Дайте человеку необходимое и он захочет удобств хемингуэй: Эрнест Хемингуэй цитата: Дайте человеку необходимое — и он захочет удобств. Обеспечьте его … — Книги для домашнего мастера

Дайте человеку необходимое и он захочет удобств хемингуэй: Эрнест Хемингуэй цитата: Дайте человеку необходимое — и он захочет удобств. Обеспечьте его …

Содержание

Цитаты Эрнеста Хемингуэя

В коллекцию вошли цитаты Эрнеста Хемингуэя, американский писатель, а также лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года:

Чем крупнее бык, тем больше мяса для бедных.

Хорошая проза подобна айсбергу, семь восьмых которого скрыто под водой.

Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться.

Богатые — скучный народ, … Скучные и все на один лад.

В некоторых людях порок виден так же, как в призовой лошади — порода.

Человек один не может… Все равно человек один не может ни черта.

Весёлые люди обычно самые смелые люди, которые погибают первыми.

Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок.

Устаревают не только ответы, но и вопросы.

Все думающие люди — атеисты.

У нас всегда так: что не безразлично тебе, безразлично мне.

Вся американская литература вышла из «Гекльберри Финна».

Того, кто работает и получает удовлетворение от работы, нужда не огорчает.

Говорят, что во всех нас заложены ростки того, что мы когда-нибудь сделаем в жизни, но мне всегда казалось, что у тех, кто умеет шутить, ростки эти прикрыты лучшей почвой и более щедро удобрены.

Работа — лучшее лекарство от всех бед.

Дайте человеку необходимое — и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами — он будет стремится к роскоши. Осыпьте его роскошью — он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное — он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает — он будет жаловаться, что его обманули, и что он получил не то, что хотел.

Почему люди скучные бывают вполне счастливы, а люди умные и интересные умудряются в конце концов отравить жизнь и себе, и близким?

Его весёлость столкнулась с серьёзностью войны, как мотылёк… и танк.

Париж никогда не кончается, и каждый, кто там жил, помнит его по-своему.

Если всё время думать о работе, можно утратить к ней интерес еще до того, как сядешь на другой день за стол. Необходимо получить физическую нагрузку, устать телом, и особенно хорошо предаваться любви с любимой женщиной.

Наверно, можно сказать, что мы с тобой достигли всего, чего не достигли другие люди. И что? И ничего, одно дерьмо

Если зрелище захватывает тебя только из-за денег, значит, на него не стоит смотреть.

Мы становимся крепче там, где ломаемся.

Жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен.

Мужчина не имеет права отдавать Богу душу в постели. Либо в бою, либо пуля в лоб.

Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья… а их голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придёт, так же как ты уверен, что замёрзшая река снова освободится ото льда…

Лучшая возможность узнать можешь ли ты доверять человеку — довериться ему.

Когда властвуешь, приходится иногда быть жестоким.

Когда меня хвалили в глаза, мне становилось тошно.

Когда тебя признали полоумным, — Никто тебе больше не доверяет.

Каждый человек рождается для какого-то дела.

Лучше не иметь идеологии, чем не иметь работы.

Инстинкт самосохранения — Величайший итальянский инстинкт.

Муссолини уничтожил публичные дома. Это ресторан.

Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж — это праздник, который всегда с тобой.

На войне очень часто приходится лгать, и, если солгать необходимо, надо это делать быстро и как можно лучше.

Если вся жизнь прошла во лжи, надо и умереть с ней.

Никто никогда не живет полной жизнью, кроме матадоров.

Если в жизни можно оказать хоть маленькую услугу, не надо уклоняться от этого.

Помоги мне, Висенте. Помоги мне, Фелипе. Помоги мне, Чучо. Помоги мне, Артуро. И ты, Энрике, помоги мне… Помоги мне молчать, Энрике. Помоги молчать до конца, Висенте.

Два бича Испании: быки и священники.

Путешествуй только с теми, кого любишь.

Голод хорошо дисциплинирует и многому учит. И до тех пор, пока читатели не понимают этого, ты впереди них. Хемингуэй, цитаты о голоде

Свойственное людям на войне чувство. Не меня, ага! Не меня. (На этот раз не меня.)

Всякому тореро необходимо производить впечатление человека если не богатого, то, по крайней мере, солидного, поскольку в Испании декорум и внешний лоск ценятся выше мужества.

