Дмитрий быков лучшие книги: Лучшие книги Дмитрия Львовича Быкова
«Дом листьев» и «S»: Дмитрий Быков о двух лучших триллерах последних лет
В новом выпуске курса «История новейшей литературы: 10 главных романов конца XX — начала XXI века» Дирекции образовательных программ Департамента культуры Москвы Дмитрий Быков рассказывает о мрачном очаровании «Дома листьев» Марка Z.Данилевского и «S» Джей Джея Абрамса и Дага Дорста.
Всю свою жизнь я решаю задачу: как сделать так, чтобы читатель не мог оторваться от книги? Ведь почему падает интерес к чтению? Потому что неинтересно. Это вообще достаточно обсуждаемая сейчас тема — существует, например, большая работа Елены Иваницкой «Феномен интересного»; есть одноименная статья Михаила Эпштейна. В общем, коллективным усилием человечество додумалось до того, что интересно нам бывает по трем причинам.
Прежде всего, нас манит тайна, семантическая несоотносимость разных деталей происходящего. Почему всех так занимает перевал Дятлова? Потому что подробности этой истории укладываются не в одну, а только в две, в три схемы.
Все противоречия снимает версия со шпионами, но проблема в том, что там их не было и быть не могло. Нестыковки и разноплановость — причем не столько логические, сколько стилистические, — и придают этой истории таинственную прелесть.
Кроме того, человеку всегда интересно то, что соотносится непосредственно с ним. «Евгений Онегин» стал бестселлером, потому что читатели узнавали в себе либо Онегина, либо Татьяну. Зацепить можно, описав ту эмоцию, которой в литературе еще не было: так, Катулл создал новую лирику — стихи о любви, которая переходит в глубокую ненависть к своему объекту. Новую эмоцию, безусловно, привнес Бродский — сочетание абсолютного космического презрения к миру и абсолютного обывательского тщеславия; когда человек равнодушен ко всему, кроме того, что о нем напишут в журнале. Аналогичная ситуация с Платоновым, предложившим сложнейшее чувство — бесконечную умиленность, помноженную на бесконечную физиологическую брезгливость.
Наконец, нам интересно читать то, что с интересом написано.
Борис Стругацкий говорил: «Писатель непрофессиональный от профессионального отличается тем, что профессиональный не получает удовольствия». Это всегда заметно: чувствуется, что «Пикник на обочине» писался с наслаждением, а «Град обреченный» — без. Но иногда читателю надо испытывать и омерзение.
У «Дома листьев» Марка Z.Данилевского и «S» Джей Джея Абрамса и Дага Дорста есть все три признака. И помимо того что они способны удержать читательское внимание, эти книги свидетельствуют о том, что бумага бессмертна, что прежняя, аналоговая традиция чтения — не прервется.
Для начала поговорим о Данилевском. Его роман предлагает очень важную метафору, указывает на крайне существенный аспект человеческого самоощущения. В этом смысле я бы сравнил «Дом листьев» с «Парфюмером». Зюскинд использовал запах как идею всечеловеческой связи. Метафора Данилевского отсылает к важнейшему для американцев образу дома как проекции души. Эта же идея крайне близка Фолкнеру и — как ни странно — Толстому.
Что же происходит в «Доме листьев»? Есть хозяин тату-салона, типичный скиталец, алкоголик, мыслитель, прожигатель жизни, интенсивный потребитель девушек, который — и это очень важно — живет в Калифорнии. В доме слепого старика Дзампано, умершего при странных обстоятельствах, он находит рукопись. Когда главный герой начинает ее читать, он чувствует, что медленно сходит с ума, — и неспроста. Эта книга апеллирует ко всем фобиям, которые есть у человека, но больше всего — к клаустрофобии. Она удивительно реалистична — в том числе из-за того, что автор приводит ссылки на отчасти существующие, отчасти несуществующие фильмы и архитектурные сооружения. Кроме того, в романе фигурирует загадочная и тревожная пленка — кинофильм, смонтированный фотографом Нэвидсоном. Этот самый Нэвидсон постоянно снимает себя, свою семью и дом и в какой-то момент, просматривая видео, выясняет, что внутри появилось помещение, не предусмотренное планом, — маленький чулан между двумя комнатами на втором этаже. Он проводит измерения и выясняет, что дом изнутри больше, чем снаружи.
А потом Нэвидсон понимает: внутренние помещения срастаются и таких укромных пространств — несколько.
Почему мне так близка эта книга? Потому что, общаясь со знакомыми мне людьми, я постоянно обнаруживаю в них вещи, о которых не подозревал. Чаще эти бездны меня ужасают, иногда радуют, например, когда женщина, которую ты любишь, скажет тебе что-то смешное и невероятно точное — и ты поражаешься, какое сокровище готовило тебе обед. Но, как правило, в своем друге обнаруживаешь дремавшую зависть, или страсть, или комплекс, о котором ты даже не подозревал.
