окон, каждый раз останавливается и подолгу, разиня рот, глядит на все те прекрасные вещи, которые разложены и расставлены у меня на балконе и на подоконниках.

И я читаю явную зависть к моим «богатствам» в наивной рожице этого здорового, рослого крепыша. Глупенький, наивный Волька! Если бы ты знал, как я, в свою очередь, завидую тебе, твоему здоровью, твоим крепким ногам, твоей свободе!

Ты можешь наслаждаться природой, целыми часами проводить в поле, на реке, в лесу. Боже мой! Если бы можно было сделать это, я бы с охотой поменялась моей долей с твоей.

Волька! Волька! Твоя бедность, твои нужды и лишения – ничто в сравнении с моей беспомощностью, слабостью и тем печальным положением, в котором я нахожусь… Не завидуй же мне, глупенький мальчик. И когда ты видишь меня прикован…

Волька не дочитал до конца этой фразы. Шумные возгласы, быстрые шаги и шуршание накрахмаленных юбок сразу наполнило живыми звуками тишину опустевшей дачи. Тетрадка дневника вывалилась из рук мальчика прежде, нежели раскрасневшаяся от быстрой ходьбы горничная Градушиных, Феша, появилась на пороге Талиной комнаты и затрещала звонким голосом на всю дачу:

– Ишь ты где, проказник этакий, примостился! И не слышно его! Скажите на милость! Да, никак, он, разбойник этакий, в барышнином туалете рыться изволил! Батюшки, светы, и тетрадка на полу! Барышнина тетрадка… Забыли второпях, как укладывались. А ты уж и обрадовался. На вокзале хватились… Гонку задали, сюда меня отправили, а он тут, видите ли, с барышниными игрушками прохлаждается! Ах ты пострел, пострел этакий, да я тебя!. .

Тут руки Феши довольно недвусмысленно устремились к вихрастой голове Вольки…

Предвидя Фешин манёвр, Волька кинулся к окну, вскочил на подоконник, оттуда спрыгнул на землю и через маленький палисадник бросился в поле, а оттуда в лес.

Быстрые ноги резво уносили мальчика, напутствуемого сердитыми криками Феши. Что-то весело дрожало в груди Вольки. Словно какая-то птица билась и трепыхала в ней крыльями. А толстые губы растягивались в беспричинно-радостную улыбку.

Прибежав на опушку, Волька с размаху бросился на зелёный мох и, весь залитый ещё тёплыми лучами сентябрьского солнца, весело и протяжно крикнул на весь лес.

А недавняя зависть к Талечкиному «богатству» с этого часа навсегда и бесследно исчезла из сердца мальчика.

5 замечательных детских книг российских авторов, которые стоит прочитать

Опубликовано: 28 сентября 2018 г.

Автор Юлия Яковлева рассказывает о своих любимых книгах на английском языке русских авторов. Взгляните …

Юлия Яковлева является автором книги Дети Ворона , получившей в 2017 году титул BookTrust In Other Words.

Популярная в России книга, захватывающая смесь исторической фантастики и магического реализма, действие которой разворачивается во времена Сталина, а детская книга теперь впервые доступна в Великобритании, издана Penguin и переведена Рут Ахмедзай Кемп. .

Почему бы не посмотреть, пойдет ли ваш ребенок в другую страну и другую культуру, с этими рекомендациями из книг от Юлии ниже …

1. Как работает маяк?

Роман Беляев

Роман Беляев отвечает на вопрос заголовка почти 50 страницами очаровательно красивых изображений.Россия может быть большой территорией, но на самом деле ее береговая линия совсем не очень протяженная. Поэтому для большинства российских детей маяки — скорее увлекательное понятие, чем реальный объект. Я считаю, что для английских детей это может быть иначе, но книга Беляева, несомненно, доставит одинаковое удовольствие обоим.

2. Alphabetabum

Крис Рашка и Владимир Радунский

Родившийся в России иллюстратор Владимир Радунский собрал старинные фотографии детей.Он понятия не имел, кто они такие, кем были их родители, что им нравилось и в какие игры они играли. Ну, это было до тех пор, пока писатель Крис Рашка внимательно не изучал каждую фотографию и не обогащал каждую очаровательной рифмой или двумя. К сожалению, Радунский недавно скончался, но, к счастью, оставил после себя так много прекрасных книг, и им действительно предстоит долгая жизнь.

3. Настоящая лодка

Марина Аромштам, иллюстрация Виктории Семыкиной

Маленький бумажный кораблик отправляется в большое путешествие по бескрайнему океану. По пути он встречает много разных лодок и даже несколько овец, но ни одна из них не узнает в ней «настоящую» лодку. Однажды его уносит шторм и спасает старый моряк, который дал ему имя. Мудрая и трогательная история известной российской детской писательницы Марины Аромштам, прекрасно иллюстрированная отмеченной наградами Викторией Семыкиной, иллюстратором российского происхождения, которая живет в Италии. Виктория поистине потрясающий художник, и я не могу перестать смотреть на визуальную поэзию ее картин.

4. Catlantis

Анна Старобинец

Старобинец пишет о том, о чем мы все давно подозревали: все кошки — потусторонние существа и происходят из тайного места. По словам Анны, это была Котлантида, земля, которая однажды исчезла под океаном и оставила кошек со сверхспособностями. Анна в основном пишет для взрослых и больше всего известна в России как писатель-фантаст. В этой детской книге столько фантазии и воображения, что невозможно закрыть, пока не дойдете до последней страницы.

5. В волчьем логове: книга чудовищных преступлений

Анна Старобинец

Еще одна от Анны Старобинец, открывшей российскому читателю такой жанр, как детективный роман. Все персонажи ее детективов — животные, которые действуют и говорят как дети. Такой забавный, такой яркий, такой классный — он переносит вас с самой первой страницы.