Только борясь против каждого в отдельности, можно побороть весь класс.

Всё по-настоящему плохое начинается с самого невинного.

Убиваешь, чтобы чувствовать, что ты еще жив.

Все боятся. Только матадоры умеют подавлять свой страх, и он не мешает им работать с быком. Если бы не этот страх, в Испании каждый чистильщик сапог был бы матадором.

Фашизм — это ложь, изрекаемая бандитами.

Вокруг мертвых всегда бывает много бумаги.

Человек губит свой талант, если пишет хуже, чем он может писать.

В прежние дни часто писали о том, как сладко и прекрасно умереть за родину. Но в современных войнах нет ничего сладкого и прекрасного. Ты умрешь как собака, безо всякой на то причины.

Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.

Будучи трезвым, претворите в жизнь все свои пьяные обещания — это научит вас держать язык за зубами.

Что мешает писателю? Выпивка, женщины, деньги и честолюбие. А также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия.

…Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остаётся пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после хорошего можно заполнить только отыскав что-то лучшее…
Темы выпуска: афоризмы, высказывания, изречения и цитаты Эрнеста Хемингуэя. Полное имя — Эрнест Миллер Хемингуэй, на английском Ernest Miller Hemingway. Годы жизни 21 июля 1899 года, Оук-Парк, Иллинойс, США — 2 июля 1961 года, Кетчум, Айдахо, США.

Библиотека / Страница не найдена (ошибка 404)

А. Бердическая., «Аркашины враки»

Врут даже документы. И Аркаша, заводской художник, выбравший себе в исповедники девчонку-студентку, всякий раз привирает, рассказывая о своей грешной жизни, полной невероятных приключений. И в истории любви Масхары и русской девушки много сочиненного — желанного, но невозможного. И страдает искажением Сережина оценка жены и дочери. И в технике любви, секреты которой раскрывает Профессор своей подруге, больше притворства, чем искренности. Толика лжи присутствует везде. Но вот что удивительно: художественный образ правдивее, чем факт. Четыре повести А.Бердичевской, вошедшие в эту книгу, за счет мастерски созданных художественных образов производят впечатление точного, исторически верного высказывания о жизни.

21.09.2022

Стивен Дональдсон, «Внутренняя война. Том 2»

Второй том эпического фэнтези «Внутренняя война».

Прошло двадцать лет с тех пор, как принц Бифальт из Беллегера обнаружил Последнее Книгохранилище и спрятанные там колдовские знания.

По приказу магистров хранилища и в обмен на восстановление магии в обоих королевствах, Беллегер и Амика прекратили войну, которую вели из поколения в поколение. Их союз был скреплен браком Бифальта с Эсти, наследной принцессой Амики. Но перемирие — и их брак — был непростым.
Приближается страшная война, которой опасались король Бифальт и королева Эстия. Древний враг обнаружил местонахождение Архива, и могучее Воинство темных сил собирается напасть на библиотеку и получить все магические знания, которые она охраняет. Враг уничтожит всех мужчин, женщин и детей на своем пути, все население Беллегера и Амики.

Когда их союз будет подорван старой враждой и угрозой заговора, потребуется вся сила и воля монархов, чтобы вдохновить королевства стать единым целым для защиты своей родины, или все будет потеряно….

21.09.2022

Юрий Никулин, «Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту»

Эта книга откроет для читателя малоизвестного Юрия Никулина: мужественного, храброго бойца, верного боевого товарища, бесстрашного зенитчика, настоящего русского воина, бесконечно преданного своей стране.

«Никогда не забуду первого убитого при мне бойца. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. С голодухи так увлеклись едой, что и не услышали звука летящего снаряда. Он разорвался в нескольких метрах от нас. И заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар поднимается из котелка, а верхняя часть его головы срезана, словно бритвой начисто, и кровь стекает по оставшейся части лица», — вспоминал Юрий Никулин.
Самое невероятное: после всех ужасов, тягот и лишений войны, которые пережил Юрий Владимирович, он сумел сохранить в своем сердце великую любовь к людям, к жизни, к стране. И нести зрителям светлую радость и оптимизм, которые прибавляют счастья вот уже третьему поколению подряд…
Чего стоят только его комедийные и драматические фильмы, цитаты из которых давно «разобраны» и с успехом используются даже в современных рекламных роликах. Книга раскроет новые, прежде не обнародованные факты о жизни и работе Юрия Владимировича. Редкие фотографии из семейного архива публикуются впервые.