Поэтому роман Данилевского на самом деле о любви, о том, как Нэвидсон и Карен открывают друг в друге все новые и новые местности. По ходу книги Нэвидсон узнает, что Карен была ему неверна, и от этого еще больше ее любит. Когда мы читаем вторую главу романа, излагающую версию Карен, возникает забавная стереоскопия: мы видим, что дело обстоит совершенно иначе. Вообще, эта сложная бумажная книга создает в нас ощущение, будто вы блуждаете в лабиринте чужих бездн.
Америка — страна триллеров, и Данилевский блестяще использует этот культурный ресурс. Писатель постоянно отсылает нас к конкретным историям о пропавших без вести, о стариках, сошедших с ума, об одиночках, которых преследуют призраки. Мы осознаем, что США — это территория безумия, оттененного бешеной деловой жизнью: на поверхности Вашингтон и Линкольн, рациональность и просвещение, а с изнанки — аутсайдеры и безумцы, монстры и маньяки.
У «Дома листьев» была довольно занятная судьба: он был отвергнут множеством издательств — и автор издал книгу за свой счет. Сначала роман стал культовым среди студентов, а сегодня в Америке нет такого магазина, где «Дом листьев» не стоял бы на главной полке. В России Данилевского согласилось печатать только издательство «Гонзо». Они были полностью уверены в коммерческом провале, а сейчас делают уже шестую допечатку.
Почему сложные книги становятся бестселлерами? Первый тираж «Улисса» был распродан за три дня — да и «Поминки по Финнегану» тоже хорошо разошлись.
Долгие годы хитом остается 1200-страничный роман Джозефа МакЭлроя «Женщины и мужчины», в котором никто ничего не понимает. Людьми движет жажда самоуважения: читая сложную книгу, мы совершаем довольно большие усилия. Одолев Данилевского, мы очень собой гордимся.
Перейдем к «S». Как вы знаете, режиссер и сценарист Джей Джей Абрамс довольно странный тип. Он совсем не писатель, и вместе с тем я горячо рекомендую вам эту книгу — пусть она пока и не переведена (и вряд ли будет). После выхода в 2013 году она получила очень неоднородные отзывы — от одной звезды до пяти, от «чушь собачья» до «гениально».
У «S», как и у «Дома листьев», сложная матрешечная композиция. Есть книга «Корабль Тесея», издание которой стилизовано под 1947 год. В ней три истории. Ее автор — писатель Страка, выходец из Восточной Европы, скрывающийся под псевдонимом. Теоретически он написал 19 (важная цифра для романа) книг, и эта — последняя. Сочиняя «Корабль Тесея», Страка назначал свидания своей переводчице, в которую был тайно влюблен, и ни разу на эти свидания не явился — но оставил много шифров и кодов.
Но, даже разгадав их, мы не получим ответы на все наши вопросы.
О чем, собственно, его роман? Это история человека, который обнаружил себя избитым на берегу океана: он ничего не помнит и при нем нет никаких документов. На протяжении всего романа он пытается собрать свою личность. Он идет в кабак, и там смутно знакомая женщина говорит, что он должен поступить на корабль, стоящий в порту. Он нанимается на него: вся команда состоит из мрачных людей и обезьянки, которая играет в действии какую-то непонятную роль (она проясняется в последней главе). Живя в этой команде, отношения с которой напоминают «Морского волка» Лондона, путешествуя по странным берегам, герой узнает, что у него есть могущественный враг по имени Веведа, но где находится этот враг, он понять не может.
Третий слой романа — самый интересный. У книги, как и положено изданию 1947 года, есть огромные поля, и на них переписываются два студента — закомплексованная, но очень хорошенькая Джен и Эрик — авантюрист, которого вечно выгоняют из университета.
Поначалу они незнакомы: она пишет желтым, он — синим. После личной встречи Джен использует черный, а Эрик — зеленый. Наконец они влюбляются и переходят на красный и лиловый. Разобравшись в динамике их отношений, вы начинаете обращать внимание на вложенные в книгу газетные вырезки, открытки и шифровальные таблицы — и принимаетесь решать задачки. Например, такие: берете координаты тех городов, в которых побывал герой, и подставляете под них буквенные значения с помощью шифровальной таблицы — чтобы прочитать что-то вроде «Мое сердце плачет о тебе». Каждая глава книги представляет собой не только новую локацию, но и новую систему шифров: взломав их, вы узнаете, кто такой S, почему он скитается и чем ему угрожает Веведа.
Надо сказать, что если захотеть, любую книгу можно прочесть как закодированное послание. И некоторые литературоведы этим и занимаются, «дешифруя» хоть Пушкина, хоть Набокова. В чем оригинальность «S»? Этот роман — проекция нашего поиска Бога. Мы все в какой-то момент оказались на берегу и без документов — а потом начинаем себя (и скорее всего, с чужой помощью) идентифицировать.
Эта книга позволяет нам познакомиться с миром через личный опыт, как будто в первый раз. И потом — по всему тексту разлита печальная романтика приморского города, бедного, заброшенного и бесконечно таинственного; тут буквально пахнет морем, гнилью, водорослями — всем этим сложным спектром запахов то ли из нашего детства, то ли из прошлой жизни, то ли из мечты об идеальном месте. И когда вы заканчиваете читать роман и понимаете, что ни одна его загадка вами по большому счету не разгадана, вы остаетесь с ощущением мира как пленительной тайны, как зашифрованного послания.
