Высказывания толстого: писатели и не только о том, что читают почему
Глоток вины: как донести до россиян необходимость вакцинации | Статьи
Вице-спикер Госдумы Петр Толстой на днях высказал на телевидении, а затем продублировал у себя в соцсетях мнение о том, что информационная кампания по вакцинации от COVID-19 в России проводилась неправильно. Что было сделано с начала пандемии представителями самых разных организаций и ведомств и как сам депутат поспособствовал процессу информирования граждан о необходимости позаботиться о своем здоровье — в материале «Известий».
Чем вице-спикеру не понравилась информационная кампанияО том, что все ответственные лица — представители власти, ученые, эксперты — не справились с информационной кампанией по борьбе с коронавирусом, Петр Толстой заявил в эфире НТВ.
— Всю информационную кампанию по поводу коронавируса, к сожалению, в России мы провели неправильно и полностью проиграли. Нет доверия людей к тому, чтобы идти и ставить вакцину, это факт, — полагает он.
Он заявил о своем согласии с президентом в том, что прививка должна быть добровольным решением каждого человека, но отметил, что к этому решению он должен как-то прийти.
— К сожалению, мало информации, мало ответов на вопросы: почему болеют те, кто привился, почему умирают, почему есть осложнения после прививок, — считает он.
По его мнению, во многом виноваты медики, но «не те, которые работают в больницах, а эксперты, ученые, академики». Они, считает Толстой, подходят к информационной кампании как «к разговору участкового врача с каким-то недообследованным пациентом».
По мнению депутата, с народом надо разговаривать «гораздо глубже, гораздо аргументированнее, чем это есть сейчас, только тогда можно получить какое-то доверие граждан к процедуре вакцинации».
«Подход «мы сказали, а вы делайте» не работает. Нужно объяснять людям, приводить доводы, а не пытаться заставить их просто поверить на слово», — написал он в своем Instagram.
Почему слова Толстого удивили экспертовЗаявление Толстого вызвало немалое удивление у коллег и экспертов.
Политолог Андрей Бунич в беседе с «Известиями» предположил, что вице-спикер таким образом решил снять с себя вину за то, что происходит.
— Это странно выглядит: человек, облеченный властью, вице-спикер Государственной думы, сам участвовал в этой кампании, активно призывал вакцинироваться. Получается, что он плохо призывал, неэффективно. Вакцинироваться действительно ведь надо, надо было как-то более убедительно это делать, объяснять людям, — сказал Бунич.
Он отметил, что подобные высказывания от Толстого звучат не совсем нормально, так, будто сам Толстой «вообще не имеет к этому отношения».
— Тем более он ведь медийная фигура и, в принципе, во многом курирует информационную политику. Из его уст заявление о том, что Россия, в третьем лице получается, проиграла информационную кампанию, звучит, конечно, не совсем нормально
Политолог Алексей Мартынов был поражен кардинальной сменой позиции Толстого.
— Что в кампании по продвижению вакцины делал граф на госслужбе Петр Толстой? Он призывал всех кушать кору дуба, — напомнил политолог.
— Говорил, что он здоровый и ничего ему не будет, у него иммунитет и так далее, я сам это слышал неоднократно в разных эфирах. И тут вдруг он попадает в эфир у коллеги Бабаяна и его прорывает. Прадедушка проснулся.
По мнению Мартынова, госслужащий, в отличие даже от журналиста, должен «как-то соизмерять».
— Нет, ну, может, он, конечно, сейчас расскажет, что это он таким образом закалял, тестировал систему, проверял ее на прочность. Но, мягко говоря, это мне кажется не функция вице-спикера Государственной думы, — отметил политолог. — Мы прекрасно знакомы, общаемся, но мне кажется, это моветон. Лев Николаевич бы не одобрил.
Журналист Максим Кононенко также не совсем понял, чем продиктовано высказывание Толстого.
— Я не знаю, какие у него были мотивы, может, он неправильно сформулировал свою мысль, может, он телевизор больше не смотрит. Потому что, знаете, люди, которые работают на телевидении, его обычно не смотрят. 
Возможно, Петр Толстой действительно устроил себе многомесячный медиадетокс. Иначе сложно объяснить, как можно было что-то не уяснить и не понять про коронавирус и методы борьбы с ним, учитывая тот гигантский информационный поток с пояснениями от самых именитых врачей и ученых, который обрушился на россиянина по всем каналам — телевидению, радио, интернету, наружной рекламе.
Так, с появлением первой российской вакцины и началом массовой вакцинации, в начале 2021-го российские медиа, по сведениям «Ведомостей», по собственной инициативе и выражая свою гражданскую позицию, начали активно размещать материалы о необходимости прививок. Охват кампании, прошедшей только в I квартале 2021 года на телевидении, по данным Mediascope, превысил 80 млн человек. Что касается наружной рекламы, московские власти, по данным AdMetrix, только в феврале-марте разместили 855 плакатов с призывами известных столичных врачей сделать прививку от коронавируса.
Всего за квартал кампанией было охвачено 9,2 млн человек, или 89% населения Москвы.
В рамках общероссийской акции взаимопомощи #МыВместе Общественной палатой была запущена информационная кампания «Я прививки не боюсь». К кампании присоединились некоммерческие организации и общественные палаты в регионах. Специалисты-медики проводили обучающие семинары для представителей организаций и волонтеров о том, как наиболее корректно, всесторонне и объективно рассказывать россиянам о вакцинации.
Свою кампанию о важности вакцинации от COVID-19 запустил и Общероссийский народный фронт, открывший горячую линию «Вакцинация? Будь уверен!», где граждане могут получить ответы на все волнующие их вопросы. Информацию о горячей линии можно увидеть на экранах, размещенных на улицах Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Екатеринбурга, Нижнего Новгорода, Челябинска, Самары, Уфы, Перми, Волгограда, Тюмени и Сочи.
Пока медики убеждали граждан сделать прививку, рассказывая в подробностях о различиях вакцин, возможных осложнениях болезни для непривитых граждан и возможных временных недомоганиях после вакцинации, представители власти и медийные персоны мотивировали людей личным примером.
Президент обращался к россиянам с призывом привиться и даже сообщил, какой вакциной воспользовался он сам. Публично вакцинировались губернаторы и чиновники, популярные артисты и известные блогеры выкладывали хронику своих походов на пункты вакцинации в соцсетях.
Кому как не популярному телеведущему, депутату Госдумы, вице-спикеру, курирующему комитеты по информполитике и просвещению, убеждать народ — поднимать вопрос о недостатке информации с думской трибуны, предлагать новые решения, повышающие информированность населения о коронавирусе, инициировать выпуск актуальных телепрограмм и лично беседовать с экспертами, выпытывая ответы на самые животрепещущие вопросы о прививках. Видимо, что-то пошло не так, и недостаток рвения спровоцировал муки совести.
Цитата Льва Толстого об исламе — фейк?
Цитата Льва Толстого об исламе — фейк?
Пожалуй, все без исключения пользователи социальных сетей каждый день сталкиваются с мудрыми, полезными и, самое главное, актуальными «цитатами», авторство которых приписывают известным людям.
Ссылки на источники, подтверждающие авторство данных высказываний, никогда не указываются. Большинство пользователей не затрудняет себя проверкой, верит на слово и делится этими изречениями на своих страницах. Поэтому нередко подобный способ распространения информации используется в целях манипуляции.
Редакция Factcheck.kg решила проверить изречение, приписываемое Льву Николаевичу Толстому, которое стали активно использовать в целях религиозной пропаганды. В цитате говорится:
Конечной инстанцией любого разумного человека является Ислам.
Но принадлежат ли эти слова Л.Н. Толстому?
Поисковой запрос по этой фразе в Гугл выдал множество ссылок либо на сайты исламской тематики (Викиислам, «Почему Ислам», «Голос Ислама»), либо на блоги, авторы которых просто публикуют эту фразу. Однако нигде нет ссылок на документы, подтверждающие авторство Толстого.
Тем не менее, в материалах на указанных выше мусульманских сайтах есть упоминание о письме Льва Николаевича некой Елене Векиловой, «
Возможно, именно в этом письме содержится искомая фраза.
Поиск документального подтверждения ответа Толстого Векиловой привел на ресурс, полностью посвященный творчеству великого писателя tolstoy.ru. Там же был найден и полный текст письма Льва Николаевича, с упоминанием в примечаниях о наличии в Государственном музее Толстого трех черновиков письма, датируемых 13, 15 и 17 мартом 1909 года. На сайте же приведен текст машинописной копии письма.
В примечаниях сообщается, что сведений о Векиловой не имеется (текст письма и информацию о Векиловой, ее семье, обстоятельствах, вынудивших обратиться к Толстому, можно найти на сайте kaspiy.az – прим. Factcheck.kg), а в своем письме к Толстому от 2 марта из Тифлиса, она сообщала, что два ее сына, один — студент Технологического института в Петербурге, другой — юнкер Александровского военного училища в Москве, просят у нее разрешения перейти из православной веры в магометанскую.
Причина, побудившая их, — писала она, — не имеет жизненной подкладки… а только одно желание прийти на помощь этому темному татарскому народу толкает их на этот шаг; а слиться с ним, войти в его среду им мешает религия.
Искомой цитаты в ответе писателя обнаружено не было. Что же на самом деле написал в своем ответе Лев Толстой об исламе, что позволило бы религиозным пропагандистам сделать столь категорический вывод?
Рассуждая о разных религиях, в первую очередь о православии и магометанстве, писатель отдает пальму первенства исламу, потому что уверен, что «
И далее делает вывод, что «магометанство находится в самых выгодных … условиях. Ему стоит только откинуть всё неестественное, внешнее в своем вероучении и в основу поставить основное религиозно-нравственное учение Магомета, и оно естественно сольется с основами всех больших религий и в особенности с христианским учением, которое оно признает истиной».
Таким образом мы видим, что мусульманская религия интересна писателю в своей изначальной, истинной сути. В подтверждение своих слов, Толстой в последних строках письма упоминает два исламских течения, чьи взгляды ему были наиболее близки. Одно из этих течений – бабизм, суть которого заключается в отмене господства законов, основанных на коране и шариате, замене их новыми, исходящими из принципов равенства всех людей и защиты их прав:
Не знаю, известно ли вам и вашим сыновьям о двух известных мне учениях в магометанстве, которые стремятся к этой самой цели: освобождению высших основных истин от скрывающих их заблуждений и суеверий. Оба эти учения подвергались и подвергаются за это гонениям. Одно из этих учений — это учение бабистов… Учение это не признает никаких внешних форм богопочитания, считает всех людей братьями и признает только одну религию любви, общую всему человечеству.
За свои взгляды приверженцы бабизма подверглись в свое время жестокому преследованию со стороны мусульман-шиитов, а их духовный лидер Сейид Али Мухаммад Ширази и его ближайший последователь Мирза Мухаммад Али Зунузи – расстреляны.
Учитывая вышеизложенный анализ письма Толстого и тот факт, что в тексте не найдено не только искомой «цитаты», но даже отдаленно подходящей по смыслу фразы, можно сделать вывод.
Вывод:
Приведенное высказывание, приписываемое великому писателю, – фейк. Искажая суть слов Толстого и используя в качестве доказательства придуманную цитату, ряд мусульманских сайтов и заинтересованные пользователи социальных сетей пытаются манипулировать мнением своих читателей.
Цитаты о животных – Лев Толстой
«Общество, которое плохо относится к животным, всегда будет нищим и преступным».