21.09.2022

Масадзи Исикава, «Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи»

Мировой бестселлер, который заставил миллионы читателей сопереживать человеку, сумевшему вырваться из Северной Кореи на родину. Автобиографический триллер начинается с детства. Переезд семьи из страны Восходящего Солнца в освобожденную от колониалистов страну Чучхэ оказывается бегством из бедности в нищету, из окружающего насилия в царство террора.

Когда жизнь за колючей проволокой, в голоде и безнадежности, становится невыносимой, наш герой решается на побег. Надо совершить отчаянный шаг и вступить в реку, воды которой принесли спасение сотням счастливчиков и гибель тысячам несчастных. За нею начинается Китай и дорога домой.
Захватывающее чтение о непокоренном духе, о человеке, сумевшем изменить судьбу, о порядках в государстве, которое не меняется.

21.09.2022

Стивен Дональдсон, «Внутренняя война. Том 1»

Стивен Дональдсон, «Внутренняя война. Том 1″

Прошло двадцать лет с тех пор, как принц Бифальт из Беллегера обнаружил Последнее Книгохранилище и спрятанные там колдовские знания. По приказу магистров хранилища и в обмен на восстановление магии в обоих королевствах, Беллегер и Амика прекратили войну, которую вели из поколения в поколение. Их союз был скреплен браком Бифальта с Эсти, наследной принцессой Амики. Но перемирие — и их брак — был непростым.
Приближается страшная война, которой опасались король Бифальт и королева Эстия. Древний враг обнаружил местонахождение Архива, и могучее Воинство темных сил собирается напасть на библиотеку и получить все магические знания, которые она охраняет. Враг уничтожит всех мужчин, женщин и детей на своем пути, все население Беллегера и Амики.

21. 09.2022

Хемингуэй Эрнест — ИЗБРАННЫЕ АФОРИЗМЫ, МУДРЫЕ МЫСЛИ, ЦИТАТЫ, ИЗРЕЧЕНИЯ, ПРИТЧИ

1899-1961 г. Американский писатель.

Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды.
Эрнест Хемингуэй
Война, какая бы она ни была необходимая и справедливая, всегда преступление.
Эрнест Хемингуэй
Все люди на свете делятся на две категории. С первыми легко, как легко и без них. Со вторыми очень сложно, но жить без них невозможно совсем.
Эрнест Хемингуэй
Все хорошие книги похожи друг на друга: они правдивее жизни.
Эрнест Хемингуэй
Все хорошие книги сходны в одном, — когда вы дочитаете до конца, вам кажется, что все это случилось с вами.
Эрнест Хемингуэй
Дайте человеку необходимое и он захочет удобств.
Обеспечьте его удобствами — он будет стремиться к роскоши.
Осыпьте его роскошью — он начнет вздыхать по изысканному.
Позвольте ему получать изысканное и он возжаждет безумств.
Одарите его всем, что он пожелает — он будет жаловаться, что его обманули и что он получил совсем не то, что хотел.
Эрнест Хемингуэй
Если вам хочется избавиться от какой-то мысли, запишите ее.
Эрнест Хемингуэй
Если вас что-то ранит, значит, вам не все равно.
Эрнест Хемингуэй
Если вы перестали делать какие-то вещи просто для удовольствия, считайте, что вы больше не живете.
Эрнест Хемингуэй
Если позволять себе шутить, люди не воспринимают тебя всерьёз. И эти самые люди не понимают, что есть многое, чего нельзя выдержать, если не шутить.

Эрнест Хемингуэй
И даже не смей думать, что ты можешь не выдержать.
Эрнест Хемингуэй
Какой толк писать о том, о чем уже было написано если не надеешься написать лучше?
Эрнест Хемингуэй
Лучшая возможность узнать, можешь ли ты доверять человеку, — довериться ему.
Эрнест Хемингуэй
Лучшие люди на Земле умеют чувствовать красоту, имеют смелость рисковать и силы говорить правду. И именно эти положительные качества делают их очень уязвимыми.

