Впереди мне казалось ждет меня только радость: Впереди, мне казалось, меня ждет только радость (с)
Впереди, мне казалось, меня ждет только радость (с)
?
| ||||
Скажем, образ зеленой женщины с синими волосами — очевидное искажение реальности, но это также своеобразная ловушка для нашего восприятия: пока наш разум анализирует этот искаженный образ, пока мы подсознательно «исправляем» эту «ошибку», к нему приковано все наше внимание, мы полностью во власти художника. Картины Шагала повинуются только законам его воображения. … «
| ||||||
Аудиобеседа «Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость»
С 22.
07.2021 в 9:15
Аудиобеседа «Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость». К 90-летию со дня рождения российского композитора М.Л. Таривердиева (15.08.1931 – 25.07.1996).
Интернет-страница «Музыкальное погружение» http://muz.vrnlib.ru/
Сообщество «Музыкальная импровизация» ВКонтакте https://vk.com/club116194786
В Одноклассниках https://ok.ru/profile/591657510449
Воронежская областная универсальная научная библиотека имени И.С. Никитина, отдел музыкально-нотной литературы
ПРЕСС-РЕЛИЗ
90-летию со дня рождения
российского композитора М.Л. Таривердиева
посвящается
«Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость»
Аудиобеседа
Название аудиобеседы взято из книги воспоминаний Микаэла Леоновича Таривердиева «Я просто живу», в ней он рассказывает о времени, в котором жил, о себе, о людях, ставших частью его жизни. Таривердиев – интересный рассказчик, владеет литературным даром, ему присуще чувство юмора.
Книга является подтверждением известной истины: если человек талантлив, то он талантлив во всём.
Талант к сочинению музыки у Микаэла Таривердиева проявился в детстве, когда родители, заметив его желание играть на пианино, приобрели ему этот инструмент. Программа Детской музыкальной школы (он был учеником школы-десятилетки при Тбилисской консерватории) им разучивалась, но не была ему интересна, его более привлекало искусство импровизации, «свободно фантазировать за инструментом было для него высшим наслаждением». Его увлечение композицией выразилось в написании пьес для фортепиано и вокальных произведений (Микаэлу в это время должно было исполниться только восемь лет). В девять лет он уже автор большого сочинения – симфонии.
Воспитать Таривердиева-композитора, обучив его основам теории композиции и раскрыв при этом его большой творческий потенциал, выпало на долю двух замечательных композиторов и педагогов – Ш.М. Мшвелидзе (Тбилисское музыкальное училище) и А.И. Хачатуряна (Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, г.
Москва).
Как сказал кинорежиссёр А.А. Прошкин, «Таривердиев обладает яркой сильной индивидуальностью, своим голосом. …[он] добивается великолепных художественных результатов лишь там, где кинематографический материал близок его натуре. Ему нужно пережить его, испытать сильный эмоциональный толчок, в нём самом что-то должно произойти». Два телефильма принесли М. Таривердиеву всероссийскую и мировую известность и славу – «Семнадцать мгновений весны» и «Ирония судьбы». Композитору удалось создать такую музыку и песни к этим фильмам, что их уже невозможно представить без них. «Таривердиев – композитор подлинно кинематографичный. Он через музыку видит весь фильм и во всём горячо, лично участвует. В результате его музыка настолько плотно входит в ткань фильма, оказывается в такой мере драматургически активной, что влияет на его структуру, ритм, динамику, а подчас даже на актёрскую игру, построение мизансцен, характер монтажа» (кинорежиссёр В.А. Титов).
Микаэл Таривердиев сказал своё неповторимое слово не только в музыке к кинофильмам, к спектаклям.
Он – автор камерно-вокальных циклов, опер, балетов, песен и романсов, инструментальной музыки. Лауреат двух Государственных премий СССР и 18 международных премий. Народный артист России. Он возглавлял со дня основания гильдию композиторов кино Союза кинематографистов России, был художественным руководителем Международной благотворительной программы «Новые имена».