Что делает историю отличной? Джордж Сондерс сказал бы, что спросите у некоторых россиян

Джордж Сондерс — автор книги «Плавать в пруду под дождем»

Джордж Сондерс играл в группе кантри-музыки и изучал инженерное дело. оказался легкой добычей для таких русских писателей, как Антон Чехов, который рассказывал сказки, пронизанные горем, в формах рассказов, достойных восхищения по своему построению.

Новая книга Сондерса «Плавание в пруду под дождем» — это одновременно история любви об искусстве чтения и любовное руководство по ремеслу письма. Книгу, более склонную к механике, можно было бы назвать дерзким названием после одной из таблиц, созданных для нее Сондерсом: «Таблица 3: Различные виды любви Оленьки».

Но вместо технического и комического, Сондерс, который на этой неделе прочтет и примет участие в вопросах и ответах на виртуальном гала-концерте Inprint Houston, взял свое название из отрывка из рассказа Чехова «Крыжовник.”

«Когда я добрался до этой сцены, название пришло мне в голову», — говорит Сондерс. «Сцена настолько сложна. Это прекрасный прилив удовольствия от парня, который утверждает, что счастье недействительно. А его друг, который не согласен с его предположением о счастье, — своего рода занудство. Я думал, что в нем запечатлено все, что мне нравится в этих русских писателях. Двусмысленность и сложности ».

Когда : 6:30 с.м. 6 февраля

Подробности : Презентация представляет собой сбор средств с билетами, которые включают в себя обед на вынос и вино, от 500 долларов. Inprinthouston.org

Джорджа Сондерса

Random House

410 страниц, $ 29

«Эти русские» — небольшая группа, в которую входят Чехов, Иван Тургенев, Лев Толстой и Николай Гоголь, которые в период с 1836 по 1905 годы написали семь рассказов, включенных в книгу Сондерса, которая возникла из класса Сондерса. преподавал в Сиракузском университете более 20 лет.В каждом рассказе он представляет сам текст, эссе или собранные мысли об этой истории, а затем более короткие «Запоздалые мысли», чтобы закрыть тему.

«На мой взгляд, прекрасно сидеть и читать истории 120-летней давности и быть ими тронутыми», — говорит Сондерс. «Моей целью отчасти было вернуть их в игру. Я пытаюсь работать от имени этих мастеров ».

Снова в школу

«Купание в пруду под дождем» нельзя назвать кульминацией урока русского рассказа Сондерса просто потому, что он считает эти рассказы источниками поддержки, которые со временем приносят новые плоды.Он пишет, что «тексты кажутся старыми друзьями, друзьями, которых я представляю новой группе блестящих молодых писателей каждый раз, когда преподаю в классе». Но Сондерс также производит впечатление, что он подбирает что-то новое каждый раз, когда навещает своих старых друзей.

И после двух десятилетий преподавания в классе, он имеет долгое представление о том, как их работа тонко и подсознательно сформировала его.

Конец «Телеги», рассказа Чехова 1897 года, его героиня Марья Васильевна, попавшая в ловушку довольно безрадостного существования, на мгновение вспоминает свою более яркую молодость.Отрывок сразу же привел меня к «Пуля в мозг» Тобиаса Вольфа, в котором персонаж более мягко осажден перед более сильным стимулом для воспоминаний. Сондерс считает, что «Тележка» пронизывает и его работы, особенно недавний рассказ, который он написал.

«Только когда я написал о« The Cart », я заметил это сопоставление, эти два момента, которые она думает о детстве, — говорит Сондерс. «В этой новой истории есть персонаж, размышляющий в форме разговора с ней и воображаемым человеком.И я удвоил эту сцену в конце. И теперь я уверен, что отчасти это произошло из «Тележки». Может быть, не напрямую, а из внутренней памяти о ней. Так работает искусство. Есть определенные движения, которые вы начинаете осознавать при чтении, но забываете, что осознаете их. Это похоже на то, как кто-то ведет себя определенным образом в социальной ситуации, которой вы восхищаетесь. Вы храните его и однажды подсознательно подражаете ему ».

От Амарилло до Сиракуз

Отношения Сондерса с русскими начались еще до того, как он стал опубликованным автором.Уроженец Амарилло, Сондерс вырос в Чикаго. Он вернулся, чтобы навестить своих бабушку и дедушку в Техасе летом, который он называет «одним из самых приятных периодов в моей жизни».

После колледжа он провел несколько лет в Техасе, «работая садовником, играя в деревенских группах».

В 1982 году он посетил Советский Союз, визит, который он нашел приятным. «Мы ужинали, и целью было много поесть, выпить и поговорить о жизни», — говорит он. «Это был выпускной опыт моей мечты. Никого не было, чтобы подобрать кого-нибудь или потанцевать. Вместо того, чтобы говорить о философии ».

Он работал инженером, а затем получил степень магистра творческого письма в Сиракузах в 1988 году. Сондерс в «Плавании в пруду под дождем» упоминает о своем восхищении рассказами Эрнеста Хемингуэя, как и любой американский писатель. Он признается, что в своих статьях был период строгой экономии, когда результаты были слишком похожи на работы Хемингуэя. Сондерс попробовал другой такт.

Он все еще работал инженером, когда продал «CivilWarLand in Bad Decline», сборник рассказов, который по прибытии в 1996 году был потрясен.Голос Сондерса отличался мрачной комической чувствительностью, которая не могла скрыть глубокого сочувствия — смешной и чувственный, поставленный на чашу весов с небольшим колебанием от рассказа к рассказу.

После его первой книги последовало предложение о работе из Сиракуз. Сондерс взял его. В этот момент ему нужно было наметить классы.

«Я прошел обучение по инженерному делу и работе с нефтью», — говорит он. «Самым близким, что у меня было к области знаний, которая действительно была скорее областью привязанности, были русские. Итак, во-первых, я немного знал о них.И, во-вторых, что более важно, я их любил. Так что это была прагматичная отправная точка. Двадцать лет спустя я чувствую, что знаю о них больше ».