Почему я решил остановиться на этих двух романах? Я посмотрел темы произведений, которые были предложены вам до меня. Должен сказать, что почти каждое сочинение вызывало у меня какую-то зевоту. Связано это с тем, что мне не так уж нужно уважать себя: мне нужно, чтобы было интересно. Трагическая особенность русской литературы — в том, что она чрезвычайно монотонна. Вот автор пишет и ужасно гордится тем, что у него выходит похоже на советскую литературу.
Или какой-то европеец вспоминает свое путешествие через всю Европу в поисках архитектурных неточностей. Все это невыносимо; в этом нет напряжения, нет динамики. И я прихожу в ужас, когда читаю то, что пишут наши современники в России. На читателя можно воздействовать с помощью тысячи приемов — а они знают полтора. Это позор — выпускать роман о том, как Иван Иваныч вышел на улицу, закурил и пошел на работу. Книга, которую вы пишете, должна быть увлекательным приключением, которое лучше бы заканчивалось для читателя смертью — или преображением.
Издательство
«Гонзо», Екатеринбург, 2016, пер. Д.Быкова, А.Логиновой, М.Леоновича
От Быкова до Уэльбека: 20 лучших книг осени
Лекции по русской литературе от Дмитрия Быкова, сборник рассказов Александра Цыпкина «Девочка, которая всегда смеялась последней», а также седьмой роман Мишеля Уэльбека «Серотонин» – редакция «Собака.ru» выбрала два десятка новых книг на любой вкус.
Константин Богомолов «Так говорил Богомолов»
Несмотря на неудачное название с реминисценцией Ницше уровня учебника по философии для первокурсников, книга театрального и кинорежиссера Константина Богомолова – сборник очень талантливых постмодернистских текстов.
Какие-то из них циничны, другие – остроумны, третьи – трогательны и беззащитны, а все вместе – по-настоящему честное высказывание о себе, жизни и смерти.
«АСТ», уже вышла
Марк Мэнсон «Все хреново: книга о надежде»
Сиквел бестселлера «Тонкого искусство пофигизма» посвящен бесполезности надежд. Марк Мэнсон считает их не компасом земным, а главной причиной разочарований. И как Хайдеггер еще в начале 20 века (видимо, все в истории возвращается) предлагает жить здесь и сейчас.
«Альпина Паблишер», уже вышла
Дмитрий Быков «Русская литература: страсть и власть»
Дмитрий Быков – человек невероятной работоспособности и энергии. Он успевает не только писать книги, но и читать лекции о русской литературе в проекте «Прямая речь». Лучшие из них вошли в сборник, недавно выпущенный издательством «Редакция Елены Шубиной». Это рассказы о 20 писателях – от Пушкина и Гоголя до Бунина и Горького. Современный конкурент Набоковским «Лекциям по русской литературе».
«АСТ: Редакции Елены Шубиной», уже вышла
«Форпост. Беслан и его заложники»
Книга журналистки «Коммерсанта» Ольга Алленовой – это не только воспоминания переживших трагедию в Беслане, но и попытка разобраться спустя 15 лет, как те события повлияли на нашу страну.
«Индивидуум», уже вышла
Александр Цыпкин «Девочка, которая всегда смеялась последней»
В новой книге Александра Цыпкина собраны ироничные и не очень рассказы писателя. Как и прежде, их можно будет услышать и вживую в исполнении самого автора и актера Константина Хабенского (например, в Петербурге – 12 октября в «Мюзик-Холле»).
«АСТ», уже вышла
Егор Апполонов «Пиши рьяно, редактируй резво»
Автор Telegram-канала «Хемингуэй позвонит» Егор Апполонова систематизировал опыт писателей от Аристотеля до Евгения Водолазкина, как создать великий роман. Конечно, прочитав эту книгу вы его не напишите, но изучать ее от этого не менее увлекательно.
«Альпина Паблишер», уже вышла
Соломон Волков «Москва / Modern Moscow. История культуры в рассказах и диалогах»
Герои книги историка Соломона Волкова – Чехов, Булгаков, Эйзенштейн, Шостакович, Евтушенко, Рихтер, Ерофеев и Пригов, а рассуждают о них современные культуртрегеры: от Марины Лошак и Галины Юзефович до Антона Долина и Дмитрия Бака.
«АСТ: Редакция Елены Шубиной», уже вышла
Ольга Медведкова «Лев Бакст, портрет художника в образе еврея. Опыт интеллектуальной биографии»
Историк искусства и архитектуры Ольга Медведкова попыталась реконструировать интеллектуальную биографию художника, основываясь на архивных источниках и эго-документах – текстах-мифах, которые сам Бакст оставил о себе.
«Новое литературное обозрение», сентябрь
Зак О’Мэлли Гринбург «Три короля. Дидди, Доктор Дре, Джей-Зи и превращение хип-хопа в многомиллиардную индустрию»
Журналист Зак О’Мэлли Гринбург ведет в американском Forbes колонку о селебрити.