«Если вы увидите детей, мучающих для своей забавы котенка или птичку, вы останавливаете их и учите их жалости к живым существам, а сами идете на охоту, стрельбу голубей, скачки и садитесь за обед, для которого убито несколько живых существ. Неужели это кричащее противоречие не сделается явным и не остановит людей?».
«Те радости, которые дадут человеку чувство жалости и сострадания к животным, окупят ему в стократ те удовольствия, которых он лишится отказом от охоты и употребления мяса».
«Убивая животных ради пропитания, человек подавляет в себе высшие духовные чувства — сострадание и жалость к другим живым существам, подобным ему, — и, переступая через себя, ожесточает свое сердце».
«Цель, достойная человека и свойственная ему, есть общее совершенствование в нравственной жизни. Вегетарианство же есть только одно из последствий нравственного совершенствования».
«Вегетарианство, провозглашенное еще в самые древние времена, долго лежало под спудом, но в наше время оно с каждым годом и часом захватывает все больше и больше людей, и скоро наступит время, когда одновременно кончатся: охота, вивисекция и, главное, убийство для удовлетворения вкуса».
«Человек выше животных, не потому что может мучить их, а потому, что он способен жалеть их.
А жалеет человек животных потому, что чувствует, что в них живет то же, что живет в нем».
«Можно отучить себя от жалости даже к людям, и можно приучить себя к жалости даже к насекомым. Чем больше в человеке жалости, тем лучше для его души».
«Отгоняй от себя все то, что мешает тебе видеть свою связь со всем живым».
«Когда испытываешь боль при виде страдания другого существа, не отдавайся первому животному чувству скрыть от себя зрелище страданий, бежать от страдающего, а, напротив, беги к страдающему и ищи средства помочь ему».
«Как бы убедительны ни были доводы против безубойного питания, но человек не может не испытывать жалости и отвращения к убийству овцы или курицы, и большинство людей всегда предпочтут лишиться удовольствия и пользы мясной пищи, чем самим совершать эти убийства».
Гэри Сол Морсон, Абсолютный язык Толстого
Среди абсолютных утверждений Толстого есть такие, которые демонстрируют характеристики как библейских заповедей и пословиц, так и других типов абсолютных утверждений.
Он также опирается, например, на логические предложения, математические выводы, законы природы и природы человека, словарные определения и метафизические утверждения. Язык всех этих форм вневременной, анонимный и, прежде всего, категоричный. Их стилистические особенности подразумевают, что они не поддаются фальсификации и не подлежат квалификации: они обычно включают такие слова, как «все», «каждый», «каждый», «только» и «определенно», а также фразы типа «нет ни того, ни другого». и не может быть »,« человеческий разум не может постичь »и« это невозможно ».«Даже в предложениях, в которых такие фразы опускаются, сам отказ от использования квалификатора любого рода может утверждать неисквалифицируемость. Когда абсолютные утверждения Толстого принимают форму силлогизмов, использование слова« поэтому »или какого-либо явного или неявного эквивалента имеет силу логической неизбежности. Он несет ту же силу, что и энтимемы Толстого, которые опускают главную предпосылку, которую читатель может реконструировать.
[Пример] из цитированной выше «Смерти Ивана Ильича» 1, например, содержит второстепенную предпосылку и заключение силлогизм; читатель сам должен предоставить основную предпосылку, которая будет звучать так: «Чем проще и обычнее жизнь, тем она ужаснее.«· 1.« Жизнь Ивана Ильича была самой простой и самой обыкновенной, а потому и самой ужасной ». Лев Толстой, Смерть Ивана Ильича, изд. Джона Бейли, перевод Луизы и Эйлмер Мод, стр.225. Сол Морсон — доцент кафедры русской литературы Пенсильванского университета и автор книг «Границы жанра: дневник писателя Достоевского и традиции литературной утопии» и «Разорванные рамки: анти-традиция русской литературы». Настоящая статья является результатом теоретического исследования литературного творчества и биографии авторов.
Значение первой линии Анны Карениной
Этот контент содержит партнерские ссылки.Когда вы покупаете по этим ссылкам, мы можем получать партнерскую комиссию.
Первая строка романа, возможно, самая важная во всем произведении.
Как знает любой автор, первая линия может быть разницей между читателем, которого покорили, и книгой, брошенной в сторону. Он задает тон, раскрывает характер и раскрывает темы. Но некоторые первые строчки идут еще дальше и сами по себе становятся частью коллективной памяти культуры. Первая строка Анны Карениной среди них, одно из самых известных вступлений к роману во всей литературе:
«Все счастливые семьи похожи друг на друга; каждая несчастная семья несчастлива по-своему.”
Что, я полагаю, является убедительным заявлением. Немного мрачно.
Но давайте распакуем, потому что в этой строке происходит больше, чем кажется на первый взгляд. Чтобы понять это, вам нужно немного узнать о русской культуре 1870-х годов и ранее, и, честно говоря, я еще не родился.
Информационный бюллетень
Подпишитесь на нашу рассылку Book Deals и получите скидку до 80% на книги, которые вы действительно хотите читать.
Спасибо за регистрацию! Следите за своим почтовым ящиком.
Для тех, кто не читал эту громаду объемом более 800 страниц, давайте начнем с краткого обзора. (И давайте будем честными, в этом романе много чего интересного, но он довольно обширен, и в нем персонажей, персонажей, так что даже если вы закончили его вчера, вы все равно не сможете четко вспомнить начало, и это совершенно справедливо. .)
Анна Каренина — это история трагического самоуничтожения женщины, когда она преследует роман с более молодым мужчиной, Вронским, в поисках чего-то лучшего, чем холодные и далекие отношения, которые у нее есть с мужем.Тем временем другая молодая пара преодолевает сложные ухаживания, женится и создает семью. Через эти две основные арки на протяжении всей истории разворачиваются дополнительные семейные драмы. Спойлер, все они недовольны и причиняют друг другу боль, в той или иной степени, по-разному. Это не следует бронировать, чтобы забрать, если вы ищете легкие развлечения, чтобы поднять себе настроение.
Основные темы борьбы этих персонажей связаны с семьей, сексуальным влечением и русской идентичностью.Этой первой строкой Толстой ставит семью на первое место. Это не случайно. Фактически, Толстой использовал эту первую строчку, чтобы вызвать жанр семейного романа.
Семейные романы были очень популярны в России, но к тому времени, когда Толстой выпустил первую инсталляцию Анна Каренина а в 1870-х годах, они вышли из моды. На момент выхода романа молодое поколение российских либералов начало наступление на семейные ценности. «Анна Каренина» был ответом Толстого на это движение, и он использовал эту вступительную строку, чтобы подвести читателей к этому факту, вспомнив старый, знакомый жанр.
Но давайте продолжим, потому что у этого ребенка есть несушки.
В то время как роман рассказывается в прошедшем времени, эта первая строка находится в настоящем времени — декларация, действующая во времени. По этой причине начальное предложение Анны Карениной также можно рассматривать как тезис для будущего рассказа.
Таким образом, линия приобретает качества более великого философского утверждения. Толстой хочет, чтобы это была рамка, в которой читатели рассматривают всю историю.
Еще. В этой настройке есть сбой.Потому что — проверьте это резюме еще раз — ни одна семья из Анна Каренина не счастлива.
И не лгите, разве что-то в вас не сопротивляется дихотомии этого утверждения? Толстой подбадривает нас: вы хотите быть счастливыми или хотите быть уникальными? Никто не хочет быть таким, как все.
Как метко выразился SparkNotes: «Это версия Толстого христианской идеи первородного греха: то, что делает нас уникальными и человечными, также изгоняет нас от счастья».
Все счастливые семьи могут быть похожи друг на друга, но, возможно, сначала следует задать вопрос: существуют ли они вообще или такое может существовать в человечестве? Похоже, у Толстого есть свое мнение по этому поводу.
Как я уже сказал. Не для улучшения настроения.
Заметка о трактате Витгенштейна и кратком Евангелии Толстого
Заметка о Трактате Витгенштейна и Евангелии Толстого вкратцеЗаметка о Трактате Витгенштейна и Евангелии Толстого вкратце
Питер К.
Вестергаард, Копенгаген, Дания
Аннотация
Эта статья направлена на более глубокое понимание системы формы и нумерации Tractatus через рассмотрение предисловия к Толстому вкратце Евангелия (Kurze Darlegung des Evangelium = KD).Витгенштейну были знакомы вступительные замечания Толстого о составе и внутренней структуре Евангелия вкратце. «Великолепное произведение» Толстого было среди произведений, которые Витгенштейн читал, работая над «Трактатом».
Оглавление
Введение
С момента публикации, форма и система нумерации «Логико-философского трактата» Витгенштейна (1922) были предметом комментариев, размышлений и спекуляций. Рецензируя работу 1923 г., Ф.П. Рэмси отметил свои сомнения по поводу кратких предложений и «систематической» организации книги. В следующем году Т. де Лагуна, указав на несоответствия в системе нумерации книги, пришел к выводу, что «следует надеяться, что пример г-на Витгенштейна найдет мало подражателей». Рассматривая итальянский перевод работы примерно тридцать лет спустя, П.
Гич выразил безоговорочное восхищение, заявив, что «вряд ли когда-либо было написано философское произведение с большей степенью органического единства».
Эти реакции предвосхищают более поздние оценки формы Tractatus и, не в последнюю очередь, его системы нумерации. С одной стороны, мы имеем скептическую оценку Макса Блэка, согласно которой система нумерации книги (ее «система и порядок») «настолько вводит в заблуждение, что предлагает частную шутку за счет читателя». На другой крайности (и совсем недавно) мы имеем безоговорочное одобрение Л. Баззокки системы нумерации, которую он описывает как «фундаментальный ключ […] к глубокой структуре книги».Между этими двумя крайностями мы находим несколько суждений и интерпретаций, которые различаются по своей оценке. Иоахим Шульте, например, считает, что «нумерация Трактата полезна для обзора тем; в противном случае к ней следует относиться с подозрением », — точку зрения, которую предвосхитил Дж. Питчер, заявив, что система нумерации не является такой строгой и не такой последовательной, как предполагают первые впечатления (« это лишь приблизительное руководство к структуре Tractatus ».
). Классическим представителем этих промежуточных позиций является Брайан МакГиннесс, который говорит, что на первый взгляд Tractatus производит впечатление тщательно проработанной структуры, но «в деталях он сохраняет многие черты Zibaldone».В этом контексте МакГиннесс предполагает, что четвертый раздел книги имеет центральное значение, поскольку работу можно рассматривать как «своего рода систолу и диастолу вокруг предложения 4». В то же время МакГиннесс пересматривает предположение Д. Фаврхольдта о том, что использование в книге системы нумерации оправдано практическими преимуществами, которые она принесла при работе по отбору и упорядочиванию примечаний из более ранних рукописей. МакГиннесс пишет: «Для композиции этот метод нумерации […] имеет то достоинство, что число, запоздалое, всегда можно вставить между любыми двумя существующими числами».В. Майер исследовал это «генетическое объяснение» и обнаружил, что «система нумерации Tractatus отражает в первую очередь метод композиции».
Можно было бы привести множество других оценок (К. Гибсон, К.-А. Шайер, Э. Стениус,…). Но вышеизложенного достаточно, чтобы понять суть дела.