«Конец крючка»

Произведение Сондерса приобрело известность, что привело к впечатляющему 2017 году, когда его первый роман «Линкольн в Бардо» стал бестселлером и стал лауреатом Букеровской премии. Научная литература о русских писателях на первый взгляд кажется любопытным способом проследить за таким успехом. Но «Плавание в пруду под дождем» представляет собой своего рода теневую карьеру, отображая более двух десятилетий работы Сондерса, которую ежегодно посещают лишь несколько сиракузских студентов.

Он играет роль литературного палеонтолога, аккуратно удаляя эти семь историй из прошлого, перебирая их по кости и создавая увлекательное повествование о замечательных свойствах, которые они содержат. Он называет этих четырех писателей «главными соединителями». В случае с «Тележкой» Сондерс разбивает рассказ на страницу за страницей, процесс, который, как он опасался, может стать утомительным или разрушительным, поэтому он прекратил его для следующих шести рассказов.

Скрупулезное построение рассказов быстро становится очевидным, небольшие решения — он называет их «микрормативы» — авторами о том, какие данные давать читателю.

«Певцы» Тургенева доказывают большой диапазон отклика. Сондерс описывает нетерпение некоторых своих студентов по поводу рассказа на 11 страницах. Я нашел настройку захватывающей. Но он четко понимает, какие ставки стоят перед каждым решением.

«Один из способов подойти к истории — сказать:« Я могу все », — говорит он. «И это нормально, но вы должны помнить, что читатель приходит к этому с другими отношениями, чем вы. Представьте, что вы идете на свидание и начинаете его с 30-минутного описания своего детства.Вы можете сделать это. Но в этом монологе вы оставили свое свидание. Я считаю, что это высший принцип: вы можете делать что угодно, но не в одиночку. Вы делаете это с помощью ридера на конце крючка ».

• Эндрю Дэнсби

  Эндрю Дэнсби освещает культуру и развлечения, как местные, так и национальные, для Houston Chronicle.Он пришел в Chronicle в 2004 году из Rolling Stone, где пять лет писал о музыке. Ранее он провел пять лет в книгоиздании, работая с редактором Джорджа Р.Р. Мартина над первыми двумя книгами сериала, который впоследствии стал телесериалом «Игра престолов». Он потратил год в киноиндустрии, участвуя в трех «главных» фильмах. фотографии, которые вы никогда не видели. Он написан для Rolling Stone, American Songwriter, Texas Music, Playboy и других изданий.

  Эндрю не любит обезьян, дельфинов и природу.

Антон Чехов | Биография, пьесы, рассказы и факты

Антон Чехов , полностью Антон Павлович Чехов , (родился 29 января [17 января по старому стилю] 1860 года, Таганрог, Россия — умер 14/15 июля [1/2 июля] 1904 года, Баденвайлер, Германия) , Русский драматург и мастер современного новеллы. Он был лаконичным и точным литературным художником, который исследовал глубину жизни, обнажая тайные мотивы своих персонажей.В лучших пьесах и рассказах Чехова отсутствуют сложные сюжеты и четкие решения. Концентрируясь на очевидных мелочах, они создают особую атмосферу, которую иногда называют преследующей или лирической. Чехов описал русскую жизнь своего времени с помощью обманчиво простой техники, лишенной навязчивых литературных приемов, и считается выдающимся представителем русской реалистической школы конца XIX века.

Популярные вопросы

Как Антон Чехов прославился?

К тому времени, когда он закончил медицинский институт (1884 г.), Чехов уже несколько лет писал художественную литературу — в основном анекдоты для юмористических журналов.Его первая работа в ведущем литературном обозрении «Степь» (1888 г.) изображала путешествие по Украине глазами ребенка. Это произведение, наряду с пьесой « Иванов » (1887–89), принесло Чехову признание.

Чем было наследие Антона Чехова?

Хотя Чехов наиболее известен своими пьесами, некоторые критики считают его рассказы еще более творческими и значительными. Неуловимый, на первый взгляд бесхитростный стиль письма Чехова, в котором то, что не сказано, кажется гораздо более важным, чем то, что говорится, не поддается эффективному анализу со стороны литературоведов и эффективному подражанию со стороны других творческих писателей.

Почему Антон Чехов так влиятелен?

Чехов запечатлел жизнь в России своего времени с помощью обманчиво простой техники, лишенной навязчивых литературных приемов. Он считается выдающимся представителем русского реализма конца XIX века. Хотя Чехов уже отмечался российской литературой еще до своей смерти, Чехов стал всемирно известным только после Первой мировой войны.

В чем заключались основные достижения Антона Чехова?

Чехов взял свою длинную и неумело шутливую пьесу Деревянный демон (1888–89) и превратил ее — в основном путем нарезки — в Дядя Ваня , один из своих величайших сценических шедевров. В другой великой пьесе, «Вишневый сад » (1904 г.), Чехов нарисовал пронзительную картину упадка русских помещиков, в которой персонажи остаются комичными, несмотря на свою остроту.

Как умер Антон Чехов?

В марте 1897 г. у Чехова произошло кровоизлияние в легкое, вызванное туберкулезом, симптомы которого проявились значительно раньше. Последствия туберкулеза привели к ухудшению его здоровья в течение нескольких лет, и примерно через шесть месяцев после «Вишневый сад » был впервые показан в Москве (17 января 1904 г.), Чехов умер от болезни.

Отрочество и юность

Отец Чехова был бакалейщиком и набожным солдафоном, прирожденным крепостным. Он заставил сына служить в своей мастерской, а также записал его в церковный хор, которым он сам дирижировал. Несмотря на доброту матери, детство осталось для Чехова болезненным воспоминанием, хотя позже оказалось ярким и увлекательным опытом, который он часто использовал в своих произведениях.