Беседа «Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость» — это встреча с композитором Микаэлом Таривердиевым, человеком, сумевшим стать яркой и неповторимой творческой личностью, музыка которого полна любви к Родине и людям.
Воронежская областная библиотека имени И.С. Никитина приглашает познакомиться с аудиобеседой «Впереди, мне казалось, меня ждёт только радость», которая будет размещена 22 июля 2021 года на сайте «Музыкальное погружение» и в социальных сетях «ВКонтакте» и «Одноклассники». Беседа подготовлена главным библиотекарем отдела музыкально-нотной литературы, заслуженным работником культуры Воронежской области Левиной Е.
И. Запись песни «Мне нравится, что вы больны не мной» в аудиоварианте предоставлена главным библиотекарем сектора развития Кухарь А.А.
16+
Пресс-релиз подготовлен главным библиотекарем отдела музыкально-нотной литературы Воронежской областной универсальной научной библиотеки имени И.С. Никитина Левиной Е.И.
Тел. 255-73-02.
https://vrnlib.ru
Франкенштейн: Глава 8 | SparkNotes
Мы провели несколько печальных часов до одиннадцати часов, когда должно было начаться судебное разбирательство. Мой отец и остальные члены семьи были обязаны присутствовать в качестве свидетелей, и я сопровождал их в суд. Во время всего этого жалкого издевательства над правосудием я терпел живые пытки. Предстояло решить, не приведет ли результат моего любопытства и беззаконных замыслов к смерти двух моих ближних: одного — улыбающегося младенца, полного невинности и радости, а другого — гораздо более ужасного убийства, со всеми усугублениями позора, какие только могли убийство запомнилось ужасом.
Жюстина тоже была достойной девушкой и обладала качествами, которые обещали сделать ее жизнь счастливой; теперь все должно было быть уничтожено в позорной могиле, и я причина! Тысячу раз лучше бы я признал себя виновным в преступлении, приписываемом Жюстине, но я отсутствовал, когда оно было совершено, и такое признание было бы сочтено бредом сумасшедшего и не оправдало бы ее, пострадавшей из-за меня. .
Внешний вид Жюстин был спокойным. Она была одета в траур, и ее лицо, всегда привлекательное, от торжественности ее чувств придавало изысканную красоту. Тем не менее она казалась уверенной в своей невиновности и не дрожала, хотя на нее смотрели и ненавидели тысячи людей, ибо вся доброта, которую в противном случае могла бы вызвать ее красота, была стерта в умах зрителей представлением о чудовищности, которую она, как предполагалось, совершила. . Она была спокойна, но спокойствие ее было явно принужденным; и так как ее замешательство ранее было приведено в качестве доказательства ее вины, она напрягла свой ум, чтобы притвориться храброй.
Войдя во двор, она окинула его взглядом и быстро обнаружила, где мы сидели. Слеза, казалось, затуманила ее глаза, когда она увидела нас, но она быстро оправилась, и взгляд скорбной любви, казалось, свидетельствовал о ее полной невиновности.
Начался судебный процесс, и после того, как ее адвокат изложил обвинение, были вызваны несколько свидетелей. Против нее сочеталось несколько странных фактов, которые могли бы поразить любого, у кого не было таких доказательств ее невиновности, как у меня. Она отсутствовала всю ночь, когда было совершено убийство, и к утру была замечена продавщицей недалеко от того места, где впоследствии было найдено тело убитого ребенка. Женщина спросила ее, что она там делает, но она выглядела очень странно и ответила только сбивчивым и невнятным ответом. Она вернулась в дом около восьми часов, и когда кто-то спросил, где она провела ночь, она ответила, что искала ребенка, и серьезно спросила, не слышно ли что-нибудь о нем. Когда ей показали тело, она впала в бурную истерику и несколько дней лежала в постели.