В центре его внимания на этот раз – как экономически формируются многомиллионные хип-хоп-империи. Для наглядности он выбрал личные бренды трех рэперов: Дидди, Доктора Дре и Джей-Зи.
«Индивидуум», сентябрь-октябрь
Майкл Коннелли «Черный лед»
Продолжение детективного бестселлера о сотруднике полиции Лос-Анджелеса Гарри Босхе. На этот раз он будет расследовать смерть офицера спецподразделения по борьбе с наркотиками. Автор остросюжетной серии Майкл Коннелли – лауреат Пулитцеровской премии.
«Азбука», сентябрь
Пьер Леметр «Горизонт в огне»
Новый роман лауреата Гонкуровской премии впервые выходит на русском языке. Это продолжение принесшей ему награду книги «До свидания там, наверху». Главная героиня романа – Мадлен Перикур, которой после кончины отца предстоит возглавить построенную им финансовую империю.
«Азбука», сентябрь
Джоан Энтуистл «Модное тело»
Одежда – ключ к формированию нашей идентичности.
«Новое литературное обозрение», сентябрь
Яша Левин «Интернет как оружие. Что скрывают Google, Tor и ЦРУ»
Журналист-расследователь Яша Левин демонстрирует обратную сторону интернета: как личные данные пользователей сети становятся основанием для их ареста и какую роль в этом играют ЦРУ, АНБ и Пентагон.
«Индивидуум», сентябрь-октябрь
«Михаил Козаков: Ниоткуда с любовью»
В составленном Еленой Тришиной сборнике своими воспоминаниями об авторе «Покровских ворот» Михаиле Козакове делятся актрисы Светлана Крючкова,Татьяна Догилева, Людмила Хмельницкая, Мария Кнушевицкая, танцовщик Михаил Барышников и многие другие.
«АСТ: Редакция Елены Шубиной», конец сентября – начало октября
Жоэль Диккер «Исчезновение Стефани Мейлер»
Детективный роман Жоэль Диккер, автора бестселлеров «Правда о деле Гарри Квеберта» и «Книга Балтиморов», занял первое место по читательскому спросу среди всех книг на французском языке, вышедших в прошлому году.
Corpus, осень
Николас Рейнольдс «Писатель, моряк, солдат, шпион: Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935—1961 гг.»
Военный историк Николас Рейнольдс рассказывает биографию Хемингуэя, как будто это шпионский детектив в духе Джона Ле Карре. Связи с КГБ и предшественником ЦРУ Управлением стратегических служб для полноты картины прилагаются.
«Альпина нон-фикшн», октябрь
Мишель Уэльбек «Серотонин»
Седьмой роман печального французского бытописца современности иронично посвящен гормону счастья. Как всегда у Уэльбека, история личного фиаско происходит на фоне заката Европы и ее попыток объединения.
Corpus, октябрь
Михаил Елизаров «Земля»
Новый роман автора бестселлера «Библиотекарь» и лауреата премии «Русского Букер» Михаила Елизарова – попытка осмыслить тему смерти и через нее высказаться о стране и сегодняшнем дне.
По его словам, «кладбище — такая же Родина, как и Россия, и, возможно, самая главная Родина, ведь близких по большому счету хоронят не в землю, а дома».
«АСТ: Редакция Елены Шубиной», октябрь
Александр Иличевский «Чертеж Ньютона»
Лауреат «Большой книги» и «Русского Букера» не писал крупные формы почти 9 лет. Поэтому роман «Чертеж Ньютона» Александра Иличевского – по-настоящему долгожданный. Его протагонист – московский физик, который убежден, что Вселенная состоит из потоков данных.
«АСТ: Редакция Елены Шубиной», октябрь – ноябрь
Миша Сафронов «Книга вопросов»
Режиссер анимационного кино Миша Сафронов, придумавший «Ленинградскую молитву» и «Летающих зверей», готовит книгу-наследника по прямой его же литературного мастер-класса «Вообразительное искусство». Она вновь будет посвящена тому, как придумать и написать сценарий мульфильма.
«Сеанс», ноябрь
Следите за нашими новостями в Telegram
Автор:
sobaka,
Люди:
Дмитрий Быков, Александр Цыпкин
Книги – Павел Подольский
Пишу два типа книг – мемуары и триллеры.
Воспитание вора было связано с тем, чтобы быть родителем. Мои следующие мемуары будут о деньгах. Мастер, Миньон — это триллер. Книга рассказывает о Нике Бернсе, лингвистическом ученом и начинающем художнике. Master, Minion рассказывает о раскрытии убийства, побеге из трудных обстоятельств и финансовой войне. Если вы дочитаете книгу до конца, то поймете, почему именно продолжение необходимо!
Мастер, Миньон
«Потрясающая история, которая одновременно представляет собой пугающее видение глобального конфликта и превращения денег в оружие, а также более глубокое исследование верности, любви и обмана. Подольский знает, как работают деньги. Хозяин, миньон чертовски ужасен и настоятельно рекомендуется». Дэвид Макклоски, автор книги «Станция Дамаск».