Пройдя непродолжительное время в местной школе для мальчиков-греков, Чехов поступил в город гимназия (средняя школа), где оставался в течение 10 лет.Там он получил лучшее стандартное образование на тот момент — тщательное, но лишенное воображения и основанное на классических греческих и латинских произведениях. Последние три года в школе Чехов жил один и зарабатывал себе на жизнь, тренируя младших мальчиков; его отец, обанкротившийся, переехал с остальной семьей в Москву, чтобы начать все сначала.

Осенью 1879 года Чехов присоединился к своей семье в Москве, которая должна была быть его основной базой до 1892 года. Он сразу же поступил на медицинский факультет университета, который окончил в 1884 году как врач.К тому времени он уже был экономической опорой своей семьи, поскольку его отец мог получить только плохо оплачиваемую работу. Как неофициальный глава семьи Антон проявлял большие запасы ответственности и энергии, с радостью поддерживая свою мать и младших детей за счет своего внештатного заработка в качестве журналиста и автора комических очерков — работы, которую он совмещал с тяжелыми исследованиями в медицине и напряженной общественной жизнью.

Чехов начал свою писательскую карьеру как автор анекдотов для юмористических журналов, подписывая свои ранние работы псевдонимом. К 1888 году он приобрел широкую популярность среди «недалеких» людей и уже подготовил более объемный труд, чем все его более поздние произведения вместе взятые. И в процессе он превратил короткий комический набросок примерно из 1000 слов в второстепенный вид искусства. Он также экспериментировал в серьезном письме, проводя исследования человеческих страданий и отчаяния, которые странно расходились с безумной шутливостью его комических работ.Постепенно эта серьезная жилка поглотила его и вскоре возобладала над комическим.

Литературная зрелость

Литературный прогресс Чехова в его начале 20-летнего возраста может быть обозначен первым появлением его работ в серии публикаций в столице, Санкт-Петербурге, причем каждое последующее средство было более серьезным и уважаемым, чем его предшественник. Наконец, в 1888 году Чехов опубликовал свое первое произведение в ведущем литературном обозрении Северный вестник («Северный вестник»). С этим произведением — длинным рассказом под названием «Степь» — он наконец отказался от комической фантастики.«Степь», автобиографическое произведение, описывающее путешествие по Украине глазами ребенка, является первым из более чем 50 рассказов, опубликованных в различных журналах и избранных материалах в период с 1888 года до его смерти в 1904 году. корпус более поздних рассказов, а также его зрелые драмы того же периода, которые составляют главную репутацию Чехова.

Хотя в 1888 году Чехов впервые сосредоточился почти исключительно на серьезных по замыслу рассказах, юмор — теперь лежащий в основе — почти всегда оставался важным ингредиентом.Была также концентрация на качестве в ущерб количеству: количество публикаций внезапно упало с более чем сотни статей в год в пик 1886 и 1887 годов до всего лишь 10 рассказов в 1888 году. Помимо «Степи», Чехов также написал несколько глубоко трагические исследования того времени, наиболее заметным из которых была «Унылая история» (1889), проницательное исследование разума пожилого умирающего профессора медицины. Изобретательность и проницательность, проявленные в этом Tour de Force, были особенно замечательны, исходящие от столь молодого автора.Кульминацией пьесы « Иванов » (1887–89) является самоубийство молодого человека примерно того же возраста, что и автор. Вместе с «Унылой историей» он принадлежит к группе произведений Чехова, получивших название клинических исследований. Они исследуют переживания психически или физически больных в духе, напоминающем о том, что автор сам был квалифицированным — и время от времени оставался практикующим — врачом.

К концу 1880-х годов многие критики начали упрекать Чехова, теперь, когда он был достаточно хорошо известен, чтобы привлечь их внимание, за отсутствие твердых политических и социальных взглядов и за то, что он не смог придать его произведениям чувство направления.Такие ожидания раздражали Чехова, который был аполитичен и философски категоричен. В начале 1890 года он внезапно попытался избавиться от раздражения городской интеллектуальной жизни, предприняв личную социологическую экспедицию на отдаленный остров Сахалин. Расположенный почти в 9650 км к востоку от Москвы, по другую сторону Сибири, он был печально известен как российское исправительное поселение. Путешествие Чехова туда было долгим и опасным, как на карете, так и на речном транспорте. Прибыв невредимым, изучив местные условия и проведя перепись жителей островов, он вернулся, чтобы опубликовать свои выводы в качестве исследовательской работы, которая заняла почетное место в анналах российской пенологии: Остров Сахалин (1893–94) .

Чехов впервые посетил Западную Европу в компании А.С. Суворин, богатый газетный собственник и издатель большей части собственных работ Чехова. Их давняя и близкая дружба вызвала у Чехова некоторую непопулярность из-за политически реакционного характера суворинской газеты Новое время («Новое время»). В конце концов Чехов порвал с Сувориным из-за отношения газеты к печально известному делу Альфреда Дрейфуса во Франции, когда Чехов защищал Дрейфуса.

В годы, непосредственно предшествующие и после своей экспедиции на Сахалин, Чехов продолжал свои эксперименты как драматург. Его Деревянный Демон (1888–89) представляет собой многословную и неумело шутливую пьесу из четырех актов, которая каким-то чудом искусства превратилась — в основном путем нарезки — в Дядя Ваня ( Дядя Ваня ) , один из его величайших сценических шедевров. Превращение — в великолепное исследование бесцельности в сельской усадьбе — произошло где-то между 1890 и 1896 годами; пьеса была опубликована в 1897 году.Другие драматические события этого периода включают несколько шумных одноактных фарсов, известных как водевили: Медведь ( Медведь ), Предложение ( The Proposal ), Свадьба ( Свадьба ), Юбилей ( The Anniversary ) и другие.