Затем была показана картина, которую служанка нашла у нее в кармане; и когда Елизавета дрожащим голосом доказала, что это то же самое, что она повесила ему на шею за час до исчезновения ребенка, ропот ужаса и негодования наполнил двор.
Жюстин вызвали для защиты. По ходу судебного разбирательства ее лицо изменилось. Удивление, ужас и страдание были сильно выражены. Иногда она боролась со слезами, но когда от нее требовалось умолять, она собирала свои силы и говорила слышным, хотя и переменчивым голосом.
— Бог знает, — сказала она, — насколько я невиновна. Но я не претендую на то, чтобы мои заявления оправдывали меня; Я надеюсь, что характер, который я всегда носил, склонит моих судей к благоприятному толкованию, когда какое-либо обстоятельство кажется сомнительным или подозрительным».
Затем она рассказала, что с разрешения Элизабет она провела вечер той ночи, когда было совершено убийство, в доме тети в Шене, деревне, расположенной примерно в лиге от Женевы.
По возвращении около девяти часов она встретила мужчину, который спросил ее, не видела ли она что-нибудь о потерявшемся ребенке. Она была встревожена этим сообщением и провела в поисках его несколько часов, когда ворота Женевы были затворены, и она была вынуждена провести несколько часов ночи в сарае, принадлежащем коттеджу, не желая звать жителей, кому она была хорошо известна. Большую часть ночи она провела здесь, наблюдая; к утру ей казалось, что она спала несколько минут; какие-то шаги потревожили ее, и она проснулась. Наступил рассвет, и она вышла из своего убежища, чтобы снова попытаться найти моего брата. Если она подошла к тому месту, где лежало его тело, то без ее ведома. То, что она была сбита с толку, когда ее расспрашивала торговка, неудивительно, поскольку она провела бессонную ночь, а судьба бедного Уильяма все еще оставалась неизвестной. Относительно картины она не могла дать никакого отчета.
— Я знаю, — продолжала несчастная жертва, — как тяжело и фатально давит на меня одно это обстоятельство, но объяснить его я не в силах; Вероятность того, что она могла быть помещена в мой карман.
Но и здесь я сдерживаюсь. Я верю, что у меня нет врагов на земле, и ни один из них, несомненно, не был бы настолько нечестивым, чтобы погубить меня напрасно. Подложил ли ее туда убийца? Я знаю, что у него не было возможности сделать это, а если бы и была, зачем бы он украл драгоценность, чтобы расстаться с ней так скоро?0003
«Я доверяю свое дело правосудию моих судей, но не вижу места для надежды. Прошу разрешения допросить нескольких свидетелей относительно моей личности, и если их показания не перевешивают мою предполагаемую вину, я должен быть осужден , хотя я бы поручился за свое спасение в своей невиновности».
Было вызвано несколько свидетелей, знавших ее много лет, и они хорошо отзывались о ней; но страх и ненависть к преступлению, в котором они считали ее виновной, сделали их робкими и нежелающими выступать. Элизабет увидела, что даже это последнее средство, ее превосходный нрав и безупречное поведение, вот-вот подведут подсудимого, когда, хотя и сильно взволнованная, она просила разрешения выступить перед судом.
— Я, — сказала она, — двоюродная сестра несчастного ребенка, которого убили, или, вернее, его сестра, потому что я воспитывалась у его родителей и жила с ними с тех пор и даже задолго до его рождения. Я считаю неприличным выступать по этому поводу, но когда я вижу, что подобное существо вот-вот погибнет из-за трусости своих мнимых друзей, я хочу, чтобы мне позволили говорить, чтобы я мог сказать все, что мне известно о ее характере. хорошо знакома с подсудимой. Я жила с ней в одном доме то пять, то почти два года. Все это время она казалась мне самым любезным и доброжелательным из человеческих существ. Она кормила мадам Франкенштейн. , моя тетя, во время ее последней болезни, с величайшей любовью и заботой, а затем ухаживала за своей матерью во время утомительной болезни, таким образом, что это возбуждало восхищение всех, кто ее знал, после чего она снова жила в доме моего дяди, где ее любила вся семья. была горячо привязана к ныне умершему ребенку и относилась к нему как самая нежная мать.