«Удивительная история! Захватывающее изображение людей и механизмов, стоящих за финансовой войной. Павел — настоящий рассказчик, знающий Россию и Китай не понаслышке. Он берет читателей в захватывающее путешествие, которое может предложить только посвященный человек».
Майк Хейс, бывший командир Seal Team Two.
Этот «роман — удачное сочетание американской напряженной фабулы и русской саморефлексии… своего рода секретный отчет из глубины русского ада… это книга, которая вам нужна… книга, которая предупреждает вас, что вы тоже можете стать русским. Потому что дело не в нации, а в совокупности бед, скрытого таланта и психологических проблем. Это судьба… и иногда ее не избежать». Дмитрий Быков, российский писатель, поэт, журналист, переживший попытку отравления в Кремле
«Когда убивают высокопоставленного российского чиновника, безжалостный затворник-миллиардер из хедж-фонда подозревает, что это не единичный случай, а начало междоусобной борьбы внутри российской силовиков, что грозит перевернуть геополитику вверх дном. Он пускает своего лучшего приспешника… на след, чтобы снять слои двуличия, коррупции и насилия. Бывший исполнительный директор одного из самых влиятельных хедж-фондов в мире, Пол тонко понимает, как деньги ведут к информации и как информация ведет к власти».
Джей Ньюман, автор книги Undermoney и инвестор с Уолл-стрит
Купить книгу
Воспитание вора
«Я очень хочу понять, как люди думают и почему, потому что это самое важное. Эта книга предлагает бесценную картину того, как самые ранние детские переживания влияют на мышление. Рекомендую всем родителям». Рэй Далио, основатель Bridgewater и автор книги «Принципы бестселлера № 1 по версии New York Times»
«Отражая свое журналистское прошлое, Подольский с состраданием относится к процессу усыновления и бесчисленным проблемам, с которыми сталкиваются семьи». Нил Аггарвал, доцент кафедры клинической психиатрии Колумбийского университета
«Глубоко личные и трогательные воспоминания». Стивен ДеСальво, обзор Amazon
«Невероятные мемуары, которые очаровали меня от начала до конца». JB, обзор Amazon
«Я не тот, кто читает мемуары, но это было увлекательное чтение». Обзор Amazon
«Это лучшая книга о расстройстве привязанности, которую я когда-либо встречал».
Amazon обзор
Купить книгу
https://www.youtube.com/watch?v=B6eaw7MIMns
dmitrybykov — Three Fold
Дмитрий Быков
Переведено Юлия Мейтова Hersey
Когда муж Веры Фоминой вернулся с войны, он был мертв. Ей повезло: остальные вернулись без руки или ноги. Это был небольшой город, довольно бедный, негде спрятаться. Вера услышала плач из домов вниз по реке. улице она увидела перепуганных детей и рыдающих ведьм. Она старалась избегать инвалиды, глаза которых полны ошибочной ненависти к ближним, как хотя обидели их соседи. Муж Веры вернулся прямо после победы; иногда ей даже казалось, что это было только что. К тому времени ее память вся перепуталась.
Такие вещи, как умерший жених или мертвец, возвращающийся из
война то и дело всплывала в разговорах. В этом не было ничего необычного.
Когда Вера была маленькой девочкой, дети говорили испуганным шепотом о ночных гостях , но ее воспоминание было
выключенный. Она никогда не замечала никакого запаха, и, очевидно, он никогда не пил чьей-либо крови.
Все это были бабушкины сказки, и поэтому она ничего не подозревала, пока они не
устроил вечеринку в честь своего возвращения. Он начал танцевать, и когда он
танцевали, все остановились как вкопанные, а гармонист выронил
инструмент и отпрянул.
Так и танцевал Степан один, глядя прямо перед собой, его движения, непохожие ни на один танцевальный стиль, известный мужчинам: снова и снова он наклонялся в сторону, взмахнул кулаком вверх и вниз, затем яростно топнул по земле, перебрасывая весь свой вес на одну ногу, и каждое его движение было косым и перекошенный. Он покрутился на месте, запрокинув голову, затем хлопнул себя рука на плечах, поклоняясь неизвестному богу в странном ритуале. Наконец он поклонился и остановился.
Никто не знал, где он научился так танцевать. Он выпил мало, но ел с жадностью.
Ночные гости были совсем другими. Пришли, позвонили
звонок в дверь, постучали; иногда ломали дверь, потом грабили
все и забрали хозяина дома, и его жену, а иногда и
их дети.
Ночные гости были живыми существами, пусть необычно одетыми, но
они следовали закону и не имели в себе ничего потустороннего, и поэтому они
действительно стоило опасаться. Мертвых не часто обсуждали, так как генерал
Правило все еще оставалось в силе: «О мертвых либо говорят хорошо, либо ничего не говорят». Вера
обо всем этом знала в принципе, просто не ожидала, что так повезет. Что
было в ней что-то особенное? Не так много, кроме так называемого приглушенного северного
красота. Еще она приготовила вкусные картофельные оладьи, но опять же, картошка
оладьи сложно испортить. Местные жители называли их поплавками, потому что
оладьи будут плавать, если их бросить в воду. Поплавки даже подавались в
бассейн.