Общим для многих из цитируемых авторов является то, что, намекая на предполагаемую точку связи между формой Tractatus и его системой нумерации, они ссылаются на A.N. Принципы математики Уайтхеда и Бертрана Рассела 1910 года.Блэк указывает, что организация Tractatus напоминает «аналогичную систему ссылок в Principia Mathematica». Макгиннесс придерживается того же мнения: «Следует помнить, что Рассел хотел, чтобы Витгенштейн переписал первые главы этой работы». Р. Гольдштейн, с другой стороны, считает, что система нумерации заимствована у Г. Пеано, в то время как Э. М. Ланге утверждает, что реальное место, с которого следует начинать при попытке понять форму и систему нумерации Tractatus, — это идеи Шопенгауэра относительно «органического» философия и трудности общения и т.п.
Но разве нет других возможных влияний?
1. «… великолепное произведение»
Вышеупомянутые попытки объяснить форму и систему нумерации Трактата игнорируют то, что якобы является одним из основных источников вдохновения произведения, а именно Краткое Евангелие Л.
Толстого (Kurze Darlegung des Evangelium = KD) с 1892 года. Хорошо известно, что на раннюю мысль Витгенштейна повлиял Толстой. Все мы знакомы с рассказом Рассела о книге, которую Витгенштейн купил в частично заброшенном книжном магазине в Тарнове в августе-сентябре 1914 года.Все мы помним, что его сослуживцы называли его человеком с Евангелием. И все мы читали его дневниковые записи за октябрь 1914 года, в которых он пишет, что «постоянно носит с собой« Краткое Евангелие »Толстого, как талисман». «Великолепная работа» Толстого занимает видное место как в усилиях Витгенштейна по примирению с самим собой, так и в его работе над «Трактатом».
Краткое Евангелие (как и Трактат) — это книга, составленная из избранных текстов.Основываясь на четырех Евангелиях и первом послании Иоанна в Новом Завете, Толстой стремится (заново) построить послание Иисуса. В этом произведении Иисус провозглашает видение универсальной философии жизни, альтернативу Толстого богословию установленной Русской Православной церкви.
В своем предисловии Толстой описывает тему книги и объясняет ее состав, развитие и внутреннюю структуру. Именно на этих «структурных» соображениях я хочу сосредоточиться и предварительно предложить в качестве ключа к пониманию формы и системы нумерации Tractatus.Но для начала мы должны вспомнить вводный «каталог» Prototractatus (PT 3), который содержит список из пятнадцати пронумерованных утверждений. Этот список состоит из первых шести «основных предложений» «системы», предложений с однозначными числами, а также набора предложений, которым приписываются двузначные числа. Эти пронумерованные предложения образуют «основу системы Prototractatus», составляя то, что Витгенштейн позже назовет «наглядным представлением» содержания рукописи.
Обращаясь теперь к Толстому, в его предисловии к «Краткому Евангелию» мы находим три похожих «каталога» или «наглядных изображений». Во-первых, Толстой упоминает, что общая структура его работы «возникла спонтанно» в результате работы с содержанием книги.
В книге двенадцать глав, а содержание книги, а именно основные элементы учения Иисуса, обобщено в виде списка предложений, пронумерованных от 1 до 12. Каждое пронумерованное предложение соответствует одной главе и в сжатой форме объявляет ее содержание.Толстой далее более точно заявляет, что двенадцать глав связаны попарно, элементы которых связаны «как причина и следствие» (KD 7). Затем он подробно описывает содержание и функции этого первого списка в двух последующих «каталогах» из двенадцати частей. Что касается названий глав, он поясняет (в отношении второго «наглядного представления»): «В начале каждой главы, помимо краткого описания содержания, я поставил слова из молитвы […], которые соответствуют содержанию главы »(KD 8).Обоснование введения слов молитвы «Отче наш» состоит в следующем: «По завершении своей работы я, к своему удивлению и радости, обнаружил, что молитва« Отче наш »- это не что иное, как все учение Христа, изложенное в наиболее краткой форме и в том, что в том же порядке, в котором я уже расположил главы, каждая фраза молитвы соответствует […] последовательности глав »(KD 8).
Соответственно, Толстой систематизирует и цитирует текст молитвы «Отче наш», разделенный на двенадцать пронумерованных разделов, которые, как он утверждает, соответствуют предыдущим двенадцати пронумерованным утверждениям (которые, по сути, повторяют учение Иисуса).Таким образом, первый и второй «каталоги» предисловия, каждый из которых состоит из двенадцати пронумерованных утверждений, представляет собой два параллельных и, по мнению Толстого, соответствующих списков содержания двенадцати глав книги: 12 основных положений, касающихся учения Иисуса = 12 разделы молитвы отче наш. — Позвольте мне указать на то, что, приводя слова молитвы Отче наш в заголовках Евангелия вкратце, Толстой утверждает взаимосвязь между формулировками молитвы (между их способностью выявлять вопросы, на которые они сами задают правильные ответы) и краткое прочтение его Евангелия.Это чтение представляет собой как прояснение вопросов о смысле жизни, так и получение ответов на те же самые вопросы. И здесь мы можем спросить, не правда ли, что Tractatus стремится применить и достичь аналогичной «риторической» цели или «призывного» аспекта? Я оставлю этот вопрос как есть!
Принимая во внимание все то, что мы можем сделать на основании вышеизложенного, а именно утверждения Толстого в предисловии к его краткому Евангелию о том, что с точки зрения содержания (и несмотря на ее компилятивный характер) его книга представляет собой единое и связное целое, является то, что книга основные идеи могут быть обобщены в форме двенадцати пронумерованных «кратких описаний содержания» или заголовков глав.
Соответственно, Толстой создает два «наглядных представления» в своем предисловии, в которых он дополняет каждое описание содержания двумя параллельными формулировками, которые в принципе просто повторяют описание содержания более подробно. Другими словами, у нас есть, во-первых, «описание содержания» или заголовок соответствующей главы, за которым следует подробное описание учения Иисуса и, наконец, отрывок из молитвы «Отче наш». Заключительный и окончательный «каталог» краткого Евангелия, который также напоминает вступительный «каталог» Прототрактата, повторяет трехчастные заголовки двенадцати глав в краткой форме.Первые четыре пункта гласят:
- I. Гл. Сын божий. Человек, сын Бога, бессилен плотью и свободен духом. (Отче наш!)
- II. Глава. Следовательно, человек должен работать не для плоти, а для духа. (Которые на Небесах.)
- III. Глава. Жизнь всех людей исходит из духа Отца. (Славится именем Твоим!)
- IV. Глава. Царство Божье. Следовательно, воля Отца — это жизнь и благополучие всех людей. (Твое Царство пришло.) (KD 203)
(Твое Царство пришло.) (KD 203)В книге за трехчастным заголовком каждой главы следует сам текст, который состоит, во-первых, из перефразированной интерпретации Толстым избранных текстов Евангелия, во-вторых, из полного цитирования избранные тексты (со ссылками на главы и стихи), хотя и в собственном переводе Толстого. Другими словами, повторяющийся структурный принцип Толстого таков, что он включает, для начала, переход от введения в гномическом названии основного содержания к короткому подзаголовку, к разделу «Отче наш», к более подробным описаниям. и объяснения в пояснениях, состоящих из двух частей.Таким образом, происходит переход от лаконичной вводной формулировки к все более подробному описанию. Более того, этот структурный принцип заключает в себе организацию линейного развития книги как «причину и следствие».
С этим общим структурным принципом, который, кажется, по-разному соответствует тексту Трактата, связано понятие «форма как свидетельство действительности содержания».
Толстой говорит, что структура Евангелия вкратце является следствием четкой и внутренней логической структуры учения Иисуса.И для Толстого эта структура (последовательное расположение книги) является не чем иным, как мощным индикатором и подтверждением обоснованности изложенного им учения. Толстой пишет, что он пропустил критические к тексту, филологические, исторические и догматические аргументы именно для того, чтобы дать возможность услышать отчетливую и внутреннюю достоверность его предмета. Аргументы, на которые он ссылается, «опущены; потому что […] они не могут быть убеждены в истинном понимании учения ».Потому что «Основным доказательством истинности этого учения является его единообразие, ясность, простота и единство» (KD 10).
Возникает соблазн сделать вывод, что организация (Proto) Tractatus, созданная Витгенштейном, равносильна поддержке идеи Толстого о «форме как доказательстве достоверности содержания». Это предположение могло бы стать первым шагом в объяснении того, почему ни одна из работ не предлагает много аргументов или аргументов в поддержку центральных принципов; поясняющие замечания только ослабили бы впечатление единства, другими словами, они противодействовали бы логической архитектурной форме, к которой стремятся авторы, и, таким образом, подорвали бы претензию содержания на достоверность.
В своем обзоре 1923 года Рамси вполне мог думать в этом направлении, когда заметил, что «привлекательный эпиграмматический привкус […] Трактата, кажется, не позволяет ему [Витгенштейну] дать адекватные объяснения многих своих технических терминов и теорий».
2. «… как заголовок главы»
Имея в виду эти комментарии, мы можем теперь спросить, были ли вступительные замечания Толстого к «Краткому Евангелию» и его мысли относительно состава, развития и внутренней структуры «гармонии Евангелия» имеют какое-либо отношение к пониманию формы и системы нумерации Трактата.Может быть. Может быть нет. Но, несмотря на эту неопределенность, я кратко обозначу несколько «перспектив», которые могут возникнуть в результате такого подхода к Tractatus. Здесь общая рабочая гипотеза (в более строгой формулировке) будет следующей: состав Трактата, его форма и система нумерации представляют собой модифицированную версию (более формализованное воплощение) композиционной стратегии Толстого в «Кратком Евангелии».
Или, другими словами: когда после первоначального прочтения краткого Евангелия Витгенштейн описывает его как «великолепное произведение», думает ли он также о вышеупомянутых «структурных» соображениях, описанных в предисловии к сочинению?
Если мы ответим утвердительно, то, по всей видимости, последует ряд выводов.Во-первых, у нас есть генетический подтекст, заключающийся в том, что идея Витгенштейна о вводном и структурирующем текст «каталоге» Прототратактуса объясняется его знакомством с тремя синоптическими и пронумерованными «наглядными представлениями» краткого Евангелия. Во-вторых, мы имеем дело с текстуальной экономией в том смысле, что выбор замечаний Витгенштейном при составлении и изложении (Proto) Tractatus обязан идее Толстого о «форме как доказательстве достоверности содержания».Некоторые замечания в Tractatus действительно могут быть прочитаны как (мета) комментарии по этой теме, замечания, в которых Витгенштейн указывает на свою поддержку идеи, например, когда он пишет: «Если знак не нужен, то он бессмысленен».
(TLP 3.328). Вдобавок к этому есть третье значение, касающееся детальной структуры, в том смысле, что в той степени, в которой система нумерации в (Proto) Tractatus обязана и должна пониматься в свете пронумерованных «каталогов» Евангелия в Вкратце (и, возможно, последний из них, в частности), мы должны сделать вывод, что «каталог» Прототрактата действительно представляет собой набросок оглавления.Точнее, подразумевается, что список в Prototractatus представляет, во-первых, название отдельной главы с точки зрения краткого описания содержания (отмеченного однозначными числами (1, 2, 3, 4,…)), за которыми следуют дополнительные подзаголовки (обозначенные двузначными числами (1.1, 2.1, 2.2, 3.1, 3.2, 4.1,…)), которые (как в Кратком Евангелии) повторяют суть описания содержания, хотя и в подробнее. В соответствии с этим шаблоном текстовые разделы, следующие за этими подзаголовками (отмеченные трехзначными числами в Prototractatus и Tractatus), должны рассматриваться как фактические главы (распределенные по отдельным подзаголовкам), при этом описания содержания и дополнительные подзаголовки разработаны, чтобы сделать их явными.