Со своей стороны, я не колеблясь скажу, что, несмотря на все доказательства против нее, я верю и полагаюсь на ее полную невиновность. У нее не было искушения для такого действия; что касается безделушки, на которой держится главное доказательство, то, если бы она искренне желала его, я бы охотно дал ей, настолько я уважаю и ценю ее».0003
Ропот одобрения последовал за простым и сильным призывом Элизабет, но он был вызван ее великодушным вмешательством, а не в пользу бедной Жюстин, на которую общественное негодование обрушилось с новой силой, обвиняя ее в самой черной неблагодарности. Она сама плакала, когда Элизабет говорила, но не отвечала. Мое собственное волнение и тоска были чрезвычайно велики в течение всего процесса. я верил в ее невиновность; Я знал это. Мог ли демон, убивший (я ни на минуту не сомневался) и моего брата в своей адской забаве, предать невинных смерти и позору? Я не мог вынести ужаса своего положения, и когда я понял, что народный голос и лица судей уже осудили мою несчастную жертву, я бросился из суда в агонии.
Пытки обвиняемых не равнялись моим; ее поддерживала невинность, но клыки раскаяния разрывали мою грудь и не оставляли своей хватки.
Я провел ночь в полном убожестве. Утром я пошел в суд; мои губы и горло пересохли. Я не осмелился задать роковой вопрос, но меня знали, и офицер догадался о причине моего визита. Бюллетени были брошены; все они были черными, и Жюстину осудили.
Я не могу претендовать на то, чтобы описать то, что я тогда чувствовал. Я и прежде испытывал чувства ужаса, и я старался придать им адекватные выражения, но слова не могут передать мысли о том душераздирающем отчаянии, которое я тогда испытал. Человек, к которому я обращался, добавил, что Жюстин уже признала свою вину. «Эти доказательства, — заметил он, — вряд ли требовались в таком вопиющем деле, но я рад этому, и, действительно, ни один из наших судей не любит осуждать преступника на основании косвенных улик, какими бы убедительными они ни были».
Это были странные и неожиданные сведения; что это может означать? Мои глаза обманули меня? И действительно ли я был таким сумасшедшим, каким поверил бы мне весь свет, если бы я раскрыл предмет своих подозрений? Я поспешил вернуться домой, и Елизавета жадно потребовала результата.
«Мой двоюродный брат,» ответил я, «это решено, как вы могли ожидать, все судьи предпочли, чтобы десять невиновных пострадали, чем один виновный должен бежать. Но она созналась.»
Это был ужасный удар для бедной Элизабет, которая твердо полагалась на невиновность Жюстин. «Увы!» сказала она. «Как я когда-нибудь снова поверю в человеческую доброту? Жюстина, которую я любил и почитал как свою сестру, как могла она надевать эти невинные улыбки только для того, чтобы предать? совершил убийство».
Вскоре после этого мы узнали, что бедная жертва выразила желание увидеть моего кузена. Мой отец не желал, чтобы она уезжала, но сказал, что он предоставил решать это ее собственному суждению и чувствам. — Да, — сказала Элизабет, — я пойду, хотя она и виновата, и ты, Виктор, пойдешь со мной, я не могу идти одна. Мысль об этом визите была для меня пыткой, но я не мог отказаться.
Мы вошли в мрачную тюремную камеру и увидели Жюстину, сидящую на соломе в дальнем конце; ее руки были скованы наручниками, а голова покоилась на коленях.
Она встала, увидев, что мы вошли, и, когда мы остались с ней наедине, бросилась к ногам Елизаветы, горько плача. Мой двоюродный брат тоже плакал.
«О, Жюстин!» сказала она. «Зачем ты лишила меня моего последнего утешения? Я полагался на твою невинность, и хотя я был тогда очень несчастен, я не был так несчастен, как теперь».