Антон Чехов: роль писателя в русском обществе

«Антон Чехов был и остается моральным компасом; поколения россиян сравнивали свою жизнь с жизнью Чехова», — заявил Андрей Малаев-Бабель, доцент театра, Государственный университет Флориды. / Консерватория Асоло на лекции Института Кеннана 1 октября 2007 г. По словам Малаева-Бабеля, влияние Чехова на общество отражает важность роли авторов в российском обществе, которая гораздо более выражена по сравнению с другими обществами. Например, смерть в 2005 году американского драматурга Артура Миллера, возможно, вызвала более широкий резонанс в российской прессе и культурных кругах, чем в Соединенных Штатах.

Исторически российские авторы были выдающимися комментаторами в области общества и политики, и эта традиция продолжается и сегодня такими фигурами, как Александр Солженицын, как заметил Малаев-Бабель.Он проследил происхождение социальной роли автора в России до поэта и писателя Александра Пушкина. В то время в истории России, когда писатели были преимущественно аристократами, Пушкин стал первым литературным деятелем, утвердившим писательство как профессию. Малаев-Бабель описал, как Пушкин стал влиятельной фигурой после подъема декабристского движения и его последующего изгнания. Пушкин писал в защиту царя Николая I, но также и в поддержку идеалов свободы декабристов. Он продолжал совмещать социальные комментарии со своим искусством и зарекомендовал себя как жизненно важный голос в российском обществе.После смерти Пушкина царь, обеспокоенный возможностью политических демонстраций на похоронах, приказал тайно похоронить Пушкина.

Другие великие деятели русской литературы совмещали роли художника, активиста и моралиста, сказал Малаев-Бабель. Николай Гоголь задумал свой роман «Мертвые души» стать первой книгой в трилогии, которая «восстановит душу России». Две другие книги Гоголь так и не закончил; он чувствовал, что не может достичь своей цели с помощью литературы, и вместо этого обратился к прямым моральным наставлениям в своих статьях и переписке.Лев Толстой также напрямую апеллировал к российской публике как художник и как личность. Интерес Толстого коснулся и религиозных тем, и он спонсировал ряд религиозных пацифистских сект, в том числе те, которые в конечном итоге обосновались в Канаде.

Антон Чехов, драматург, которого писали чаще всего после Уильяма Шекспира, также играл жизненно важную роль в российском обществе, согласно Малаеву-Бабелю. Как врач Чехов участвовал в первой переписи населения острова Сахалин.Он провел собеседование с тысячами политических и уголовных заключенных и поселенцев и оказал им помощь в течение трех месяцев. Потрясенный увиденным, он написал книгу под названием «Остров Сахалин», в которой задокументировал свой опыт. Малаев-Бабель заметил, что в результате работы Чехова над переписью и книгой российское общество впервые столкнулось с ужасными условиями жизни и обращением с заключенными и поселенцами на острове. Вернувшись домой в свое загородное поместье Мелихово, он построил школы и больницы для бедных и постоянно лечил бедных пациентов.В своем родном городе Таганроге он поставлял книги в публичные библиотеки и финансировал учреждения, которые давали базовое образование нуждающимся.

Чехов, однако, никогда не считал себя активным примером гуманизма; вместо этого он держал свою благотворительную деятельность в тайне, заявил Малаев-Бабель. Чехов также намеренно воздерживался от моральных или политических проповедей в своих литературных произведениях или публичных заявлений. Рожденный в первом поколении семьи освобожденных крепостных, Чехов считал внутреннюю свободу важнее политической или социальной свободы.Малаев-Бабель сказал, что борьба Чехова за эту свободу была болезненной работой: «Чехов писал, что он всегда« пытался выдавить из меня раба »».

Эта направленность на внутреннюю борьбу за свободу нашла отражение в художественных произведениях Чехова. . Малаев-Бабель утверждал, что Чехов понимал, что никакая проповедь не может произвести неизгладимое впечатление, и что не существует общего примера или рецепта личного удовлетворения. Вместо этого Чехов предложил своим соотечественникам сделать свой личный выбор и решить свои моральные дилеммы.В своих трудах Чехов указывал, в чем заключаются эти дилеммы и какие альтернативные пути могут существовать; но он будет держать свои личные взгляды на них полностью конфиденциальными. Он понимал, что все люди разные, и поэтому у всех будут разные пути, разные судьбы и разные призвания.

Отсутствие прямоты у Чехова привело к критике и непониманию, сказал Малаев-Бабель. Некоторые критиковали его как во время, так и после его жизни за отсутствие прямоты и за то, что он «не живет своей работой.«Актеры спрашивали его, как интерпретировать персонажей в его пьесах, и Чехов неизменно отвечал им, что вся необходимая информация содержится в тексте, хотя подсказка могла быть столь же тонкой, как персонаж, выходящий на сцену« в модном галстуке ».

Малаев-Бабель сказал, что «при жизни Чехова многие его современники говорили, что сама идея о том, что где-то в Ялте живет писатель Чехов, делала их тяжелую жизнь сносной». Они чувствовали, что Чехов никогда не лгал им, и что если он рассказывал своим читателям, как тяжела жизнь русского, никогда не навязывал им свой личный путь преодоления этой трудной реальности.«Таким образом, можно сказать, — заключил Малаев-Бабель, — что Чехов повлиял на российское общество не своим примером, а самим своим существованием».

F&P Русская литература XIX и XX веков

В центре скандала с Панамскими документами — лучший друг Путина

Сергей Ролдугин — ближайший друг президента России Владимира Путина.Они познакомились, когда Путин учился на офицера КГБ в школе, где брат Ролдугина был одним из одноклассников Путина. Ролдугин познакомил Путина со своей будущей женой Людмилой, и пара сделала его крестным отцом своей старшей дочери в 1985 году.

«Он мне просто как брат», — сказал Ролдугин в биографии Путина «От первого лица». опубликовано в 2000 году, всего через несколько месяцев после вступления Путина в свой первый президентский срок.