Вкратце, у нас есть, во-первых, описания содержания, другими словами, заголовки глав (например, PT 3), затем дополнительные подзаголовки (например, PT 3.1 и 3.2) и, наконец, текст фактических глав (например, PT 3.11). -3.164 и 3.210-3.2531). Соответственно, имеется описание содержания / заголовок главы: «Логическая картина фактов — это мысль» (PT 3), за которыми следуют дополнительные подзаголовки: «Воспринимаемое выражение мысли — это пропозициональный знак» (PT 3.1) и « Пропозициональный знак с его способом изображения — это пропозиция »(PT 3.2), за которым следует фактический текст главы (распределенный по отдельным подзаголовкам) (PT 3.11-3.164 и 3.201-3.2531). Примерно через два десятилетия после завершения «Трактата» Витгенштейн заметил M.O’C. Друри, что C.D. Броуд «был совершенно прав, когда сказал о Tractatus, что он сильно синкопирован», на что Витгенштейн добавил, что каждое предложение в Tractatus «следует рассматривать как заголовок главы, требующий дальнейшего разъяснения».
Придерживаясь предложенного сопоставления Краткого Евангелия и (Прото) Трактата, возникает несколько других вопросов, касающихся фактических глав Трактата.Например, почему Витгенштейн приписывает этим текстовым разделам / главам числа? Толстой не делает аналога в главах «Краткого Евангелия». Один из ответов может заключаться в том, что Витгенштейну на самом деле не нужно было это расширение системы нумерации, ответ, который подразумевал бы (и может быть оправдан, ссылаясь на многочисленные «внутренние межтекстовые» комментарии и уточнения в главах (см. TLP 3.201, 3.312). , 3.313, 3.325, 3.331, 3.341, 3.3411)), что главы Трактата действительно соответствуют критерию формы представления, которую Витгенштейн хотел (но не смог) достичь в Философских исследованиях.А именно форма представления, в которой «мысли […] переходят от одного предмета к другому в естественном порядке и без перерывов», со словами и замечаниями «висящими [висящими] одно в другом, как звенья цепи» ( TLP 2.03) простым и очевидным образом.
— Чтобы считаться достаточно правдоподобным, это прочтение, конечно, должно отвечать на следующий очевидный вопрос: если расположение и формулировка глав делают руководство по системе нумерации излишним, то почему оно используется? Здесь ответ может заключаться в том, что система нумерации предназначена просто для обозначения внутренней структуры «обучения»; использование системы не более чем подчеркивает логические связи «учения», тем самым усиливая убедительность / обоснованность, которыми, как предполагается, само «учение» обладает в силу его связности.С этой точки зрения введение и использование системы нумерации в главах (Proto) Tractatus мотивировано идеей «формы как доказательства достоверности содержания», разъясненной в Кратком Евангелии. Толстой пишет: «Главное свидетельство истинности этого учения — его единообразие, ясность, простота и единство». *
Литература
Bazzocchi, L. 2008 «О щупальцах бабочек: некоторые примеры серфинга по трактату Витгенштейна», в: Pichler, A.
& Hrachovec, H. (ред.), Витгенштейн и философия информации, Франкфурт-на-Майне: Ontos Verlag, 125–140.Блэк, М. 1964 г. Компаньон к «Трактату» Витгенштейна, Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Drury, M.O’C. 1984 «Беседы с Витгенштейном», в: Rhees, R. (ed.), Recollections of Wittgenstein, Oxford: Oxford University Press, 97–171.
Фаврхольдт, Д. 1964 Интерпретация и критика трактата Витгенштейна, Копенгаген: Мюнксгаард.
Geach, P.T. 1957 «Людвиг Витгенштейн: Логико-философский трактат», Философское обозрение 66, 556-559.
Goldstein, R. 2005 Неполнота. Доказательство и парадокс Курта Гёделя, Нью-Йорк: W.W. Нортон и компания.
Laguna, T. de 1993 «Обзор« Tractatus »», в: Copi, I.M. & Beard, R.W. (ред.), Essays on Wittgenstein’s Tractatus, Bristol: Thoemmes Press, 25-30.
Lange, E.M.1989 Wittgenstein und Schopenhauer.Философско-логистический Abhandlung und Kritik des Solipsismus, Бремен: Junghans-Verlag Cuxhaven.
Майер, В. 1993 «Система нумерации трактата», соотношение 6, 108-119.
МакГиннесс, Б. 1988 Витгенштейн Жизнь. Молодой Людвиг (1889-1921), Лондон: Дакворт.
Pitcher, G. 1964 Философия Витгенштейна, Englewood Cliffs: Prentice-Hall, INC.
Ramsey, F.P. 1923 «Логико-философский трактат», Mind 32, 465-478.
Schulte, S. 1992 Wittgenstein. Введение, Нью-Йорк: Государственный университет Нью-Йорка.
Толстой, Л. 1892 Kurze Darlegung des Evangelium, Лейпциг: Verlag von Phillip Reclam. (KD)
Витгенштейн Л. Философские исследования 1953 г., Оксфорд: Бэзил Блэквелл.
Wittgenstein, L. 1971 Prototractatus. Ранняя версия Tractatus Logico-Philosophicus, Лондон: Routledge & Kegan Paul. (PT)
Витгенштейн Л.1983 Логико-философский трактат, Лондон: Рутледж и Кеган Пол. (TLP)
Wittgenstein, L. 1992 Geheime Tagebücher 1914-1916, Wien: Verlag Turia & Kant.
& Hrachovec, H. (ред.), Витгенштейн и философия информации, Франкфурт-на-Майне: Ontos Verlag, 125–140.
Примечания
*Я благодарю Питеру Криппсу за его перевод этой статьи.
↵Рефбеки
- На данный момент рефбеков нет.
Заметка о трактате Витгенштейна и Евангелии Толстого вкратце | Вестергард
Заметка о Трактате Витгенштейна и Толстом вкратцеЗаписка о Трактате Витгенштейна и Толстом вкратце
Питер К.Вестергаард, Копенгаген, Дания
Реферат
Эта статья направлена на более глубокое понимание формы и системы нумерации Трактата посредством рассмотрения предисловия к Краткому Евангелию Толстого (Kurze Darlegung des Evangelium = KD). Витгенштейну были знакомы вступительные замечания Толстого о составе и внутренней структуре Евангелия вкратце. «Великолепное произведение» Толстого было среди произведений, которые Витгенштейн читал, работая над «Трактатом».
Оглавление
Введение
С момента публикации, форма и система нумерации «Логико-философского трактата» Витгенштейна (1922) были предметом комментариев, размышлений и спекуляций.
Рецензируя работу 1923 г., Ф. Рэмси отметил свои сомнения по поводу кратких предложений и «систематической» организации книги. В следующем году Т. де Лагуна, указав на несоответствия в системе нумерации книги, пришел к выводу, что «следует надеяться, что пример г-на Витгенштейна найдет мало подражателей». Рассматривая итальянский перевод работы примерно тридцать лет спустя, П. Гич выразил безоговорочное восхищение, заявив, что «вряд ли когда-либо было написано философское произведение с большей степенью органического единства».
Эти реакции предвосхищают более поздние оценки формы Tractatus и, не в последнюю очередь, его системы нумерации. С одной стороны, мы имеем скептическую оценку Макса Блэка, согласно которой система нумерации книги (ее «система и порядок») «настолько вводит в заблуждение, что предлагает частную шутку за счет читателя». На другой крайности (и совсем недавно) мы имеем безоговорочное одобрение Л. Баззокки системы нумерации, которую он описывает как «фундаментальный ключ […] к глубокой структуре книги».
Между этими двумя крайностями мы находим несколько суждений и интерпретаций, которые различаются по своей оценке. Иоахим Шульте, например, считает, что «нумерация Трактата полезна для обзора тем; в противном случае к ней следует относиться с подозрением », — точку зрения, которую предвосхитил Дж. Питчер, заявив, что система нумерации не является такой строгой и не такой последовательной, как предполагают первые впечатления (« это лишь приблизительное руководство к структуре Tractatus ». ). Классическим представителем этих промежуточных позиций является Брайан МакГиннесс, который говорит, что на первый взгляд Tractatus производит впечатление тщательно проработанной структуры, но «в деталях он сохраняет многие черты Zibaldone».В этом контексте МакГиннесс предполагает, что четвертый раздел книги имеет центральное значение, поскольку работу можно рассматривать как «своего рода систолу и диастолу вокруг предложения 4». В то же время МакГиннесс пересматривает предположение Д. Фаврхольдта о том, что использование в книге системы нумерации оправдано практическими преимуществами, которые она принесла при работе по отбору и упорядочиванию примечаний из более ранних рукописей.
МакГиннесс пишет: «Для композиции этот метод нумерации […] имеет то достоинство, что число, запоздалое, всегда можно вставить между любыми двумя существующими числами».В. Майер исследовал это «генетическое объяснение» и обнаружил, что «система нумерации Tractatus отражает в первую очередь метод композиции». Можно было бы привести множество других оценок (К. Гибсон, К.-А. Шайер, Э. Стениус,…). Но вышеизложенного достаточно, чтобы понять суть дела.
Общим для многих из цитируемых авторов является то, что, намекая на предполагаемую точку связи между формой Tractatus и его системой нумерации, они ссылаются на A.N. Принципы математики Уайтхеда и Бертрана Рассела 1910 года.Блэк указывает, что организация Tractatus напоминает «аналогичную систему ссылок в Principia Mathematica». Макгиннесс придерживается того же мнения: «Следует помнить, что Рассел хотел, чтобы Витгенштейн переписал первые главы этой работы». Р. Гольдштейн, с другой стороны, считает, что система нумерации заимствована у Г.
Пеано, в то время как Э. М. Ланге утверждает, что реальное место, с которого следует начинать при попытке понять форму и систему нумерации Tractatus, — это идеи Шопенгауэра относительно «органического» философия и трудности общения и т.п.
Но разве нет других возможных влияний?
1. «… великолепное произведение»
Вышеупомянутые попытки объяснить форму и систему нумерации Трактата игнорируют то, что якобы является одним из основных источников вдохновения произведения, а именно Краткое Евангелие Л. Толстого (Kurze Darlegung des Evangelium = KD) с 1892 года. Хорошо известно, что на раннюю мысль Витгенштейна повлиял Толстой. Все мы знакомы с рассказом Рассела о книге, которую Витгенштейн купил в частично заброшенном книжном магазине в Тарнове в августе-сентябре 1914 года.Все мы помним, что его сослуживцы называли его человеком с Евангелием. И все мы читали его дневниковые записи за октябрь 1914 года, в которых он пишет, что «постоянно носит с собой« Краткое Евангелие »Толстого, как талисман».
«Великолепная работа» Толстого занимает видное место как в усилиях Витгенштейна по примирению с самим собой, так и в его работе над «Трактатом».
Краткое Евангелие (как и Трактат) — это книга, составленная из избранных текстов.Основываясь на четырех Евангелиях и первом послании Иоанна в Новом Завете, Толстой стремится (заново) построить послание Иисуса. В этом произведении Иисус провозглашает видение универсальной философии жизни, альтернативу Толстого богословию установленной Русской Православной церкви. В своем предисловии Толстой описывает тему книги и объясняет ее состав, развитие и внутреннюю структуру. Именно на этих «структурных» соображениях я хочу сосредоточиться и предварительно предложить в качестве ключа к пониманию формы и системы нумерации Tractatus.Но для начала мы должны вспомнить вводный «каталог» Prototractatus (PT 3), который содержит список из пятнадцати пронумерованных утверждений. Этот список состоит из первых шести «основных предложений» «системы», предложений с однозначными числами, а также набора предложений, которым приписываются двузначные числа. Эти пронумерованные предложения образуют «основу системы Prototractatus», составляя то, что Витгенштейн позже назовет «наглядным представлением» содержания рукописи.