«И ты тоже веришь, что я такой очень, очень злой? Ты тоже присоединяешься к моим врагам, чтобы сокрушить меня, осудить меня как убийцу?» Ее голос был задушен рыданиями.
«Вставай, моя бедная девочка,» сказала Элизабет; — Зачем ты становишься на колени, если ты невиновен? Я не из твоих врагов, я считал тебя невиновным, несмотря на все улики, пока не услышал, что ты сам признал свою вину. Уверяю вас, дорогая Жюстин, что ничто не может поколебать моего доверия к вам, кроме вашего собственного признания.
«Я сознался, но сознался во лжи. Я исповедовался, чтобы получить отпущение грехов; но теперь эта ложь лежит на моем сердце тяжелее, чем все другие мои грехи.
Боже небесный прости меня! С тех пор, как я был осужден, мой исповедник осадил меня, он угрожал и угрожал, пока я почти не начал думать, что я был чудовищем, которым он назвал меня. Он угрожал отлучением от церкви и адским огнем в мои последние минуты, если я буду продолжать упорствовать. Дорогая леди, мне нечего было поддержите меня; все смотрели на меня, как на беднягу, обреченного на позор и погибель. Что я мог сделать? В злой час я подписался на ложь; и теперь только я действительно несчастен».
Она замолчала, заплакав, а затем продолжила: «Я с ужасом подумала, моя милая госпожа, что вы должны поверить, что ваша Жюстина, которую ваша блаженная тетка так высоко чтила и которую вы любили, была существом, способным на преступление, которое никто, кроме самого дьявола, не мог совершить преступления. Дорогой Уильям! Дорогое благословенное дитя! Я скоро снова увижу тебя на небесах, где мы все будем счастливы, и это утешает меня, идущего на позор и смерть».
«О, Жюстин! Простите меня за то, что я на мгновение не поверил вам.
Почему вы признались? Но не горюйте, милая девушка. Не бойтесь. Я провозглашу, я докажу вашу невиновность. Я растоплю каменные сердца Моими слезами и молитвами твоих врагов. Ты не умрешь! Ты, мой товарищ по играм, мой товарищ, моя сестра, погибни на эшафоте! Нет! Нет! Я никогда не мог пережить такого ужасного несчастья.
Жюстин печально покачала головой. «Я не боюсь умереть,» сказала она; «эта боль прошла. Бог поднимает мою слабость и дает мне мужество переносить худшее. Я покидаю печальный и горький мир; и если вы помните меня и думаете обо мне как о несправедливо осужденном, я смирился с ожидающей меня судьбой. Научитесь у меня, дорогая госпожа, терпеливо покоряться воле неба!
Во время этого разговора я удалился в угол тюремной комнаты, где мог скрыть ужасную тоску, охватившую меня. Отчаяние! Кто посмел об этом говорить? Бедная жертва, которая на следующий день должна была пройти ужасную границу между жизнью и смертью, не чувствовала, как я, такой глубокой и горькой агонии.
Я заскрежетал зубами и стиснул их вместе, издав стон, исходивший из самой глубины души. Жюстин вздрогнула. Когда она увидела, кто это, она подошла ко мне и сказала: «Милостивый государь, вы очень любезны посетить меня; вы, надеюсь, не верите, что я виновата?»
Я не мог ответить. «Нет, Жюстин,» сказала Элизабет; «Он более убежден в вашей невиновности, чем я, потому что даже когда он услышал, что вы сознались, он не поверил в это».
«Я искренне благодарен ему. В эти последние минуты я чувствую самую искреннюю благодарность к тем, кто думает обо мне с добротой. Как сладка любовь других к такому несчастному, как я! Я чувствую, что могу спокойно умереть теперь, когда моя невиновность признана вами, дорогая леди, и вашим двоюродным братом».
