Ольга ВОРОНЕЦ: – Учительская газета

Не гадай, что будет.

Не жалей, что было. Береги, что есть…

Биография певицы – в ее песнях. Хорошая певица не позволит себе петь глупых, случайных песен, песен-мотыльков, песен-минуток. Скажи мне, что ты поешь, и я скажу, уважаешь ли ты в себе артиста.

Ольга Воронец – визитная карточка русской песни. А в русской песне – душа России. И это уже достаточный повод для встречи с народной артисткой.

– Ольга Борисовна, хоть и запоздало, но должен вам признаться: вы моя первая и тайная любовь. Мне было восемь лет, когда я впервые увидел вас по телевизору. Увидел и потерял покой и сон…

– У вас, Сережа, еще есть шанс (смеется). Впервые я появилась на экране в 1962 году. Спела “Вьюгу” Григория Пономаренко на стихи Бокова. Думала, на следующий день меня все будут узнавать на улицах Москвы, поклонники завалят розами… Ан нет. Прошло несколько лет, прежде чем я стала знаменитой…

– Вы родились и выросли в Смоленске. Святая русская провинция… Вам было уютно в вашем детстве? Вы с удовольствием его вспоминаете?

– Детство всегда хорошо, на то оно и детство. У меня было обычное детство. Мама пианистка. Работала и в Смоленском драматическом театре, и в филармонии. Жили скромно. Я вижу, как сейчас сетками таскают апельсины. А мне мама (дай Бог!) в сезон покупала один-два апельсина…

Она часто уезжала на гастроли. Воспитывала меня бабушка, столбовая дворянка, урожденная Еленева. Закончила Институт благородных девиц в Петербурге, знала французский язык, вспоминала, как на их выпускной бал приезжал император Николай II.

Воспитывали меня строго. В пять лет я уже хорошо читала. Бабушка выгоняла меня из-за стола, если я чавкала, не так держала вилку или ложку.

Родители мои развелись, когда мне было три года, но с папой мы дружили всю жизнь. Он пел в Краснознаменном ансамбле песни и пляски Советской Армии.

– Кто кого находит, Ольга Борисовна, песня – певицу или певица – песню?

– Когда я начала работать с оркестром Осипова (за 20 лет мы сделали несколько сольных программ в зале “Октябрь”, в Кремлевском Дворце съездов, в “России”…), мне помогала Вера Николаевна Городовская, известная гуслярша. Был такой уникальный русский дуэт гуслярш – Городовская и Чекалина. С Верой Николаевной мы искали песни в архивах. Забытые песни. “Мой костер”, например, все считали цыганским романсом, а он – русский. Автор Полонский. Цыгане часто брали наши песни и пели на свой лад.

Когда я стала звучать по радио с оркестрами Силантьева, Осипова, Федосеева, Некрасова, стали звонить известные композиторы: Пономаренко, Аверкин, Птичкин, Туликов, Фельцман… Песню “Взрослые дочери…” помните? Мне предложил ее Оскар Фельцман, я заартачилась: “У меня и детей-то нет, тем более взрослых. Что же подумают зрители? Сколько же мне тогда лет?” Фельцман рассердился: “Дура ты, дура. Это же образ. Его надо сыграть”.

Григорий Пономаренко заезжал, приносил ноты: “Это для Люси (Зыкиной), а это для тебя: “Седину” – Зыкиной, “Бабью долю” – мне.

– “Волга” – визитная карточка Людмилы Георгиевны Зыкиной. Напомните ваши фирменные песни, Ольга Борисовна…

– “А где мне взять такую песню?”, “Я – Земля”, “Деревенька моя”, “Сладка ягода”, “Зачем вы, девушки, красивых любите?”, “Взрослые дочери”, “Гляжу в озера синие…”

– Вашей соседкой была Клавдия Ивановна Шульженко. Я знаю, вы дружили…

– Да. Я живу на четвертом этаже, а Клавдия Ивановна жила на третьем. В детстве и в юности была ее поклонницей, дома пела ее песни.