Обращаясь теперь к Толстому, в его предисловии к «Краткому Евангелию» мы находим три похожих «каталога» или «наглядных изображений». Во-первых, Толстой упоминает, что общая структура его работы «возникла спонтанно» в результате работы с содержанием книги. В книге двенадцать глав, а содержание книги, а именно основные элементы учения Иисуса, обобщено в виде списка предложений, пронумерованных от 1 до 12. Каждое пронумерованное предложение соответствует одной главе и в сжатой форме объявляет ее содержание.Толстой далее более точно заявляет, что двенадцать глав связаны попарно, элементы которых связаны «как причина и следствие» (KD 7). Затем он подробно описывает содержание и функции этого первого списка в двух последующих «каталогах» из двенадцати частей. Что касается названий глав, он поясняет (в отношении второго «наглядного представления»): «В начале каждой главы, помимо краткого описания содержания, я поставил слова из молитвы […], которые соответствуют содержанию главы »(KD 8).
Обоснование введения слов молитвы «Отче наш» состоит в следующем: «По завершении своей работы я, к своему удивлению и радости, обнаружил, что молитва« Отче наш »- это не что иное, как все учение Христа, изложенное в наиболее краткой форме и в том, что в том же порядке, в котором я уже расположил главы, каждая фраза молитвы соответствует […] последовательности глав »(KD 8). Соответственно, Толстой систематизирует и цитирует текст молитвы «Отче наш», разделенный на двенадцать пронумерованных разделов, которые, как он утверждает, соответствуют предыдущим двенадцати пронумерованным утверждениям (которые, по сути, повторяют учение Иисуса).Таким образом, первый и второй «каталоги» предисловия, каждый из которых состоит из двенадцати пронумерованных утверждений, представляет собой два параллельных и, по мнению Толстого, соответствующих списков содержания двенадцати глав книги: 12 основных положений, касающихся учения Иисуса = 12 разделы молитвы отче наш. — Позвольте мне указать на то, что, приводя слова молитвы Отче наш в заголовках Евангелия вкратце, Толстой утверждает взаимосвязь между формулировками молитвы (между их способностью выявлять вопросы, на которые они сами задают правильные ответы) и краткое прочтение его Евангелия.
Это чтение представляет собой как прояснение вопросов о смысле жизни, так и получение ответов на те же самые вопросы. И здесь мы можем спросить, не правда ли, что Tractatus стремится применить и достичь аналогичной «риторической» цели или «призывного» аспекта? Я оставлю этот вопрос как есть!
Принимая во внимание все то, что мы можем сделать на основании вышеизложенного, а именно утверждения Толстого в предисловии к его краткому Евангелию о том, что с точки зрения содержания (и несмотря на ее компилятивный характер) его книга представляет собой единое и связное целое, является то, что книга основные идеи могут быть обобщены в форме двенадцати пронумерованных «кратких описаний содержания» или заголовков глав.Соответственно, Толстой создает два «наглядных представления» в своем предисловии, в которых он дополняет каждое описание содержания двумя параллельными формулировками, которые в принципе просто повторяют описание содержания более подробно. Другими словами, у нас есть, во-первых, «описание содержания» или заголовок соответствующей главы, за которым следует подробное описание учения Иисуса и, наконец, отрывок из молитвы «Отче наш».
Заключительный и окончательный «каталог» краткого Евангелия, который также напоминает вступительный «каталог» Прототрактата, повторяет трехчастные заголовки двенадцати глав в краткой форме.Первые четыре пункта гласят:
- I. Гл. Сын божий. Человек, сын Бога, бессилен плотью и свободен духом. (Отче наш!)
- II. Глава. Следовательно, человек должен работать не для плоти, а для духа. (Которые на Небесах.)
- III. Глава. Жизнь всех людей исходит из духа Отца. (Славится именем Твоим!)
- IV. Глава. Царство Божье. Следовательно, воля Отца — это жизнь и благополучие всех людей. (Твое Царство пришло.) (KD 203)
В книге за трехчастным заголовком каждой главы следует сам текст, который состоит, во-первых, из перефразированной интерпретации Толстым избранных текстов Евангелия, во-вторых, из полного цитирования избранные тексты (со ссылками на главы и стихи), хотя и в собственном переводе Толстого. Другими словами, повторяющийся структурный принцип Толстого таков, что он включает, для начала, переход от введения в гномическом названии основного содержания к короткому подзаголовку, к разделу «Отче наш», к более подробным описаниям.
и объяснения в пояснениях, состоящих из двух частей.Таким образом, происходит переход от лаконичной вводной формулировки к все более подробному описанию. Более того, этот структурный принцип заключает в себе организацию линейного развития книги как «причину и следствие».
С этим общим структурным принципом, который, кажется, по-разному соответствует тексту Трактата, связано понятие «форма как свидетельство действительности содержания». Толстой говорит, что структура Евангелия вкратце является следствием четкой и внутренней логической структуры учения Иисуса.И для Толстого эта структура (последовательное расположение книги) является не чем иным, как мощным индикатором и подтверждением обоснованности изложенного им учения. Толстой пишет, что он пропустил критические к тексту, филологические, исторические и догматические аргументы именно для того, чтобы дать возможность услышать отчетливую и внутреннюю достоверность его предмета. Аргументы, на которые он ссылается, «опущены; потому что […] они не могут быть убеждены в истинном понимании учения ».
Потому что «Основным доказательством истинности этого учения является его единообразие, ясность, простота и единство» (KD 10).
Возникает соблазн сделать вывод, что организация (Proto) Tractatus, созданная Витгенштейном, равносильна поддержке идеи Толстого о «форме как доказательстве достоверности содержания». Это предположение могло бы стать первым шагом в объяснении того, почему ни одна из работ не предлагает много аргументов или аргументов в поддержку центральных принципов; поясняющие замечания только ослабили бы впечатление единства, другими словами, они противодействовали бы логической архитектурной форме, к которой стремятся авторы, и, таким образом, подорвали бы претензию содержания на достоверность.В своем обзоре 1923 года Рамси вполне мог думать в этом направлении, когда заметил, что «привлекательный эпиграмматический привкус […] Трактата, кажется, не позволяет ему [Витгенштейну] дать адекватные объяснения многих своих технических терминов и теорий».
2. «… как заголовок главы»
Имея в виду эти комментарии, мы можем теперь спросить, были ли вступительные замечания Толстого к «Краткому Евангелию» и его мысли относительно состава, развития и внутренней структуры «гармонии Евангелия» имеют какое-либо отношение к пониманию формы и системы нумерации Трактата.
Может быть. Может быть нет. Но, несмотря на эту неопределенность, я кратко обозначу несколько «перспектив», которые могут возникнуть в результате такого подхода к Tractatus. Здесь общая рабочая гипотеза (в более строгой формулировке) будет следующей: состав Трактата, его форма и система нумерации представляют собой модифицированную версию (более формализованное воплощение) композиционной стратегии Толстого в «Кратком Евангелии». Или, другими словами: когда после первоначального прочтения краткого Евангелия Витгенштейн описывает его как «великолепное произведение», думает ли он также о вышеупомянутых «структурных» соображениях, описанных в предисловии к сочинению?
Если мы ответим утвердительно, то, по всей видимости, последует ряд выводов.Во-первых, у нас есть генетический подтекст, заключающийся в том, что идея Витгенштейна о вводном и структурирующем текст «каталоге» Прототратактуса объясняется его знакомством с тремя синоптическими и пронумерованными «наглядными представлениями» краткого Евангелия.
Во-вторых, мы имеем дело с текстуальной экономией в том смысле, что выбор замечаний Витгенштейном при составлении и изложении (Proto) Tractatus обязан идее Толстого о «форме как доказательстве достоверности содержания».Некоторые замечания в Tractatus действительно могут быть прочитаны как (мета) комментарии по этой теме, замечания, в которых Витгенштейн указывает на свою поддержку идеи, например, когда он пишет: «Если знак не нужен, то он бессмысленен». (TLP 3.328). Вдобавок к этому есть третье значение, касающееся детальной структуры, в том смысле, что в той степени, в которой система нумерации в (Proto) Tractatus обязана и должна пониматься в свете пронумерованных «каталогов» Евангелия в Вкратце (и, возможно, последний из них, в частности), мы должны сделать вывод, что «каталог» Прототрактата действительно представляет собой набросок оглавления.Точнее, подразумевается, что список в Prototractatus представляет, во-первых, название отдельной главы с точки зрения краткого описания содержания (отмеченного однозначными числами (1, 2, 3, 4,…)), за которыми следуют дополнительные подзаголовки (обозначенные двузначными числами (1.
1, 2.1, 2.2, 3.1, 3.2, 4.1,…)), которые (как в Кратком Евангелии) повторяют суть описания содержания, хотя и в подробнее. В соответствии с этим шаблоном текстовые разделы, следующие за этими подзаголовками (отмеченные трехзначными числами в Prototractatus и Tractatus), должны рассматриваться как фактические главы (распределенные по отдельным подзаголовкам), при этом описания содержания и дополнительные подзаголовки разработаны, чтобы сделать их явными.Вкратце, у нас есть, во-первых, описания содержания, другими словами, заголовки глав (например, PT 3), затем дополнительные подзаголовки (например, PT 3.1 и 3.2) и, наконец, текст фактических глав (например, PT 3.11). -3.164 и 3.210-3.2531). Соответственно, имеется описание содержания / заголовок главы: «Логическая картина фактов — это мысль» (PT 3), за которыми следуют дополнительные подзаголовки: «Воспринимаемое выражение мысли — это пропозициональный знак» (PT 3.1) и « Пропозициональный знак с его способом изображения — это пропозиция »(PT 3.
2), за которым следует фактический текст главы (распределенный по отдельным подзаголовкам) (PT 3.11-3.164 и 3.201-3.2531). Примерно через два десятилетия после завершения «Трактата» Витгенштейн заметил M.O’C. Друри, что C.D. Броуд «был совершенно прав, когда сказал о Tractatus, что он сильно синкопирован», на что Витгенштейн добавил, что каждое предложение в Tractatus «следует рассматривать как заголовок главы, требующий дальнейшего разъяснения».
Придерживаясь предложенного сопоставления Краткого Евангелия и (Прото) Трактата, возникает несколько других вопросов, касающихся фактических глав Трактата.Например, почему Витгенштейн приписывает этим текстовым разделам / главам числа? Толстой не делает аналога в главах «Краткого Евангелия». Один из ответов может заключаться в том, что Витгенштейну на самом деле не нужно было это расширение системы нумерации, ответ, который подразумевал бы (и может быть оправдан, ссылаясь на многочисленные «внутренние межтекстовые» комментарии и уточнения в главах (см.
TLP 3.201, 3.312). , 3.313, 3.325, 3.331, 3.341, 3.3411)), что главы Трактата действительно соответствуют критерию формы представления, которую Витгенштейн хотел (но не смог) достичь в Философских исследованиях.А именно форма представления, в которой «мысли […] переходят от одного предмета к другому в естественном порядке и без перерывов», со словами и замечаниями «висящими [висящими] одно в другом, как звенья цепи» ( TLP 2.03) простым и очевидным образом. — Чтобы считаться достаточно правдоподобным, это прочтение, конечно, должно отвечать на следующий очевидный вопрос: если расположение и формулировка глав делают руководство по системе нумерации излишним, то почему оно используется? Здесь ответ может заключаться в том, что система нумерации предназначена просто для обозначения внутренней структуры «обучения»; использование системы не более чем подчеркивает логические связи «учения», тем самым усиливая убедительность / обоснованность, которыми, как предполагается, само «учение» обладает в силу его связности.