Так бедная страдалица пыталась утешить других и себя. Она действительно добилась отставки, которую желала. Но я, истинный убийца, чувствовал в своей груди живого неумирающего червя, не допускавшего ни надежды, ни утешения. Елизавета тоже плакала и была несчастна, но и у нее была тоска невинности, которая, как облако, проплывающее над прекрасной луной, на время скрывает, но не может затмить ее блеска.
Тоска и отчаяние проникли в самую сердцевину моего сердца; Я носил в себе ад, который ничто не могло потушить. Мы пробыли у Жюстин несколько часов, и Элизабет с большим трудом могла оторваться. «Я хочу, — воскликнула она, — умереть вместе с вами, я не могу жить в этом мире страданий».
Жюстин приняла веселый вид, с трудом сдерживая горькие слезы. Она обняла Элизабет и сказала голосом с наполовину подавленным волнением: «Прощайте, милая леди, дражайшая Елизавета, моя возлюбленная и единственная подруга; пусть небо в своей щедрости благословит и сохранит вас; пусть это будет последнее несчастье, которое вам предстоит». никогда не страдай! Живи и будь счастлива, и делай так других».
А наутро Жюстин умерла. Душераздирающее красноречие Елизаветы не смогло отвлечь судей от твердого убеждения в преступлении святой страдалицы. Мои страстные и негодующие призывы были потеряны для них. И когда я получил их холодные ответы и услышал резкие, бесчувственные рассуждения этих людей, мое намеренное признание замерло на моих устах.
Таким образом, я мог объявить себя сумасшедшим, но не отменить приговор, вынесенный моей несчастной жертве. Она погибла на эшафоте как убийца!
От мук собственного сердца я повернулся, чтобы созерцать глубокую и безмолвную скорбь моей Элизабет. Это тоже было моим делом! И горе моего отца, и запустение этого позднего, такого улыбающегося дома, все было делом рук моих трижды проклятых! Плачьте, несчастные, но это не последние ваши слезы! Снова поднимешь ты погребальный вопль, и снова и снова будет слышен звук твоих причитаний! Франкенштейн, твой сын, твой родственник, твой давний и всеми любимый друг; тот, кто готов израсходовать каждую жизненную каплю крови ради вас, у кого нет ни мысли, ни чувства радости, кроме той, которая отражается также и на ваших милых ликах, кто наполнит воздух благословениями и посвятит свою жизнь служению вам, — он велит вам плакать, проливать бесчисленные слезы; счастлив сверх своих надежд, если столь неумолимая судьба будет удовлетворена, и если разрушение приостановится перед тем, как покой могилы сменится вашими печальными муками!
Так говорила моя пророческая душа, когда, раздираемая угрызениями совести, ужасом и отчаянием, я видел, как те, кого я любил, тратят напрасную скорбь на могилах Уильяма и Жюстин, первых несчастных жертв моих нечестивых искусств.
Акт III
Резюме
Крогстад и Кристина одни на сцене, потому что Хелмеры и доктор Ранк наверху на маскараде. Горько Крогстад упрекает Кристину в том, что она много лет назад отказалась от их помолвки, пожертвовав им, чтобы выйти замуж за человека, способного лучше содержать ее и ее семью. Разрушив его надежды в первый раз, она снова появляется, чтобы встать на его пути, заняв его с трудом завоеванное положение в банке. Кристина отрицает обвинения. Она говорит, что вернулась в город, чтобы найти его и возобновить их любовь. Крогстад глубоко тронут и благодарен за ее любовь и веру. Он говорит, что попросит Торвальда вернуть его письмо, но Кристина передумала. Торвальд должен узнать правду; она говорит, что все это сокрытие и ложь должны быть разоблачены, чтобы Нора и Торвальд заключили настоящий брак.
После того, как Крогстад ушел, входит Торвальд, увлекая Нору в комнату, пока она борется и протестует, что хочет остаться на вечеринке еще немного.