Степан очень любил оладьи. Собаки не боялись его и даже ласково прижалась к его ноге, но Дашка-кошка рванула на виде Степана, спряталась в угол и обнажила клыки с шипение Но в городе осталось очень мало кошек. Большинство куда-то ушло.
Вместо этого вдруг стало много детей: во время
Войну они держали очень тихо, а теперь бегали, кричали, играли в войнушку.
Степана все любили как родную душу. Он делал для них странные игрушки: резную птицу с одним крылом — может быть, потому, смерть была чем-то неполным — или глиняной лошадью на пяти ногах. Дети сделали не играть с этими игрушками, они не для этого были. Вместо этого дети любили останавливаться по дороге и прислоняться к Степану, сидевшему на скамейке у дверь, подняв лицо к солнцу. Война закончилась весной, как обычно, и солнца было много.
«Дядя Степан, — закричали дети, — расскажи нам о войне!»
«Бум, бум», — говорил Степан.
«А потом что?»
«Не помню», — отвечал он.
Дети засмеялись и убежали, а потом вернулись в согреться рядом со Степаном.
Ночью Степан пошел гулять. Нормальные мужики так делают скатиться и начать храпеть, но, казалось, для Степана это было источником энергии, потому что эта штука близка к смерти, и это перезарядило его.
Он бродил, греясь в лунном свете, и
иногда он отвязывал собаку и брал ее с собой. Они бродили вокруг,
человека и его опекуна, и улица плавно катилась под их ногами, и даже
пыль как будто уснула.
Они шли в лунном свете, пропитанные
серебристые, такие счастливые, что хотелось им позавидовать. — Нет, я тебе не завидую, Вера, —
— сказала ее соседка Анна с оскорблением, которое всегда вертелось у нее на языке. Анны
муж не вернулся, но народный заседатель навещал ее регулярно.
У народного заседателя было приземистое, коренастое тело и настолько глубоко втянутая голова
в его плечи, что он, казалось, был посвящен в тайну. Он и Степан
всегда переглядывались, как будто делились каким-то тайным знанием.
Но заседатель был жив, и несмотря на тучность
не показался крепким. Он выглядел уютным, конечно, но не крепким. Уют – это
воплощение хрупкости: это может быть хорошо, но через мгновение все рушится.
Заседатель был жив, он был подвижен, а потому в любовном деле он
было мало пользы. В отличие от Степана, который после войны стал великолепным,
непохожий ни на кого, нигде и никогда. Нормальный мужчина старается кончить как можно скорее
возможно, спеша через процесс. Степан вел себя так, как будто уже кончил
абсолютно все и некуда было спешить, а теперь он просто грелся
рядом с Верой, как будто она сама была смертью, и он не торопился, чтобы полностью
сытый.
До войны Степан и Вера были бездетны, а теперь
ребенок сразу, но только один, потому что хватит.
Маленький мальчик был странным, но только для постороннего глаза. Он было очень тихо. Даже в младенчестве он почти никогда не плакал, а вел себя как если он уже все знал и только искал подтверждения. Вера отправила его в детский сад, и там его все слушали, хотя мальчик никогда не говорил.
«Сережа когда-нибудь будет большим начальником», — сказала мисс Надя. уверенно; за время своего пребывания в должности она повидала до хрена детей и ни разу ошиблась в своих предсказаниях.
До войны Степан работал на заводе, но во время
Войну завод разбомбили, и шарикоподшипники перестали производить,
потому что, когда нести слишком много, не остается опоры. Как
ветеран, он получил достойную пенсию, хотя и решил не подавать на
инвалидность — зачем ему пособия по инвалидности? Его слух не был
здорово, это правда, но зачем ему был нужен слух, если он уже знал
все о себе изнутри? Снаружи не было ничего нового
мир мог сказать ему.
Внутренний мир был другим. Вера не знала
о внутреннем мире Степана, и даже когда они этим занимались, Степан
казался полностью закрытым. Интуиция Веры подсказывала ей, что там,
внутри Степана все еще продолжалось, и, по правде говоря, он никогда не
действительно вернулся. Он не солгал детям, когда сказал, что не помнит
ничего — просто все это было еще внутри.
Потому что помнить — значит как-то избавиться от прошлого, уйти прошлое позади, а у Степана оно шло внутри него, и поля еще горели, а в тех полях дымилось и тлело железо.
В полях железный танк ездил по пшенице, а
потом — бум! — экипаж сгорит внутри танка, и пшеница поднимется вверх.
в огне. Первый слой почвы продолжал взрываться, обнажая множество
мертвые, и еще мертвые лежали под ними, и вскоре выяснилось, что все они
были живы, потому что ничего не закончилось. Мертвые встанут и защитят свою землю
рядом с живыми, потому что это была действительно их земля, они жили в ней. Некоторый
ложились обратно, а некоторые и не совсем выдерживали, прямо как в детской игре
заморозки, а затем им будут выдавать пайки, но неохотно, потому что это
чувствовал себя не так.