С этой точки зрения введение и использование системы нумерации в главах (Proto) Tractatus мотивировано идеей «формы как доказательства достоверности содержания», разъясненной в Кратком Евангелии. Толстой пишет: «Главное свидетельство истинности этого учения — его единообразие, ясность, простота и единство». *
Литература
Bazzocchi, L. 2008 «О щупальцах бабочек: некоторые примеры серфинга по трактату Витгенштейна», в: Pichler, A.& Hrachovec, H. (ред.), Витгенштейн и философия информации, Франкфурт-на-Майне: Ontos Verlag, 125–140.
Блэк, М. 1964 г. Компаньон к «Трактату» Витгенштейна, Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Drury, M.O’C. 1984 «Беседы с Витгенштейном», в: Rhees, R. (ed.), Recollections of Wittgenstein, Oxford: Oxford University Press, 97–171.
Фаврхольдт, Д. 1964 Интерпретация и критика трактата Витгенштейна, Копенгаген: Мюнксгаард.
Geach, P.T. 1957 «Людвиг Витгенштейн: Логико-философский трактат», Философское обозрение 66, 556-559.
Goldstein, R. 2005 Неполнота. Доказательство и парадокс Курта Гёделя, Нью-Йорк: W.W. Нортон и компания.
Laguna, T. de 1993 «Обзор« Tractatus »», в: Copi, I.M. & Beard, R.W. (ред.), Essays on Wittgenstein’s Tractatus, Bristol: Thoemmes Press, 25-30.
Lange, E.M.1989 Wittgenstein und Schopenhauer.Философско-логистический Abhandlung und Kritik des Solipsismus, Бремен: Junghans-Verlag Cuxhaven.
Майер, В. 1993 «Система нумерации трактата», соотношение 6, 108-119.
МакГиннесс, Б. 1988 Витгенштейн Жизнь. Молодой Людвиг (1889-1921), Лондон: Дакворт.
Pitcher, G. 1964 Философия Витгенштейна, Englewood Cliffs: Prentice-Hall, INC.
Ramsey, F.P. 1923 «Логико-философский трактат», Mind 32, 465-478.
Schulte, S. 1992 Wittgenstein. Введение, Нью-Йорк: Государственный университет Нью-Йорка.
Толстой, Л. 1892 Kurze Darlegung des Evangelium, Лейпциг: Verlag von Phillip Reclam.
(KD)Витгенштейн Л. Философские исследования 1953 г., Оксфорд: Бэзил Блэквелл.
Wittgenstein, L. 1971 Prototractatus. Ранняя версия Tractatus Logico-Philosophicus, Лондон: Routledge & Kegan Paul. (PT)
Витгенштейн Л.1983 Логико-философский трактат, Лондон: Рутледж и Кеган Пол. (TLP)
Wittgenstein, L. 1992 Geheime Tagebücher 1914-1916, Wien: Verlag Turia & Kant.
(KD)Примечания
*Я благодарю Питеру Криппсу за его перевод этой статьи.
↵Рефбеки
- На данный момент рефбеков нет.
Религии | Бесплатный полнотекстовый | Антиклерикализм Льва Толстого в его контексте и за его пределами: дело против церквей и клириков, религиозных и светских
. Однако суть анализа Толстого, возможно, применима даже в более широком смысле, чем это.То есть, помимо его критики церкви, размышления и аргументы, которые лежали в основе антиклерикализма Толстого, потенциально актуальны не только для церкви.
Другими словами, я хочу предложить, что часть привлекательности толстовского антиклерикализма состоит в том, что его аргументы могут быть применены и к светским явлениям. Сам Толстой, конечно, также отдельно критиковал иерархии, отличные от церкви, такие как пенитенциарная система, армия и даже канонический подход к литературе [20,25,52,84,85], однако я хочу сосредоточить внимание здесь на аргументы, которые он использовал специально против церкви, но для того, чтобы затем применить их к явлениям, отличным от церкви.4.1. Факел рационального исследования
Одним из таких расширений, которые довольно просты, но на котором, вероятно, настаивал бы Толстой, был бы призыв скептически относиться ко всем формам проповеди, особенно когда они основаны на сомнительных аргументах, — но не только когда они проистекают из религии. Тот же критический анализ самоуверенных утверждений, который Толстой применял к церковному обучению, он также советовал бы против светских самоуверенных утверждений.
Никакая степень респектабельности через институционализацию, роботизированное повторение посредством регулярных ритуалов или прикрытие традициями не должно освобождать светские претензии от критического анализа.Более того, любому заявлению следует особенно не доверять, если его утверждение запятнано запугиванием, прославленными рассказами о превосходстве и другими подобными эмоциональными соблазнами.
Это может звучать довольно банально, но нам не нужно слишком долго искать в речах определенных политиков, в принципах определенных идеологий или в запугивании определенных СМИ, чтобы найти своего рода ханжескую, но логически неудачную проповедь. которую Толстой презирал в церкви, теперь уже в светской форме.Подумайте о предсказаниях гибели, если прибудет слишком много иммигрантов, если еще больше бюрократизма подавит «свободное» предпринимательство, если тот или иной политический соперник победит на следующих выборах, или если мы не будем использовать военную мощь против той или иной угрозы со стороны людей с определенными взглядами.
отличается от нашего. Подумайте также о прославленных историях, которые мы повторяем сами себе, о нашем конкретном народе, о нашем конкретном прошлом и о том, как это привело к славным политическим институтам, к которым мы не должны относиться слишком критически. Подумайте обо всех этих сообщениях, доходящих до нас через СМИ, и действительно подумайте о роли медиа-корпораций в их распространении.Разве эти послания не смешивают правду с ложью и не возбуждают наши эмоции так же, как церковь, учение которой презирал Толстой? И насколько отличаются основные медиа-институты от основных институциональных церквей, критикуемых Толстым — будь то их функции или отношения с политическими и экономическими истеблишментами?
Конечно, как и в случае с церквями, о которых говорил Толстой, есть несколько примеров честных практикующих. Однако публичная сфера наводнена проповедниками, прибегающими к неубедительным аргументам, хвастливым похвалам и запугиванию, которые стремятся склонить население к согласию с их рассчитанными планами способами, не отличавшимися от презираемых Толстым священнослужителей.
И все же публичная сфера, в которой политические решения обсуждаются тщательно и рационально, является центральным предварительным условием всех теорий функционирующей демократии. Когда публичные дискуссии наполнены тактикой обмана и апатией к аргументированному анализу, публичная сфера быстро становится достоянием демагогов.
Однако в равной степени та же лицемерная проповедь, осужденная Толстым, возможно, сохраняется в секуляризированной форме, излучающая из соборов ортодоксальные взгляды — те же подозрительные методы, с помощью которых, казалось бы, странные религиозные утверждения распространялись до времен Толстого, могут быть использованы для светских требований. И все же, если это сравнение справедливо, все ли резкие критики религиозного шарлатанства так же быстро осуждают тот же (секуляризованный) шарлатанство в отношении сегодняшних светских проповедников? Не кажется неправдоподобным ожидать, что Толстой сегодня с такой же упорством применит некоторые из аргументов своего антиклерикализма ко всем тем, кто через средства массовой информации пытается сфабриковать согласие своей точки зрения, но, что особенно важно, избегает критики или высмеивает ее. разума или честный критический анализ. Толстой, несомненно, оставил бы особое презрение к тем, кто использует маркетинговые методы для формирования популярных предпочтений, потому что эти методы как раз и направлены на создание иррациональных эмоциональных связей с продуктами, брендами и все более политическими партиями и взглядами, напрямую подрывая роль разума посредством искусственных эмоций.
Такого рода критика манипуляции массами не нова. Многие другие анархисты, марксисты и другие критические ученые разработали именно тот вид критического анализа политической экономии, средств массовой информации и недобросовестных проповедников, к которому здесь призывают. Я не утверждаю, что размышления Толстого богаче их (а это не так) — в конце концов, его основное внимание ограничено церковью, государством и революционными методами его контекста. Я просто пытаюсь привлечь внимание к тому, что его неустанная и конкретная критика церкви не должна ограничиваться церковью.Церковь была институтом, которому он должен был противостоять напрямую, учитывая аргументы, которые он приводил в своем контексте, но в сегодняшнем другом контексте другие институты, которые вытеснили церковь как ведущие искажатели разума, тем не менее, по-прежнему демонстрируют атрибуты, аналогичные тем, которые Толстой критиковал в церкви. . Поэтому недостаточно ограничивать любую потенциальную симпатию к толстовскому антиклерикализму только критическим анализом церкви.
В основе толстовского антиклерикализма лежит стремление исследовать любой источник искажения разума.Вкратце: антиклерикализм Толстого в первую очередь связан с последовательным критическим анализом, рассмотрение которого не предназначено только для церкви.
Многие анархисты действительно расширяют свою антиклерикальную критику таким образом, но это не относится ко всем атеистам, гуманистам и религиозным скептикам.В мире, где медийное вращение, манипулирование предпочтениями и упрощенная журналистика рассматриваются многими как совершенно приемлемые профессии, толстовский крестовый поход против недобросовестной проповеди применим ко всем беспринципным проповедям, религиозным и светским.4.2. Узнавать ложных проповедников по их плодам
Одним из мотивов антиклерикализма Толстого было его наблюдение лицемерной дистанции между моральным учением Иисуса, которое официально проповедует церковь, и его практикой.Одна из причин, по которой Толстой восхищался Иисусом, заключалась как раз в том, что он практиковал требовательную мораль, которую проповедовал, — сколь бы сложной это ни было. Иисус учил словом, но также и примером. Это вдохновило Толстого до такой степени, что он даже выступал за образцовое поведение (то, что многие анархисты называют «прообразом») как главный революционный метод, утверждая, что добродетельная мораль некоторых может заразным снежным комом привести к радикальной реконфигурации социальных отношений.
Здесь не место подробно исследовать революционную теорию Толстого, но, возможно, стоит поразмыслить немного дальше, так это то, что критика Толстым церкви, отчасти перекликающаяся с критикой Иисуса священнослужителей его времени, частично основана на неудаче церкви. жить в соответствии с проповедуемым идеалом (даже если он затем задушит его дальнейшими догмами и ритуалами).Поэтому Толстой последовал совету Иисуса о познании лжепророков по их плодам (Мф. 7: 15–20) и на этом основании презирал церковь.
Однако по этой мерке церковь — не единственное учреждение, заслуживающее презрения. Вслед за Толстым все учителя морали должны пройти проверку на свою приверженность этой морали, включая светские институты. Та же антиклерикальная логика, которая привела Толстого к критике церкви, поэтому применима, например, к государствам, проповедующим мир, справедливость, солидарность или демократию, но ведущим войну, содействуя несправедливости, ослабляя солидарность или высмеивая демократические принципы.
Страна, продающая оружие автократическим режимам, сокращая финансирование, которое позволяло беднейшим защищать себя в суде, разрушая свою систему защиты для наиболее обездоленных и сохраняя избирательную систему, которая предотвращает появление несогласных партий, не могла, согласно этому аргументу, претендовать на быть маяком тех ценностей, которые подрывают его действия. Никакие обычные самовосхваления по поводу выбора «наименее худшей» системы не годятся для Толстого. Приверженность институтов продвижению определенных ценностей, религиозных или светских, измеряется их практикой.И здесь аргумент, питающий толстовский антиклерикализм, распространяется и на светские институты.