До сих пор не могу слушать ее без слез, потому редко ставлю записи Шульженко. Когда она пела “Не спугни очарованье…”, у меня сердце обрывалось. У нее не было крикливых нот. Она пела сердцем, потому и надорвала его.

Клавдия Ивановна ушла, и что-то в жизни ушло. Мы по пять раз в день встречались. Деньги друг у друга одалживали, по телефону много раз на дню переговаривались…

Сын Клавдии Ивановны Гоша жил отдельно, а в квартире Клавдии Ивановны жила ее костюмерша Шура Суслина. Шура была у нее и домоправительницей, и секретарем, и прачкой, и поваром… Была в курсе всех дел Клавдии Ивановны. Сама принимала решения. И подругой была, и родным, близким человеком. Сейчас Шура живет в Люберцах. Она и со мной работала костюмером, и с Кобзоном…

В последний раз я видела Шульженко за несколько дней до смерти. Ее увезла “скорая” с сильным сердечным приступом. В кресле на колесиках вкатили в лифт. Клавдия Ивановна была бледна, но держалась. Я улетала на гастроли в Сибирь. Мы сплавлялись по Енисею и делали частые стоянки в крохотных селениях. Кузов к кузову ставили два автомобиля и давали концерты. В одном из таких поселочков мне сообщили о смерти Клавдии Ивановны. Плакала, а пела. Концерт посвятили ее памяти…

– Клавдия Ивановна прожила в этом доме более 20 лет. Неужели она не заслужила мемориальную доску на стене возле подъезда?

– Это больной для меня вопрос. Артистка Алла Азарина, которая живет в нашем доме, уже заручилась поддержкой Михаила Ульянова, других знаменитостей, написали письмо… Наверное, мэрия должна решить этот вопрос. Существуют музеи-квартиры Неждановой, Барсовой…

– Шульженко была в быту беспомощной?

– Она была помешана на чистоте.

Придет ко мне, увидит пыль… “Давай, Оля, я протру”. Я отбиваюсь: “Эта пыль нас с вами переживет…”

Ей папа говорил, когда ты умрешь, у тебя должен быть памятник, в одной руке – тряпка, а в другой – лира. Клавдия Ивановна очень любила свой дом, украшала его. У нее были любимые цвета – цикламеновый и розовый. Если закручивала волосы, то прятала их под чалму. Как-то пришла к ней, она в зеленом халате. Лекарств на столике полно. Просит Шуру: “Дай мне зеленые тени”. – “Вы куда-то собираетесь?” – “Нет. Но тени должны подходить к цвету халата”. Это была женщина до мозга костей.

Любила украшения, но все спустила на образование сына Гоши, на его алименты. Да и у нее самой было девять воспалений легких подряд. С молотка все продала. Не пила, не курила. У нее была рюмочка, как наперсток. Мой муж Володя привозил ей французский коньяк. Она чуть пригубит и говорит: “Я уже шикиревич”. То есть пьяненькая.

Была заботлива. Приду, она Шуре командует: “Закрой форточки! Оля пришла из своего инкубатора”. Я очень боюсь простыть. На простуду я первый человек.

– Так ведь и Лидия Андреевна Русланова жила в соседнем доме…

– Русланова жила рядом с Московским автодорожным институтом, в угловом доме. Помню нашу поездку по городам Севера. В группе была Капа Лазаренко, Эльмира Урузбаева, Зоя Федорова, Иосиф Кобзон. Были белые ночи. Мы собирались у Руслановой в номере. Она меня отпрашивала у мужа, и мы сидели до утра. У Лидии Андреевны всегда была корзина с провизией. Неподъемная. Цыплята, колбаска, вино, фрукты… Она была экономная, а Капа Лазаренко умела ее “раскрутить”: “Лидия Андреевна, что это у вас цыплята уже с запахом? Давайте все это распотрошим…” Пировали. Русланова рассказывала, как сидела в карцере. А впервые мы познакомились, когда Русланова вышла из заключения, а я только начинала петь русские песни. Меня послали в Зал Чайковского с нотами в оркестр Осипова. Репетировала Русланова. Стояла конная милиция – мышь не проскочит. Дирижер пустил меня на всю репетицию Лидии Андреевны. Муж ее сидел в зале – генерал Крюков. И я сидела. Русланова распелась, а потом говорит: “Хватит! Кто за меня вечером петь будет? Верблюд?” Русланова любую вещь пела так, как хотела. И всегда неповторимо.