В то время как многие из бывших коллег Путина по КГБ и соседи по летнему дому следовали за ним в Москву, занимая ключевые государственные посты и контролируя целые сектора российской экономики, Ролдугин остался вне поля зрения.64-летний виолончелист преподает в Санкт-Петербургской консерватории, руководит благотворительным фондом помощи талантливым детям, а также периодически дирижирует оркестрами Мариинского театра оперы и балета, основанного Екатериной Великой.

Но расследование, опубликованное в воскресенье, предполагает, что Ролдугин не вел такую ​​спокойную жизнь. Согласно сообщениям, опубликованным несколькими новостными агентствами на основе утечки документов из панамской юридической фирмы Mossack Foncesca, он якобы накопил состояние в размере более 100 миллионов долларов через три офшорные компании, в которых он указан как владелец.

Анонимный источник впервые передал документы в газету Sueddeutsche Zeitung, базирующуюся в Мюнхене, Германия, в прошлом году. Газета в партнерстве с новостными организациями по всему миру сообщила о документах, получивших название Панамские документы.

Ролдугин якобы приобрел 12,5% акций крупной российской рекламной компании и владеет 3,2% акций банка «Россия», говорится в сообщении. Правительство США внесло банк в черный список из-за его тесных связей с Путиным.

Компании под именем Ролдугина имели оборот в 2 миллиарда долларов, и их доход в основном был получен от инсайдерских сделок с акциями «Роснефти» и «Газпрома», крупнейших контролируемых государством нефтегазовых компаний России, согласно отчетам.«Пожертвования» самых богатых российских бизнесменов и ссуды малоизвестного кипрского банка также были основными источниками дохода.

Просочившиеся файлы предполагают, что Ролдугин не оставляет себе это богатство, а направляет деньги ближайшему окружению Путина, говорится в сообщениях. Хотя Путин не упоминается в документах, он, похоже, находится в центре сети самых влиятельных и влиятельных людей России, которые обязаны своими должностями и состояниями только своей дружбе и связи с ним.

«Возможно, Ролдугин, который публично заявлял, что не является бизнесменом, не является истинным бенефициаром этих богатств», — пишет Международный консорциум журналистов-расследователей. «Вместо этого доказательства в файлах предполагают, что Ролдугин выступает в качестве подставного лица для сети сторонников Путина — и, возможно, для самого Путина».

Виолончелист Сергей Ролдугин выступает перед представителями СМИ в Санкт-Петербурге, Россия, в 2000 году.

(Кирилл Кудрявцев / AFP / Getty Images)

Ролдугин — не единственный друг и доверенное лицо Путина, упомянутый в Панамских документах.В отчетах упоминаются спарринг-партнеры Путина по дзюдо, жены пресс-секретаря Путина и губернатора, сыновья экономики и заместители министра внутренних дел, четыре российских законодателя и несколько членов правящей партии «Единая Россия».

Но Ролдугин кажется единственным человеком, упомянутым в Панамских документах, который прямо ответил на обвинения в его адрес. «Новая газера», одна из последних российских газет-расследователей, участвовавших в расследовании Panama Papers, подошла к виолончелисту после концерта в Москве 24 марта.

«Честно говоря, я не могу это комментировать», — сказал Ролдугин. «Я должен видеть и понимать, что я могу сказать и не могу. Я просто боюсь давать интервью ».

«Откуда деньги? Чьи это [деньги]? Я все это знаю. Это деликатные вопросы », — сказал он корреспонденту« Новой », пообещав вернуться с более подробным ответом. Но он этого не сделал — и перестал отвечать на звонки, пишет газета.

Российские чиновники: скандал с Панамскими документами — это заговор Запада против России

Российские официальные лица встретили расследование Панамских документов редкими и гневными замечаниями, которые следуют популярной теории заговора, распространяемой в последние годы контролируемым Кремлем телевидением, о злом Западе, замышляющем заговор против возрождающейся России.

Представитель Путина Дмитрий Песков заявил, что в отчетах «отсутствуют детали».

«Остальное основано на аргументах и ​​домыслах. Мы не хотим и не будем отвечать », — заявил Песков российским информационным агентствам. «Путинофобия достигла такой степени, что априори нельзя сказать ничего хорошего о России».

На прошлой неделе Песков заявил, что ожидается крупная «информационная атака» на Путина, и его предупреждение, похоже, задушило любое предстоящее внутреннее освещение событий.

Панамские документы не освещала ни одна крупная телевизионная сеть или контролируемое государством СМИ.В понедельник выпуски новостей по контролируемым Кремлем телеканалам освещали смертельный пожар в сибирском городе, допинговые скандалы в Великобритании, сирийскую войну и кризис с мигрантами в Европе.

Высокопоставленный чиновник по борьбе с коррупцией назвал отчет частью клеветнической кампании против России.

«Количество информационных атак на президента России и простота лживых сообщений подобны множественным инъекциям яда. Надеюсь, что хотя бы одно из них сработает», — сообщила ИТАР-ТАСС депутат Ирина Яровая.

Влиятельная российская газета «Коммерсантъ» опубликовала небольшой комментарий своего экономического эксперта.

«Прямого подтверждения коррупционных сделок ни с Россией, ни с Украиной, ни с другими странами в базах данных исследователям не удалось найти», — написал Дмитрий Бутрин.

Газета, когда-то одно из самых уважаемых независимых изданий России, теперь принадлежит Алишеру Усманову, могущественному магнату, имеющему тесные связи с Кремлем.

Генеральный директор одного из крупнейших государственных банков России яростно защищал президента России.

«Mr. Путин никогда не участвовал. Это [мусор] », — сказал Bloomberg представитель ВТБ Андрей Костин. «Определенно идет довольно большая кампания» против России.

Удар по репутации Путина?

Представители российской оппозиции надеялись, что разоблачения Панамских документов запятнают имидж Путина. «Отчет основан на утечке данных только из одной из панамских юридических фирм», — говорится в заявлении лидера оппозиции и борца за борьбу с коррупцией Алексей Навальный. «Тем не менее, этой небольшой части достаточно для импичмента [Путина].»