Он раздражен, обнаружив, что Кристина ждет их, и пока он приносит свечи, Кристина рассказывает Норе о своем разговоре с Крогстадом и советует: «Вы должны рассказать об этом своему мужу». С тихой решимостью Нора отвечает: «Теперь я знаю, что должна делать».
Торвальд чувствует облегчение, когда Кристина наконец оставляет их в покое. Вспыхнув от шампанского и романтических желаний, он говорит Норе, что всю эту ночь «я ни о чем не мечтал, кроме тебя». Не выдержав своего желания, увидев ее танец, он потащил ее домой. Нора вырывается из его объятий. Прежде чем он успевает рассердиться, входит доктор Ранк, чтобы пожелать им спокойной ночи, и Нора быстро понимает настоящую причину его визита. Поворачиваясь, Ранк безошибочно прощается. — Спи спокойно, — мягко говорит Нора и, к его удивлению, добавляет: — Пожелай мне того же.
К ужасу Норы, Торвальд идет к почтовому ящику. Доктор Ранк оставил им визитную карточку, помеченную черным; «Как будто он объявлял о своей смерти», — бормочет Торвальд.
Она решительно высвобождается. «Теперь ты должен прочитать свои письма, Торвальд», — заявляет Нора. Из уважения к смерти их друга Торвальд соглашается удалиться в свою комнату. В одиночестве Нора готовится броситься навстречу собственной смерти «в ледяных глубинах». Готовая покинуть свой дом, она входит в холл, когда Торвальд встречает ее у двери своей комнаты, размахивая письмом. «Ты не спасешь меня, Торвальд», — кричит Нора, отбиваясь от него. В приступе жалости к себе и негодования Торвальд расхаживает и кричит, вульгарно ругая жену за то, что она навлекла на него этот позор, за то, что отдала его во власть Крогстада. Люди могли бы даже заподозрить, что он был ответственен за все это, что он подтолкнул Нору к этому делу.
Неожиданно служанка, полуодетая, приносит Норе письмо. Торвальд хватает его, рвет его. Мгновение спустя он радостно кричит: «Я спасен, Нора! Я спасен», — и разрывает вложенную связь на мелкие кусочки. Он с ликованием прощает свою жену, повторяя все банальности, которые он всегда говорил об уютном доме, который у него есть с его жаворонком. «Здесь я буду защищать тебя, как затравленный голубь, которого я спас от когтей ястреба», и он продолжает, что, свободно простив и приняв ее еще раз как свою, он воссоздал свою жену, дав ей новую жизнь. .
К этому времени Нора сменила праздничное платье и появляется в обычной одежде. «Садись, Торвальд, — говорит она, — нам с тобой нужно многое сказать друг другу».
Торвальд показывает удивление. — Нора, это холодное застывшее лицо — что это? Столкнувшись с мужем через стол, Нора переходит к «сведению счетов». Во-первых, говорит она, впервые за восемь лет «мы вдвоем, ты и я, муж и жена, серьезно поговорили… дно вещей». Несмотря на возражения Торвальда, она рассказывает о жизни, которой жила в «кукольном доме».
Сначала она жила с отцом, который относился к ней как к игрушке, чьим мнениям и вкусам она следовала, потому что ему не нравилось бы любое несогласие, любой признак независимости. — Он играл со мной так же, как я играла со своими куклами. А когда я стала жить у вас, то просто перешла из папиных рук в ваши. Торвальд устроил все в их жизни, продолжает она, и поэтому у нее никогда не было собственных вкусов или собственных идей:
«Когда я оглядываюсь на это, мне кажется, что я жила здесь, как бедная женщина, — только впроголодь. Я существовала только для того, чтобы проделывать для тебя фокусы, Торвальд. Но ты бы так хотел.