Время от времени Степан пытался объяснить Вере, как ему удается вернуться с войны. Иногда он сказать, что он очень скучал по ней, плюс его так и не похоронили должным образом потому что все были слишком заняты, чтобы иметь дело с мертвыми — им нужно было думать о жизнь. Так он еще немного полежал, а потом вернулся. Иногда он говорил, что он вернулся, потому что скучал по маленькому Сереже, но Вера ему не поверила: вернулся тогда Серёжи ещё даже не было, он родился позже. Степан смутился, и понятное дело, ему было с чем столкнуться. Маленький Сережа любил Степана очень; он сказал, что его отец успокаивал его и в мире .
Иногда Степан говорил, что земля его не приняла, потому что
наелась — чуть было не похоронила, да земля отрыгнула его
прямо наружу, или, возможно, был еще один взрыв. Так или иначе, он пришел в себя
поле и пошел к остальным, но все экипажи были полностью укомплектованы,
и он получил отпуск, и все. Вера ничего этого не понимала.
Она была просто счастлива, что он вернулся.
Остальные так и не вернулись, и теперь все пошло
юг для тех, кто ждал. Никто ничего не ел, никто не кричал.
Степан кричал лишь изредка, а самое большее всегда непредсказуемый момент. Иногда он кричал во сне, а иногда во время смешной фильм, а не смех. Он никогда не смеялся — слава богу, — сказала Вера, — но там, где другие смеялись, он кричал громким, пронзительным звук, а потом косился на гостей влажными и вопрошающими глазами: Ну, что вы думаете? Гости скоро к этому привыкли, и это было не похоже на они и так часто приезжали — один раз на зимний парад, один раз на весенний один. Перед трапезой было принято минутное молчание. Один раз все было кончено, долгое время никто не знал, что сказать. Никому не нужно было говорить, потому что мало ли, да и писать не обязательно. Я делаю это только инерция, когда не осталось домашних дел.
Вера немного подождала, прежде чем поговорить с мужем о
важные вещи. Это было через год, когда его боевой товарищ приехал в гости. Она
знал, что его боевой приятель тоже был одним из них, благодаря его уверенной походке.
Он бы
никогда не бывал у них раньше, но он точно знал, где находится их дом, даже
правда, он стоял далеко в стороне от улицы, в доме пятом 17-го дома.
микрорайон, и даже почтальон не мог его найти. Это было как если бы
Боевой товарищ Степана почувствовал, где это.
Мертвые все делали медленно, но уверенно. Вера муж с приятелем долго сидели на кухне, сначала молча, потом пели песни, которых Вера никогда раньше не слышала. Лирика заставила ее думать о детях только начинают говорить и изо всех сил пытаются выразить свои особые чувства с обычные слова. Убыр », « акдоган », что-то в этом роде, Вера подумала, что может были тюрками. Вера почувствовала, что в турках что-то таится, как будто они могли прокрасться в смерть или вынюхать что-нибудь об этом. Они не были так далеко удалены от смерти сами. Но Вера тоже кое-что знала, и, наверное, поэтому ей удалось заманить мужа обратно.
Она не была однородной, а скорее ни тут, ни там:
Вера, то есть Вера, а Фомина, то есть дочь Фомы.
В противном случае ее
муж не вернулся бы — нет смысла возвращаться к кому-то
кто не понял.
В остальном он был таким же, как прежде; еще до войны, он тяготел к мертвым, но тогда он был одержим ремонтом вещей. Все чинил, а если ничего не ломалось, то разбирал и ставил Вернуться вместе. Таких, как он, называли разнорабочими, и они действительно умели что-нибудь своими руками. Теперь Вера не могла заставить его починить забор или отремонтировать сантехнику. «Почему?» — спрашивал он, беспомощно улыбаясь. «Это достаточно хорошо, как является.»
Вскоре Вера поняла, что и в самом деле достаточно хороша, поскольку
было, по крайней мере, для Степана. Сломанный забор был ближе к своему идеалу, совершенному
состоянии, и не было необходимости в сантехнике. Никому не нужно было бы посылать воду
по трубам — вода будет везде. Вера научилась с этим жить
и уволилась, чтобы сделать несколько вещей сама. Кстати, боевой товарищ Степана остался
на раскладушке на кухне какое-то время. Однажды Вера спросила его: «Скажи мне,
что-то о войне».
«Все всегда едят», — сказал он. «Они едят все
время. Иногда я сидел там, оглядываясь, и даже самый обычный
постоянно что-то грызут». Вере стало не по себе, но потом она
подумал — чем бы еще заняться между битвами?
Она представляла войну чем-то вроде военной карты, на которой все было цвета хаки. Между деревьями натянуты маскировочные сети, окопы, вырытые в траве, люди в траншеях, едят. Тогда — бум! Бум! — и никто ничего не помнит.
О подвигах: она знала, что не было подвиги, что само слово «действовать» (к тому времени она уже немного понимала немного о корнях слов, растущих под землей) было связано с актерством, деланием, когда взрывы заставляли землю двигаться и мертвецы начинали действовать. Вера знала, что в пылу боя мертвые и живые иногда меняются местами, и затем живых хоронят, а над ними кладут красный крест. Вера понимал, что услуги Красного Креста на самом деле были посвящены похоронам.