То же самое и с людьми: Толстой будет относиться с таким же презрением, которое он оставил к лицемерным священнослужителям, к политикам, которые не практикуют то, что они проповедуют, и которые не поступают с другими так, как им хотелось бы, чтобы другие поступали с ними. Учитывая, что политические классы формулируют моральные принципы для всех в обществе, неявным следствием правила применения того, что проповедуют, будет ожидание того, что, читая лекции людям, живущим в социально-экономических условиях, отличных от наших, мы должны практиковать жизнь в этих условиях.
прежде чем прибегать к морализаторству.Как минимум, Толстой ожидал, что политические элиты будут помещать своих детей в государственные школы, стоять в очереди с согражданами на лечение, пользоваться общественным транспортом и так далее — короче говоря, испытывать ту самую конфигурацию общественных услуг, которую они проповедуют. Если оставить в стороне несколько примечательных примеров, такое отношение очень редко. Это не говоря уже о некоторых знаменитых скандалах, когда было замечено, что сторонники определенных моральных взглядов предаются тому, что они ханжески осуждали. Тем не менее, те, кто читает лекции о морали, не практикуя их сами, сопоставимы с священнослужителями, которых Толстой осуждает.Критика Толстым этого аспекта клерикального лицемерия касается как светских священнослужителей, так и религиозных.
По мнению Толстого, любой проповедник морали — будь то отдельный человек или организация — должен также придерживаться той же морали. Толстой обвинил церковных священнослужителей в лицемерии за то, что они не практикуют то, что они проповедуют, но тот же аргумент применим к персоналу, составляющему любое другое учреждение, которое отстаивает ту или иную мораль, религиозную или светскую.
4.3. Светская «клерикализация»
Есть еще один элемент антиклерикализма Толстого, который, возможно, может быть «секуляризован» и расширен за пределы анализа, которым Толстой ограничился, сосредоточив внимание на церкви.То есть, возможно, можно назвать «клерикализацией» процесс институционализации, который так часто заканчивается тем, что затемняет первоначальную цель пророков-основателей организации (по этому поводу см. Также [91]). Этот процесс наблюдался в религиозных движениях в фундаментальных социологических исследованиях. такие исследования, как исследования Макса Вебера о «рутинизации» «харизмы» и Х. Ричарда Нибура о преобразовании «сект» в «деноминации», но, возможно, выпадают на долю всех институтов — религиозных и светских ([92], стр. 26–39 ; [93], с.60–69). Даже если то, что предшествовало постепенному Падению, возможно, никогда не было таким ярким и совершенным Эдемом, многие религиозные ответвления, основанные на определенных харизматических личностях и добродетельных намерениях, утратили часть этого новаторского импульса в течение нескольких поколений — несмотря на то, что, возможно, все еще частично привлекали новообращенных. именно апеллируя к этому изначальному импульсу.Подобный процесс трансформации из первоначального импульса в более эгоистичный институт, возможно, затрагивает светские импульсы и идеалы.В самом деле, разве государства, основанные на революционных идеалах, не отходили постепенно от честной и последовательной реализации этих идеалов (на самом деле, иногда, довольно быстро)? Неужели политические институты, изначально основанные для продвижения определенного видения, не часто в конечном итоге вместо этого ставят свои собственные институциональные интересы и благосостояние выше основополагающего идеала (сколько бы словесных слов они ни уделяли этому)? Разве самозваные представители изначального идеала часто не разочаровываются именно своим явным предательством этого идеала?
Рассмотрим, например, демократический идеал, лежащий в основе западной идентичности: действительно ли те государства, которые поздравляют себя с тем, что приняли «демократию» в гордый революционный момент, действительно достигли идеала, который представляли поминальные революционеры? Не искажается ли эффективное функционирование системы, назначающей людей к власти в наших самых передовых «демократиях», корыстными интересами, предвзятыми избирательными системами, политтехнологией и зачастую удручающе поверхностными дебатами? По правде говоря, настоящая демократия, кажется, остается довольно неуловимым идеалом, к которому еще нужно стремиться, а институты, которые называют себя демократическими, предлагают довольно плохое, возможно, ослабляющее приближение к этому идеалу.
Аналогичный анализ можно провести об идеале равенства и товарищества и о том, что с ним стало при формально «коммунистических» режимах, или об идеале правосудия и о том, как оно в конечном итоге осуществляется даже в самых известных судебных системах. Возможно, аналогичный процесс «клерикализации», то есть искажения первоначального идеала посредством институционализации, можно увидеть на еще более широком разнообразии примеров, таких как фактическое функционирование журналистской индустрии по сравнению с идеалом разговора правды с властью внутри общества. функционирующая публичная сфера, реальность университетской жизни по сравнению с идеалами академии, трансформация политических партий или неправительственных организаций от их первоначальной миссии к их развивающейся жизни в качестве авторитетных игроков на политическом ландшафте или, возможно, даже (что спорно для анархистов ) реальное использование и цель полицейской деятельности по сравнению с идеалом поддержания справедливого мира и т. д.Сравните также несколько утопический идеал совместной жизни и судьбу многих намеренных сообществ.
Что, кажется, происходит со многими похвальными целями и идеалами, так это то, что они оказываются потерянными и преданными в результате процесса, который, исходя из критики Толстым церкви, можно назвать «клерикализацией» — процессом, посредством которого институты (религиозные или светские), как правило, становятся агентами, которые не только пересматривают свою приверженность своим основополагающим намерениям, но даже часто становятся основными силами, работающими против них.Это может происходить не во всех случаях в одинаковой степени, и могут быть случаи, когда более агрессивные эффекты клерикализации были ограждены, но этот процесс, похоже, разъедает многие похвальные намерения.
Параллель между религиозными и светскими учреждениями также можно проиллюстрировать, вернувшись к двум отдельным, но родственным типам обвинений Толстова против церкви, кратко изложенным выше. Конечно, конкретная критика Толстого в отношении конкретных заявлений церкви об истине (первый набор обвинений) вряд ли применима к другим институтам, но эти институты, тем не менее, часто оправдывают свое raison d’être определенными явными или неявными утверждениями о более широкой реальности, человеческом природа и / или железные законы общества — утверждения, которые могут выдерживать или не всегда выдерживать более тщательную критическую проверку.Более того, как внутри светских институтов, так и вокруг них, значительное количество человеческой энергии может быть потрачено на абстрактные идеологические и философские дискуссии об этих институтах (второй тип обвинений). Более того, здесь снова два отдельных аспекта, возможно, связаны между собой тем, что время и усилия, затрачиваемые на абстрактные дискуссии, намеренно или непреднамеренно вносят свой вклад в сам процесс клерикализации. Возьмем некоторые из примеров, упомянутых выше: затяжные дебаты, оспаривающие поправки к конституции конкретной политической структуры, или несогласие с точной идеологической смесью, которая должна быть отражена в партийном манифесте, или теоретические и философские рассуждения о целях университетов или медиа-организаций. все могут способствовать тому, чтобы эти учреждения теряли из виду свою основную миссию.Это не означает, что все философские дискуссии обязательно развращают — в конце концов, самому Толстому нужно было разработать свою метафизику, прежде чем он решил сосредоточиться непосредственно на морали. Тем не менее, обширное философствование может отвлечь усилия от действий, и недуг, на который ссылаются пресловутые споры о том, сколько ангелов может танцевать на булавочной головке, на самом деле может отвлечь любое учреждение, религиозное или светское, от идеалов, ради которых оно было изначально основано. преследовать.
Конечно, многие ученые уже комментировали разрыв между намерениями институтов и их практикой, корыстную логику, которая овладевает ими и приводит к злоупотреблениям властью, как институты рано или поздно уступают место элите, и о катастрофическом окостенении, которое следует за многими моментами политических потрясений.Многие ученые также заметили, что радикальные религиозные движения имеют тенденцию становиться более жесткими и консервативными по мере их становления. Однако редко замечается параллель между процессом, который трансформирует ранний идеализм религиозных радикалов, и тем же процессом клерикализации со светскими идеализмами. Я предполагаю, что это то, что может дать аргумент, возникший из встречи толстовского антиклерикализма с более широкими анархистскими размышлениями о природе политических институтов.
Более того, возможно, мы можем черпать вдохновение у Толстого в осуждении подобного клерикализаторского дрейфа всякий раз, когда мы с ним сталкиваемся, и в обращении к совести сотрудников этих учреждений, чтобы они оставались верными основополагающему идеалу — каким бы требовательным или утопичным ни казалось это первоначальное обязательство. В конце концов, важно помнить, что во всех светских примерах, перечисленных выше, самозваные представители основополагающего идеала, т. Е. Люди, составляющие институты, так же как и священнослужители церкви, являются людьми с совестью. и способность (если не всегда готовность) вести аргументированную дискуссию.Как бы язвительно он ни относился к священнослужителям, Толстой обращался и непосредственно к ним. Каким бы критическим он ни был по отношению к солдатам, политикам, аристократам, христианам, революционерам и т. Д., Толстой часто обращался непосредственно к ним, взывая к их совести, призывая их осознать реальность дистанции между их эффективной практикой и, возможно, похвальной. идеал, которым они оправдывали свои действия. Например, обращаясь к христианам, Толстой пытался возродить их страсть к учению, лежащему в основе их традиции.Обращаясь к персоналу, составляющему «клерикализованные» учреждения, с Толстым, мы можем попытаться разжечь страсть к номинальному импульсу, лежащему в основе этого учреждения, первоначальная цель, которая оказалась лишенной приоритета, поскольку учреждение стало столь же корыстным, как церкви, критикуемые Толстым. Если «клерикалы» не останутся верными первоначальному импульсу, клерикализованное учреждение быстро потеряет из виду свою основную миссию. Подобно тому, как духовенство может вдохновлять, искренне стремясь воплотить нравственное учение Иисуса, такая же аутентичность основополагающему идеалу в светских учреждениях может вызывать вдохновение и уважение.
Это приводит к важному вопросу: можно ли предотвратить процесс клерикализации похвальных идеалов? В конце концов, поразительно, что так много идеалов пострадали от клерикализации. Поэтому также трудно отрицать, что клерикализация — это довольно мощный и устойчивый процесс, который, следовательно, трудно предотвратить. Возможно, один из способов избежать этого — отказаться от «духовенства», армии профессионалов, положение которых зависит от институционального вероучения. Тем не менее, там, где для достижения целей требуется некоторая организация, структуры могут возникать и, вероятно, вскоре закостенеть.Здесь анархисты напоминают нам о многих инструментах и методах, которые можно использовать для внедрения таких видов подотчетности, открытости и гибкости, которые могут помочь предотвратить клерикализацию. Но даже это также требует сочетания бдительности, смелости, чтобы осудить клерикализацию, и решимости оставаться верным основному духу. Другими словами, чтобы защититься от клерикализации, возможно, нужно надеть тот упорный дух, который олицетворяет Толстой в его антиклерикализме, и применить его ко всем институтам, религиозным или светским.
Высокопоставленный российский депутат: евреи все еще стремятся разрушить наши церкви
Вице-спикер российского парламента дал понять, что евреи используют свои позиции в СМИ и правительстве, чтобы продолжить дело предков, которые «разрушили наши церкви».