Навальный окончательно утвердился как автор подробных отчетов о коррупции среди российских официальных лиц, включая ближайших друзей Путина. Недавно он назвал Путина «царем коррупции».

Его последнее расследование, видео на YouTube, обвиняющее генерального прокурора России Виктора Чайку в связях с организованной преступностью и коррумпированным бизнесом, было просмотрено более 4,7 миллиона раз с момента его публикации в декабре, или чуть более 3% россиян. .

Президент России Владимир Путин (в центре) позирует для селфи с президентом хоккейного клуба СКА, членом правления КХЛ Романом Ротенбергом (слева) и бизнесменом Геннадием Тимченко (второй справа) в мае прошлого года.

(Алексей Никольский / СПУТНИК / КРЕМ / EPA)

Оппозиционный депутат, которого выгнали из нижней палаты российского парламента за критику Путина и «Единой России», сказал, что доклад нанес «серьезный удар» по репутации Путина. Это будет «способствовать разрушению его имиджа непогрешимого президента, а вся власть, вся мощь правительства основаны на личном имидже Путина», — сказал Геннадий Гудков.

Transparency International, международная организация по борьбе с коррупцией, назвала Панамские документы «приятным сюрпризом».”

«Все это примерно совпадает с тем, с чем мы имели дело», — сказал Антон Поминов, глава российского отделения Transparency International. «Это приятный сюрприз, что документы такого рода появляются в таком количестве и с таким качеством».

«Таких компаний десятки, офшоров намного больше, и масштабы [таких схем] могут быть в десятки раз больше», — добавил он.

В январе группа заявила, что Россия занимает 119-е место в ее глобальном индексе коррупции из 167 стран, между Гайаной и Сьерра-Леоне.

Возрождающаяся пропагандистская машина Кремля и подавление независимых СМИ будут держать большинство россиян в неведении о Панамских документах, согласно данным московского независимого социологического агентства «Левада-Центр».

«Об этом узнают не более нескольких процентов населения», — сказал социолог «Левады» Денис Волков.

Он сказал, что не более 15% россиян знали о сообщениях российской оппозиции о коррупции среди высших должностных лиц, и добавил, что среднестатистические россияне «не пошли дальше» архетипической российской идеи «хорошего царя», который борется с коррупцией среди его должностные лица, но сам не совершает никаких нарушений.

«В основном Путин исключен из этих схем, Путин борется с ними, хотя и безуспешно», — сказал Волков.

За последнее десятилетие многочисленные сообщения российских и международных СМИ, антикоррупционных групп, оппозиции и критиков обвиняли ближайшее окружение Путина в причастности к массовым коррупционным схемам на миллиарды долларов.

The Guardian утверждала в 2007 году, что Путин владеет состоянием «не менее» 40 миллиардов долларов, цитируя политолога и бывшего кремлевского инсайдера Станислава Белковского.

Путин ответил на доклад одной из своих фирменных соленых фраз. «Они взяли это в нос и размазали по своим листам бумаги», — сказал он на пресс-конференции в 2008 году.

Лидер оппозиции Борис Немцов опубликовал серию отчетов о причастности Путина к коррупции, отмыванию денег и незаконному бизнесу. .

«Коррупция в России перестала быть проблемой и стала системой», — написал он в одном из своих отчетов.

Немцов описал «Озерный кооператив», группу из нескольких бывших офицеров КГБ и близких друзей Путина, которые построили скромные дачи или загородные дома недалеко от Санкт-Петербурга.Петербург, став соседями Путина.

После того, как Путин занял пост президента, члены кооператива — наряду с бывшими коллегами Путина и партнерами по дзюдо — также выросли.

Через несколько лет они стали высокопоставленными чиновниками, отвечающими за безопасность, внутренние дела, транспорт, таможенную службу, связь, миграционную службу и борьбу с наркотиками в России.

Другие превратились в магнатов из списка Forbes, контролирующих огромные объемы российского экспорта нефти и газа, железных дорог, поставок ядерного топлива, высокотехнологичного сектора, строительства газопроводов, телекоммуникаций, рекламы и банковского дела, говорится в докладе Немцова.

Большинство чиновников, перечисленных в отчете Немцова, не отрицали своей дружбы или коллегиальных связей с Путиным, которые предшествовали его президентству.

Немцов был убит за стенами Кремля в 2015 году.

В 2014 году New York Times сообщила, что банк «Россия» — в котором виолончелист Ролдугин предположительно владеет долей — имел активы на сумму около 11 миллиардов долларов и распространил свои «щупальца» по экономике России.

Банк стал символом путинской «марки кланового капитализма», который позволил его друзьям и бывшим коллегам стать миллиардерами, контролирующими ключевые секторы экономики России, говорится в докладе.

Вне характера: книги Zebercet в Moda Кадыкёя

Необычное имя, Зеберсет, появляется в первом предложении романа «Родина-отель» Юсуфа Атилгана, писателя, который, кажется, с бесподобным воодушевлением обозначил место экзистенциализма в постмодернистской турецкой литературе. Зеберсет — клерк в отеле, к тому же загадочный, управляемый своими импульсами. Он упорно в соответствии из специфический приземленных, однако, нерешенная, загадка, пустая комната в его гостинице.

Та же настойчивость, возможно, психологическая навязчивая идея, лежит в основе воли, которая движет уникальной турецкой традицией сахаф, или бывшего книжного магазина. Несмотря на временную неуместность и полную невероятность, такие витрины, как Zebercet в районе Мода Кадыкёй в Стамбуле, остаются открытыми и, по сути, хорошо протоптанными. Совершенно обычным днем ​​четверга группа молодых людей сидела у дверей дружелюбного продавца книг-сахаф и рассказывала о литературе, жизни, своем городе и мире.