Торвальд вынужден признать некоторую долю правды — хотя и «натянутую и преувеличенную» — в том, что она говорит. Он клянется, что в будущем все будет иначе: «Время игр закончится, и начнется время уроков». Она отвечает, что он не тот человек, который научит ее быть настоящей женой. Она также не готова воспитывать своих детей, продолжает Нора, потому что есть еще одна задача, которую она должна выполнить в первую очередь. «Я должна попытаться получить образование, — говорит она, — и я должна сделать это для себя». Вот почему она уходит от него сейчас. Найдя своего мужа незнакомцем, Нора предпочитает искать жилье у Кристин, а не проводить с ним еще одну ночь. Торвальд указывает, что она не имеет права пренебрегать своими самыми священными обязанностями — обязанностями перед мужем и детьми:
НОРА: У меня есть и другие обязанности, не менее священные. Обязанности перед собой.
ТОРВАЛЬД: Прежде всего ты жена и мать.
НОРА: Я больше в это не верю, я верю, что прежде всего я такой же разумный человек, как и вы, или, во всяком случае, что я должна попытаться стать им. Я прекрасно знаю, Торвальд, что большинство людей сочтут вас правым и что подобные взгляды можно найти в книгах; но я больше не могу довольствоваться тем, что говорит большинство людей, или тем, что можно найти в книгах. Я должен обдумать вещи для себя и понять их.
Торвальд обвиняет ее в том, что она больше не любит его. Она кивает, объясняя, что сегодня вечером, «когда чудесного не произошло, я увидела, что ты не тот мужчина, каким я тебя считала». Так долго мучилась она с преступной тайной заемных денег, уверенная, что в конце концов «чудесное дело» произойдет. Шанс представился вместе с письмом Крогстада, поскольку Нора и представить себе не могла, что Торвальд может подчиниться условиям этого человека. Она ожидала, что он с гордостью скажет: «Оповестить об этом весь мир» и возьмет на себя вину.
Эта ожидаемая жертва была «чудом», которого она ждала, и, чтобы предотвратить это, она запланировала самоубийство.
Торвальд говорит, что готов трудиться ради нее день и ночь, терпеть любые страдания, «но ни один человек не пожертвует своей честью ради того, кого любит». «Это то, чем всегда занимались сотни тысяч женщин», — тихо отмечает Нора. Она говорит ему, что после того, как прошел его страх — «не страх за то, что мне угрожало, а за то, что может случиться с тобой», — и она снова стала его маленьким жаворонком, его куклой, чья хрупкость требовала «вдвойне нежной заботы» в будущего, она тогда поняла, что восемь лет «я жила со странным мужчиной и родила ему троих детей». Она не может вынести мысли об этом унижении, говорит Нора, и уйдет от него, не приняв денег на жизнь и не общаясь.
Торвальд умоляет ее сказать, когда они снова смогут жить вместе. Нора вздыхает. «Ах, Торвальд, должно было случиться самое чудесное из всех», — отвечает она. Они оба должны так измениться, чтобы «наша совместная жизнь была настоящим браком».
Она поворачивается, чтобы уйти, оставляя Торвальда, закрыв лицо руками, повторяя свое имя. Затем он встает, когда надежда вспыхивает в его сознании. «Самое замечательное из всего…?» — бормочет он. Слышится звук захлопывающейся двери.
Анализ
Четко объясняя причины своего внезапного отъезда, Нора подводит итог всей пьесе во время своих последних речей с Торвальдом. Обнаружив, что ее муж путает внешность с ценностями, что его больше волнует его положение в обществе, чем эмоциональные потребности жены, Нора вынуждена признать свою личную никчемность. Вместо того, чтобы оставаться частью брака, основанного на невыносимой лжи, она решает покинуть свой дом и открыть для себя индивидуальность, в которой ей отказала жизнь с Торвальдом.
Центральное место в этом действии, да и во всей пьесе, занимает представление Норы о «чудесной вещи», моменте, когда она и Торвальд вступят в «настоящий брак». В ходе драмы она узнала, что идеальный союз происходит, когда муж и жена относятся друг к другу как к разумным личностям, которые осознают требования общества и могут выполнять свои отдельные обязанности с утонченностью и взаимным уважением.