– В вашем доме, я слышал, жил чуть ли не весь оркестр Леонида Утесова…

– Кое-кто до сих пор живет. Леня Кауфман (бессменный аккомпаниатор Утесова) жил на первом этаже в нашем подъезде. Контрабасист Володя Перельман до сих пор живет в первом подъезде. Ударник Леня Лубенцев жил в соседнем доме. Здесь же жил скрипач Фима Золотовский. Потом он уехал в Штаты…

Леонид Осипович брал меня на гастроли на Кавказ. Когда я стала заслуженной артисткой России, Утесов вел мой праздничный вечер в ресторане “Прага”. Незабываемые встречи…

– Счастье актрисы… Оно отличается от обыкновенного женского счастья?

– Ее счастье – в успехе. А успех приходит только с каторжным трудом над собой. Личная жизнь, как правило, подчинена сцене.

Мой первый муж – Рафаил Бабков, был баянистом. Мы с ним прожили 14 лет, а потом еще долго вместе работали, колесили по миру.

С нынешним мужем, Володей, познакомилась в ЦИТО. Он был врачом, но потом окончил Академию Внешторга и стал бизнесменом. Первого апреля исполнился 31 год, как мы вместе. Я счастлива…

– Если бы вы не были певицей, кем бы вы были, Ольга Борисовна?

– Я мечтала быть драматической артисткой. Хотела сыграть Катерину в “Грозе”.

Лет 20 назад Андрон Кончаловский прислал мне сценарий. Я была на вершине своей популярности. Надо было сыграть сельскую женщину, она старше своего мужа, прихрамывает… Я испугалась – а вдруг не получится?

– Так вкусно пахнет обедом… Ольга Борисовна, на рынок сами ходите?

– Сама. Базар в минуте ходьбы, возле кинотеатра “Баку”. Узнают меня: “Давайте огурчиками угощу, вы у нас в Рязани были, пели. Помним…”

Ой, да мы заговорились! Обед готов…

Сергей РЫКОВ

Александр Розенбаум — Памяти Коли Резанова Текст песни

edit bio

Мама сшила рубашку в тот памятный год,
Хотя шить никогда не училась.
Кто родился в рубашке, счастливым слывет,
Со мной именно так получилось.
* * *
Я повадками батя, и батя с лица,
Благодарен фортуне за милость,
Так как мог бы иметь и другого отца,
Если б этого пулей убило.
Александр Яковлевич Розенбаум коренной ленинградец — и этим уже многое сказано.
Вспомните о том, как начиналось ваше знакомство с его творчеством. Может быть, вы услышали много раз переписанную бобину с одесскими песнями в исполнении «какого-то эмигранта»? Или купили пластинку «Эпитафия» пока неизвестного вам автора?
Скорее всего, вы сначала прослушали помногу раз его песни, мимо которых пройти невозможно: «Вальс-бостон», «Нарисуйте мне дом», «Казачья», «Есаул», «Утиная охота», «Вещая судьба», «Налетела грусть», «Бабий Яр», «Черный тюльпан» и многие другие, впитали в себя их какой-то особый и неожиданный для себя смысл, — а лишь потом заинтересовались автором.
До сих пор еще можно встретить людей, чье отношение к Розенбауму основано на сплетнях и слухах 80-90-ых годов, которых было и остается множество. До сих пор телевидение, радио и пресса зачастую обходят стороной ту категорию людей, которые во все времена имеют свое, ярко выраженное ДРУГОЕ мнение, — а именно к таким людям можно отнести Александра Яковлевича. «Нельзя обмануть народ» — поётся в его песне, посвященной Иосифу Кобзону.
Так давайте проясним ситуацию с биографией Розенбаума от момента рождения до начала сольной деятельности.