По обе стороны от сахафа Zebercet вряд ли есть магазины, которые говорят об особом порядке культурной изысканности этого района. Moda Plak, что означает Moda Vinyl, распахивается, готовая развлечься своими винтажными звуковыми системами и усилителями. В пластинке есть мягкая приманка, ее интуитивный резонанс смешивается с городской физикой, особенно дополняя соседний сахаф, в котором присутствуют малоизвестные прессы русской классической музыки Odeon.

А по ту сторону неотразимо причудливой витрины, выкрашенной в малиновый цвет, находится магазин одежды, предлагающий своим прохожим возможность заглянуть в выгодные вложения в новую одежду различных пушистых и пушистых разновидностей.Тем не менее, в скучный будничный будний день, в свете сияющего, залитого солнцем неба, когда облака периодически проходят, сахаф уверенно сохраняет равновесие по отношению к более пыльной реальности, где прошлое ценится с величайшим уважением.

Как и все остальные, старый друг сахаф — не кто иной, как бездомный кот. Они похожи на Санчо Панса для Дон Кихота, последний символ самого сахафа, идущего в довольно эксцентричном приключении, самовращающемся, анахроничном, но из-за милой природы их своенравия, которого стоит сопровождать, хотя бы для кратковременной остановки. посреди дневной прогулки.На книгах, которые Zebercet продает на тротуаре, черно-белое животное из семейства кошачьих часто дремлет.

Литературный старинный режим

За пределами сахаф Zebercet, в простых деревянных ящиках, мы гордимся усилиями в борьбе за то, чтобы подчеркнуть широкий вкус турецкой литературы к писателям за рубежом: американским, французским, немецким и русским.Легкое нажатие на заднюю лапу бездомной кошки, которая, хотя и обеспокоена, воздерживается от ударов, — это перевод 1971 года «Нексуса» Генри Миллера, восхитительного рудника стилизованной прозы ХХ века в ее лучшем виде.

Более локально настроенные, такие названия изобилуют, как рассказ Букета Узунера о Галлиполи или исследование турецких классиков Яхья Кемаля.В окне, откуда зритель может заглянуть в переполненный интерьер, такие обложки, как удобный для детей перевод ежедневного сборника сказок или устаревшая копия книги по современному искусству фотографии, готовы к тому, чтобы духи исследования взлетели, не обремененные мирским давлением приверженности модернистскому новостному циклу.

Внутри — лица писателей Чака Паланика, самодельного прядильщика легендарных размеров в истории популярной литературы Америки, и Сэмюэля Беккета, незаменимого драматурга литературной философии из мирских лингвистических талантов Ирландии.Это двухуровневый дом, в основном из турецких материалов на первом этаже, а также через тонкую лестницу, чердак, который ведет к собранию старинных книг из-за границы, которые может унести только сахаф.

Книги Zebercet sahaf хорошо классифицированы, поскольку вся их кажущаяся случайность — всего лишь характерная черта магазина подержанных книг, причем некоторые из них более беспорядочные, чем другие. Благодаря своему расположению по соседству, Zebercet сохраняет определенную ясность, чтобы выдвигать на первый план то, что порой вызывает редкое удивление книги, которая, как ниоткуда, кажется, прямо говорит коллективному подсознанию об общих интеллектуальных интересах, разделяемых все.

Пожилая женщина на другом конце света вспоминала дни, когда она читала, и сквозь туман угасающего зрения не оплакивала потерю, а радовалась жизни, которую ведет с радостью чтения. Один из ее любимцев, Тейлор Колдуэлл, много писал как современник Юсуфа Атилгана. Ее 12-й роман «Мелисса» — это феминистский портрет неудовлетворенной женщины, вынужденной делать выбор в мире мужчин, копию которого приобрела Зеберсет.

Сзади

Книготорговец Zebercet sahaf — добрый джентльмен, чей высокий рост требует, чтобы он слегка наклонился под низким потолком, где за своим столом в дальнем противоположном конце у входа он собирает сдачу, которая выдается покупателями, и отвечает на вопросы студентов и литераторов, пришедших с интересом или по прихоти. Он свободно говорит по-английски и переключается обратно на турецкий, не пропуская ни секунды.

Мир сахафа подобен тайному саду, в котором запах одного цветка открывает лепестки другого, что, хотя и отличается, создает гармоничный букет книжных открытий. При достаточной эрудиции увидеть коллекцию книг только с названиями, названиями и обложками, возможно, беглый просмотр первых страниц, все равно что войти в кафе, громко разговаривая с поэтами, философами и писателями веков.

Например, корешок книги итальянского модерниста Итало Свево появляется в разделе иностранной художественной литературы Зеберсета в переводе на турецкий язык.Его вторая книга, роман «Сенилита», опубликованная в 1898 году, известная на английском языке как «По мере того, как мужчина становится старше» или «Карнавал Эмилио», оказала прямое влияние на турецкого писателя Тезера Озлю, который после ее смерти в 1986 году возвращается к постели и умы своих читателей с особенным шармом.

И как снаружи, так и внутри Зеберсета турецкая литературная культура 1970-х годов изобилует интригующими пересечениями, особенно когда речь идет о жесткой прозе парижского эмигранта из Бруклина Генри Миллера.Другой том его диптиха к Nexus, озаглавленный «Plexus», хранится на уютных полках Зеберсета рядом с его тонким редким названием «Улыбка у подножия лестницы». Переведенный на турецкий язык еще в 1967 году, это был несравненный сюрреалистический набег Миллера.

Оглядываясь назад на улицу, где разноцветные выступы защищают пешеходов от частого проезда автомобилей, изнутри Zebercet sahaf, под тусклыми цепочками лампочек, которые отражаются от глянцевых, но выцветших плакатов, прославляющих давно устаревшую славу и удача, сахаф становится самостоятельным местом, где можно получить не только знания, но и перспективу, например, прочитать книги, написанные десятилетия назад, если не столетие назад.