На пресс-конференции во вторник, посвященной планам переноса собора в Санкт-Петербурге, Петр Толстой, по всей видимости, обвинил евреев в антирелигиозных преследованиях при коммунизме. Он сослался на потомков людей, которые в 1917 году «выпрыгнули из черты оседлости» в заявлении церкви.
Черта оседлости была областью на западе Российской империи, за пределами которой большинству евреев не разрешалось селиться. Ситуация изменилась после большевистской революции 1917 года, в результате которой Россия стала коммунистической страной до 1991 года.
Федерация еврейских общин России, одна из крупнейших еврейских групп в стране, сочла заявления Толстого антисемитскими.
Раввин Александр Борода, президент Федерации еврейских общин России и генеральный директор музея, принимает приз ЮНЕСКО за толерантность 16 ноября 2016 года в Париже.(Предоставлено)
«Подобные заявления обычно исходят от безответственных подстрекателей антисемитских кампаний», — сказал Интерфаксу во вторник раввин Хабада и президент федерации Александр Борода. «Когда мы слышим это из уст вице-спикера Госдумы на официальной пресс-конференции, это прямой подрыв межэтнического сосуществования в стране и нагнетает напряженность».
Получите ежедневное издание The Times of Israel по электронной почте и никогда не пропустите наши главные новости
Регистрируясь, вы соглашаетесь с условиямиБорода добавил, что ожидает, что официальные лица «обратятся» к заявлению Толстого.
Отдельно районный суд Екатеринбурга на прошлой неделе приговорил таксиста к 350 часам общественных работ после признания его виновным в разжигании ненависти к евреям в Интернете. Подсудимый Артемью Подкорытов создал страницы в русскоязычном эквиваленте Facebook, на которых он выступал против «еврейского господства» в России и мире.
Президент России Владимир Путин выступает в Еврейском музее в Москве 27 января 2015 г. (AFP / Pool / Василий Максимов)
По всему бывшему Советскому Союзу и в Восточной Европе многие считают евреев ответственными за коммунистическое угнетение, даже несмотря на то, что еврейское меньшинство этих стран входило в число групп, наиболее сильно подвергавшихся нападкам коммунистических режимов.
Президент России Владимир Путин заявил в 2013 году, что по крайней мере 80 процентов членов первого советского правительства были евреями.
Путину, которого часто обвиняют в ограничении гражданских свобод и нарушении прав человека, широко приписывают подавление антисемитизма и беспрецедентный рост еврейских общин в России.
Сделайте подарок на Хануку, который просвещает
Вот подарок на Хануку, который пробуждает знания и понимание об Израиле и еврейском народе.
Подарочное членство в Сообществе Times of Israel дает вашему получателю право на членство в течение одного года по специальной сниженной цене.
Учить больше Учить больше Уже участник? Войдите, чтобы больше не видеть этоТы серьезно. Мы ценим это!
Нам очень приятно, что вы прочитали статей X Times of Israel за последний месяц.
Вот почему мы приходим на работу каждый день — чтобы предоставить таким взыскательным читателям, как вы, обязательные к прочтению материалы об Израиле и еврейском мире.
Итак, теперь у нас есть запрос . В отличие от других новостных агентств, у нас нет платного доступа. Но поскольку журналистика, которую мы делаем, стоит дорого, мы приглашаем читателей, для которых The Times of Israel стала важной, поддержать нашу работу, присоединившись к The Times of Israel Community .
Всего за 6 долларов в месяц вы можете поддержать нашу качественную журналистику, наслаждаясь The Times of Israel AD-FREE , а также получая доступ к эксклюзивному контенту, доступному только для членов сообщества Times of Israel.
Присоединяйтесь к нашему сообществу Присоединяйтесь к нашему сообществу Уже участник? Войдите, чтобы больше не видеть этоТри вопроса Льва Толстого
Однажды одному королю пришло в голову, что если он всегда знал подходящее время, чтобы все начать; если бы он знал, кого следует слушать, а кого следует избегать; и, самое главное, если бы он всегда знал, что делать наиболее важным, он никогда не потерпел бы неудачу ни в чем, за что бы ни брался.
И эта мысль пришла ему в голову, и он провозгласил по всему королевству, что он даст великую награду каждому, кто научит его, в какое время нужно совершать каждое действие, кто самые необходимые люди и как он может знаю, что было самым важным делом.
И пришли к царю ученые люди, но все они отвечали на его вопросы по-разному.
В ответ на первый вопрос некоторые говорили, что для того, чтобы знать правильное время для каждого действия, нужно заранее составить таблицу дней, месяцев и лет и жить строго в соответствии с ней. Только так, сказали они, все может быть сделано в надлежащее время. Другие заявляли, что невозможно заранее определить подходящее время для каждого действия, но что, не позволяя себе увлекаться праздными развлечениями, нужно всегда уделять внимание всему, что происходит, а затем делать то, что наиболее необходимо.Другие, опять же, говорили, что, как бы внимателен ни был царь к происходящему, невозможно, чтобы один человек мог правильно определить подходящее время для каждого действия, но что у него должен быть совет мудрецов, которые помогут ему исправить положение. подходящее время для всего.
Но с другой стороны, другие говорили, что есть некоторые вещи, которые не могут дождаться, чтобы быть изложены на соборе, но о которых нужно сразу решить, предпринимать их или нет. Но чтобы это решить, нужно заранее знать, что должно было произойти.Это знают только маги; и, следовательно, чтобы знать правильное время для каждого действия, нужно проконсультироваться с магами.
Столь же разнообразны были ответы на второй вопрос. Некоторые говорили, что королю больше всего нужны его советники; другие — священники; другие врачи; в то время как некоторые говорили, что воины были самыми необходимыми.
На третий вопрос о том, какое занятие является самым важным, некоторые отвечали, что самым важным в мире является наука.Другие говорили, что это умение вести войну; и другие, опять же, что это было религиозное поклонение.
Все ответы были разными, царь не согласился ни с одним из них и никому не дал награду. Но все же желая найти правильные ответы на свои вопросы, он решил посоветоваться с отшельником, широко известным своей мудростью.
Отшельник жил в лесу, из которого никогда не покидал, и не принимал никого, кроме простых людей. Итак, царь надел простую одежду и, не дойдя до келлии отшельника, слез с коня.Оставив своего телохранителя, он пошел дальше один.
Когда царь подошел, отшельник копал землю перед своей хижиной. Увидев царя, он поздоровался с ним и продолжил копать. Отшельник был хилым и слабым, и каждый раз, когда он втыкал лопату в землю и переворачивал землю, он тяжело дышал.
Царь подошел к нему и сказал: «Я пришел к тебе, мудрый отшельник, чтобы попросить тебя ответить на три вопроса: как мне научиться делать правильные вещи в нужное время? Кто мне больше всего нужен, и на кого я должен обращать больше внимания, чем на остальных? И какие дела являются самыми важными и требуют моего первого внимания? »
Отшельник послушал царя, но ничего не ответил.Он просто плюнул себе на руку и продолжил копать.
«Вы устали, — сказал король, — позвольте мне взять лопату и немного поработать для вас».
«Спасибо!» — сказал отшельник и, подав лопату королю, сел на землю.
Когда он выкопал две кровати, царь остановился и повторил свои вопросы. Отшельник снова не ответил, но встал, протянул руку за лопатой и сказал:
«А теперь отдохни немного — и дай мне немного поработать».
Но царь не дал ему лопаты и продолжал копать.Прошел час, другой. Солнце начало садиться за деревья, и король, наконец, воткнул лопату в землю и сказал:
«Я пришел к тебе, мудрый, за ответом на мои вопросы. Если вы не можете дать мне ничего, скажите мне об этом, и я вернусь домой ».
«Вот кто-то бежит», — сказал отшельник. «Давайте посмотрим, кто это».
Царь обернулся и увидел, что из леса выбегает бородатый мужчина. Мужчина прижал руки к животу, из-под них текла кровь.Когда он подошел к королю, он упал в обморок на землю, слабо стоная. Царь и отшельник расстегнули одежду мужчины. В животе была большая рана. Царь вымыл его, как мог, и перевязал носовым платком и полотенцем, которое было у отшельника. Но кровь не переставала течь, и царь снова и снова снимал повязку, пропитанную теплой кровью, промывал и снова перевязывал рану. Когда, наконец, кровь перестала течь, человек очнулся и попросил чего-нибудь выпить.Царь принес пресную воду и подал ей. Между тем солнце село, и стало прохладно. Итак, царь с помощью отшельника внес раненого в хижину и уложил на кровать. Лежа на кровати, мужчина закрыл глаза и замолчал; но король так устал от прогулки и от проделанной работы, что присел на пороге и тоже заснул — так крепко, что проспал всю короткую летнюю ночь.
Проснувшись утром, он уже давно не мог вспомнить, где он был, или кто был этот странный бородатый мужчина, лежащий на кровати и пристально смотрящий на него сияющими глазами.
«Прости!» — сказал бородатый слабым голосом, когда увидел, что царь проснулся и смотрит на него.
«Я не знаю вас, и мне нечего вам прощать», — сказал король.
«Ты меня не знаешь, но я тебя знаю. Я тот ваш враг, который поклялся отомстить вам, потому что вы казнили его брата и захватили его собственность. Я знал, что ты пошел один к отшельнику, и решил убить тебя на обратном пути. Но прошел день, а ты не вернулся.Итак, я вышел из засады, чтобы найти вас, и наткнулся на ваших телохранителей, они узнали меня и ранили меня. Я сбежал от них, но истек бы кровью, если бы ты не перевязал мою рану. Я хотел убить тебя, а ты спас мне жизнь. Теперь, если я жив и если вы этого пожелаете, я буду служить вам как ваш самый верный раб и прикажу своим сыновьям сделать то же самое. Простите меня!»
Царь был очень рад, что так легко заключил мир со своим врагом и приобрел его для друга, и он не только простил его, но и сказал, что пошлет своих слуг и своего врача, чтобы помочь ему, и обещал восстановить его собственность.
Простившись с раненым, царь вышел на крыльцо и огляделся в поисках отшельника. Перед отъездом он хотел еще раз попросить ответ на заданные им вопросы. Отшельник стоял на коленях снаружи и сеял семена на грядках, вырытых накануне.
Царь подошел к нему и сказал: «В последний раз прошу тебя ответить на мои вопросы, мудрый человек».
«Вам уже ответили!» — сказал отшельник, все еще приседая на тонких ногах и глядя на царя, стоявшего перед ним.
«Как ответил? Что ты имеешь в виду?» спросил король.
«Разве ты не видишь?» — ответил отшельник. «Если бы ты вчера не пожалел мою слабость и не вырыл мне эти грядки, а пошел своей дорогой, этот человек напал бы на тебя, и ты бы раскаялся в том, что не остался со мной. Итак, самое важное время было, когда вы копали грядки; и я был самым важным человеком; и делать мне добро было твоим самым важным делом. Впоследствии, когда этот человек прибежал к нам, самым важным моментом было то время, когда вы ухаживали за ним, потому что, если бы вы не перевязали его раны, он бы умер, не заключив с вами мира.Итак, он был самым важным человеком, и то, что вы для него сделали, было вашим самым важным делом. Тогда помните: важен только один момент — сейчас! Это самое важное время, потому что это единственное время, когда у нас есть хоть какая-то сила. Самый необходимый человек — это тот, с кем вы есть, потому что никто не знает, будет ли он когда-либо иметь дело с кем-нибудь еще; и самое важное — сделать этому человеку добро, потому что только для этой цели человек был послан в эту жизнь.