Никто не осмелился произнести это вслух; вместо этого люди говорили, что
война была священна, но муж Веры дал ей знать (хотя и редко говорил
что-нибудь вслух) что война сводилась к обмену живых на мертвых,
и этот круг жизни.
На Земле было ограниченное количество людей, она не могла
кормить больше, и эти люди уходили в подполье, а потом возвращались
и смешаться. Это также объясняет сходство между людьми. Генетика, это
лженаука, не имеет к этому никакого отношения. Эти люди не просто выглядели
некоторые другие люди, они были теми же самыми людьми. На праздники муж Веры и
его приятель обменялся картами, и карты были такими же, с изображениями
кролики. Они пересылали эти карты туда и обратно, создавая еще один экземпляр
обращение на почте.
Прошли годы, Сережа стал большим начальником; телевидение
был приобретен комплект, затем еще один и еще несколько приборов, функция которых не
действительно понимали, но они существенно облегчали жизнь. Тем временем Вера
не могла умереть — она едва постарела. Прошло сорок лет, а она все не
умереть. Она начинала уставать, но потом поняла, что Степан
уже умер за нее. Об этом постоянно говорили по телевидению. Он умер за
ее или вместо нее, и теперь она не могла умереть, она должна была нести все
этот.
Мертвые теперь составляли большинство. Вот как это было из пошло-поехало, но раньше их не так много видели. Мертвых называли молчаливое большинство, потому что они мало говорили, а больше всего хотел оставить все как есть.
Никто уже не чинил заборы и только сантехнику
работал три дня в неделю. Мертвые не хотели вносить никаких изменений. Иногда
все, чего они хотели, это вернуться на войну, потому что это был их единственный шанс
немного отдохните под землей во время очередного подвига; кто-то из
живые заняли бы их место. Муж Веры так любил своего маленького Сережу
что он больше не ходил на войну. Он по-прежнему много ел, грелся на солнышке, принимал
гуляет при лунном свете, но они с Верой больше этого не делали, потому что достаточно
было достаточно. По воскресеньям Степан ходил на кладбище и гостил у соседей.
у которых не было семьи. Он следил за тем, чтобы их могилы выглядели опрятно. Один сосед
был Платонов-плотник; другой — плотник Мамлеев. Степан сказал
раньше они были хорошими людьми: что-то понимали, но это их пугало.
Степан сказал, что бояться нечего, все как всегда. он сделал свой
обычный жест, наклонившись всем телом набок, но не мог объяснить
дальше, да и Вера не особо интересовалась.
Город зарос бурьяном, но ничего.
Ничто не было густым, ровным, зеленым, как то поле боя на карте цвета хаки, именно так, как представляла себе Вера.
То и дело во дворах прорастали грибы. Здесь и
там пробили бетон, а в некоторых местах бетон был весь
но исчез. Степан питал особую любовь к грибам и нашел их
быстро, как будто он чувствовал их запах. Он ласково сказал, что гриб
совсем как мертвец, только посмотрите, как он выталкивается из земли. Однажды он
нашел и сохранил несколько страниц из Наука
и журнал Life со статьей о пользе грибов как
разумные существа, способные сохранять воспоминания. Грибы вспомнили время
когда ничего не существовало, только грибы. Вера их консервировала, мариновала, но
они никогда не заканчивались. Зимой муж собирал зимние грибы. Они
были такие же, как весной, но в основном белые, подберезовики.
Белый
Король Болет был царем грибного царства и, должно быть, помнил больше
чем другие. Иногда она не знала, смеяться ей или плакать.
Но это было неясно в течение некоторого времени.
Со временем Вера перестала спать по ночам, и теперь она и ее муж ходить на прогулки вместе.
Их часто можно увидеть на улицах городов в странах, которые часто воюют: крепкий, неторопливый старик и навсегда женщина средних лет, одна из тех, кто может прополоть огород, помочь с домашним заданием или сделать салат, и они делают это одинаково хорошо.
Все делается ради них, потому что почти никто не теперь осталось, и в этом действительно нет ничего страшного. Почему мы должны бояться? Мы и раньше боялись. Теперь пришло время научиться счастью.
Поэт, сатирик, литературный критик, прозаик и медийный деятель Дмитрий Быков — один из самых известных российских интеллектуалов. Он является автором более 70 книг, в том числе романов, стихов, биографий и литературной критики.
Быков является восьмым художником-резидентом Ithaca City of Asylum. Он получает стипендию сети университетов «Открытое общество» и работает в Институте европейских исследований Центра международных исследований Марио Эйнауди в Корнелле.
Известный своим остроумием, он популярный лектор и оратор, а также ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм.
Он также является откровенным критиком президента России Владимира Путина. В апреле 2019 года он заболел во время полета на самолете и провел пять дней в коме. Расследование, проведенное новостной организацией Bellingcat, показало, что симптомы очень похожи на симптомы оппозиционного политика Алексея Навального и что за ним следили те же самые агенты правительства, которые отравили Навального.
После инцидента он остался в России, но ему запретили преподавать в университетах и выступать на государственном радио или телевидении.
Быков говорит, что он предпочел бы быть известным за его писательство и преподавание, чем за его отравление или политику.