Александр Яковлевич Розенбаум родился 13 сентября 1951 года в Ленинграде, в семье студентов-однокурсников 1-го Медицинского института, Якова Розенбаума и Софьи Семеновны Миляевой. Год институтского выпуска родителей Саши — 1952-ой, последний год правления Сталина, ознаменовался известным делом кремлевских врачей и всплеском антисемитизма в СССР.
Семья Розенбаумов была вынуждена отправиться жить в Восточный Казахстан, в очень маленький город Зыряновск — туда даже не были проложены железнодорожные пути. В течение шести лет отец и мать Саши занимались врачеванием жителей Зыряновска — в основном, это были казахи и немногочисленные ссыльные, попавшие туда после концлагерей. Яков, по профессии уролог, был главным врачом городской больницы, профессия Софьи — акушер-гинеколог. В этот период в семье родился еще один сын — Владимир Розенбаум.
В пятилетнем возрасте Саша Розенбаум начал ходить в организованную ссыльными музыкальную школу, учился играть на скрипке. Он рано научился читать, но лишь бабушка, Анна Артуровна, сразу разглядела в нем свои нереализованные таланты и говорила: «Саша — исключительный».
С приходом к власти Хрущева и известной либерализации, Розенбаумы возвратились в Ленинград и снова поселились в доме № 102 на Невском проспекте. Двадцатиметровая комната в коммунальной квартире № 25, в которой они проживали вшестером следующих девять лет, и ленинградский двор-колодец оказали на Александра Розенбаума такое сильное влияние, что через 30 лет после этого он скажет: «Я все равно живу в этом мире, мне его очень не хватает».
В школу братья Розенбаумы пошли на улицу Восстания — школа №209, бывший Павловский институт благородных девиц. «Эту школу закончили мои родители, я и недавно — моя дочь, так что можем назвать ее нашей родной школой».
Много времени мальчики проводили во дворе, в компаниях, скрепленных своим дворовым братством, где Саша был заводилой. Мама отдала его в секцию фигурного катания, но сказалось увлечение боксом: в двенадцать лет он был принят в секцию по боксу «Трудовые резервы». «Занятия боксом меня научили рассчитывать свои действия, на эстраде тоже, представляя ее как ринг».
Музыкальное образование пришлось продолжать, обучаясь игре не на скрипке, а на фортепиано, сначала под руководством будущего педагога консерватории Ларисы Яновны Иоффе, а затем — талантливого учителя Марии Александровны Глушенко. Обучался Саша нехотя, явно предпочитая упорным занятиям на фортепиано дворовую игру в футбол или бокс. Однако в какой-то момент на Сашу произвело сильное впечатление выступление джазового ансамбля для обслуживания танцев, особенно пианиста. «Я решил стать тапером. Потянуло к роялю. Стал по слуху подбирать полюбившиеся мелодии, аккомпанемент к ним». Диплом об окончании музыкальной школы Саша получил только по настоянию матери, и он потом очень кстати пригодился в «Ленконцерте».
Соседом бабушки по квартире был известный гитарист Михаил Александрович Мини, у которого Саша научился первым гитарным приемам, а в дальнейшем игре на гитаре он обучался самостоятельно. Лет в пятнадцать-шестнадцать появились его первые стихи: рифмы непроизвольно рождались в сознании на школьные и домашние темы, иногда веселил друзей юмористическими стишками. Начал слушать и повторять запрещенные тогда песни Галича, Высоцкого и Окуджавы. Этот период в жизни Александра Розенбаума направил его к авторской песне.

Свою дальнейшую судьбу он решает связать с профессией своих родителей — медициной. Выдержав огромный конкурс, Саша, сразу после школы, в 1968 году, поступает в Первый медицинский институт в Ленинграде. Отзывчивый, компанейский, он охотно участвовал в студенческих сборищах, напевая свои стихи.
Для институтского капустника были практически одновременно, с легкостью, написаны одесские песни, навеянные героем Исаака Бабеля Беней Криком. «… не мог просто так в 23 года написать, если бы кто-то не водил за руку:».
Еще на первом курсе одна из песен, исполненная Александром на общегородском смотре в Доме культуры Ленсовета, попала в записи на Киевский фестиваль, где была отмечена призом «за зрительские симпатии».
В институтской жизни Саши были и поездки в стройотряд в далекую Ухту, где он получает квалификацию пильщика четвертого разряда, и несданный «хвост», оставшийся на осень, и даже прогул традиционной студенческой поездки на уборку картофеля, за что его со всей строгостью отчисляют из института.
Астигматизм и близорукость не дают Саше возможность отправиться на службу в армию, и он устраивается санитаром в послеоперационное отделение, к самым тяжелым больным.
Приобщение к практической медицине побуждает оценить возможность обучения и, когда спустя год, начальство разрешает ему возвратиться к учебе, он осваивает медицинский курс упорно, с результатами отличными. Своей специализацией избрал терапию и в ее усвоении проявил незаурядную врачебную интуицию.
Первый брак Александра Розенбаума длится всего 9 месяцев. Через год после развода он женится во второй раз, на Елене Савшинской, студентке того же медицинского института, и через некоторое время в семье Розенбаумов рождается дочь, Аня.
В 1974 году, сдав на отлично все государственные экзамены, Александр получает диплом врача-терапевта общего профиля. Его специализация — анестезия, реаниматология. Поэтому пошел работать в не престижную скорую помощь, на Первую подстанцию, расположенную на улице Попова, д.16-б, неподалеку от родного института.
Почти пять лет проработал Розенбаум врачом скорой помощи — на переднем крае медицинского сражения за человеческую жизнь. Впоследствии он скажет: «Врач для меня, если он не ремесленник, хотя и в ремесле нет ничего плохого, однако если он врач-доктор, то он прежде всего психолог, то есть, когда вы приходите к больному, вы должны быстро установить с ним психологический контакт и чувствовать его».
И еще: «То, что я вырос в халате, можно сказать, родился в халате — это принесло признание человека: когда слушал от родителей многое об их пациентах, много трагического, и когда мчался к больным, как врач скорой помощи, я и созрел, чтобы творить от имени людей. Поэтому не побоюсь самомнения — я мыслю массой людей: и не потому, что я некий Иисус Христос, а потому, что мое человечество — это всегда огромное количество людей больных, с трудными судьбами, которые я не в силу дарования, а в силу своей нормальной медицинской профессии узнал, впитал, пережил. Без медицины у меня, как певца-стихотворца, ничего бы не вышло».
В то же самое время, уже ощутив тягу к написанию и исполнению своих песен, Александр поступает в вечернее джазовое училище при Дворце культуры имени Кирова. Трижды в неделю, по вечерам, он старался постигнуть основы аранжировки, навыки джазовых композиций, и в результате получает диплом об окончании вечернего джазового училища.

Впоследствии Розенбаум вспоминал, что решение о перемене свершилось с неожиданной стремительностью, в течение трех дней. Это верно лишь отча сти. То, что он называл велением судьбы, назревало в течение нескольких лет, когда он, будучи врачом, выступал с песнями даже в эстрадных коллективах (см. раздел «Рок»).
Ему всегда, как он признавался, «хотелось быть лучшим в своем деле». У врача было «было все в порядке, пока песня являлась хобби». А когда она становилась по существу второй профессией, нужно было выбирать». И неизбежно «почувствовал, что сижу на двух стульях, что это не только неудобно, но и нечестно.