Эрнест Хемингуэй
Любая трусость происходит от нелюбви.
Эрнест Хемингуэй
Люди с возрастом не умнеют. Они просто становятся осторожнее.
Эрнест Хемингуэй
Мы становимся крепче там, где ломаемся.
Эрнест Хемингуэй
На свете так много женщин, с которыми можно переспать, и так мало женщин, с которыми можно поговорить.
Эрнест Хемингуэй
Не судите о человеке только по его друзьям. Помните, что друзья у Иуды были безукоризненны.
Эрнест Хемингуэй
Ни одна жизненная победа не затмит собой поражение в любви.
Эрнест Хемингуэй
Никогда не путайте движения с действием.
Эрнест Хемингуэй
Ничто не отбирает больше духа у человека, чем трусость и страх.
Эрнест Хемингуэй
Переезжая из одного места в другое, вы все равно не можете убежать от себя.
Эрнест Хемингуэй
Пиши пьяным, редактируй трезвым.
Эрнест Хемингуэй
Прошлое мертво, как разбитая граммофонная пластинка. Погоня за прошлым — неблагодарное занятие, и если вы хотите убедиться в этом, поезжайте на места ваших былых боев.
Эрнест Хемингуэй
Путешествуй только с теми, кого любишь.
Эрнест Хемингуэй
Работа — это главное в жизни. От всех неприятностей, от всех бед можно найти одно избавление — в работе.
Эрнест Хемингуэй
Раз уж начал — побеждай.
Эрнест Хемингуэй
Реже всего в жизни я встречал умных людей, которые были бы еще и счастливы.
Эрнест Хемингуэй
Самое отвратительное слово на свете — «пенсия».
Эрнест Хемингуэй

ЕЩЁ БОЛЬШЕ [SHIFT] ПОКАЖЕТ МАКСИМУМ МАКСИМУМ

Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды.

Есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже.

Каждый человек рождается для какого-то дела. Каждый, кто ходит по земле, имеет свои обязанности в жизни.

Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить.

Неврастенией называется, когда человеку плохо. Бык на арене тоже неврастеник, на лугу — он здоровый парень.

Нет на свете дела трудней, чем писать простую, честную прозу о человеке.

Не судите о человеке только по его друзьям. Помните, что друзья у Иуды были безукоризненны.

Ни одна хорошая книга никогда не была написана так, чтобы символы в ней были придуманы заранее и вставлены в неё.

Ничто не отбирает больше духа у человека, чем трусость и страх.

Первая панацея для плохо управляемой страны — валютная инфляция, вторая — война; обе приносят временное процветание, обе приносят окончательную гибель.

Печальные мысли — как туман. Взошло солнце — и они рассеялись.

Писатель, если он настоящий писатель, каждый день должен прикасаться к вечности или ощущать, что она проходит мимо него.

Проза — это архитектура, а не искусство декоратора.

Прошлое мертво, как разбитая граммофонная пластинка. Погоня за прошлым — неблагодарное занятие, и если вы хотите убедиться в этом, поезжайте на места ваших былых боев.

Работа — это главное в жизни. От всех неприятностей, от всех бед можно найти одно избавление — в работе.

Революция — катарсис, экстаз, который можно продлить лишь ценой тирании.

Счастье — самая замечательная вещь на свете, и для тех, кто умеет быть счастливым, оно может быть таким же глубоким, как печаль.

Тот, кто смиряет дух свой, сильнее того, кто покоряет города.

Человек должен уж очень настрадаться, чтобы написать по настоящему смешную книгу.

Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.

Эрнест Хемингуэй

Аврелий Августин
Аристотель
Бальзак Оноре де
Бальтасар Грасиан-и-Моралес
Бах Ричард
Белинский Виссарион Григорьевич
Бисмарк Отто
Блок Александр Александрович
Бомарше Пьер
Брехт Бертольд
Бруно Джордано
Буаст Пьер
Вергилий Публий Марон
Вовенарг Люк де Клапье
Вольтер
Гегель Георг Вильгельм Фридрих
Гейне Генрих
Гельвеций Клод Адриан
Гердер Иоганн Готфрид
Герцен Александр Иванович
Гете Иоганн Вольфганг фон
Гиппократ
Гораций
Горький Максим
Гюго Виктор Мари
Декарт Рене
Демокрит
Державин Гаврила Романович
Дефо Даниэль
Джеймс Уильям
Джонсон Сэмюэл
Дидро Дени
Дизраэли Бенджамин
Достоевский Федор Михайлович
Жорж Санд
Золя Эмиль
Камю Альбер
Кант Иммануил
Карамзин Николай Михайлович
Карнеги Дейл
Кастанеда Карлос
Ключевский Василий Осипович
Конфуций
Коэльо Пауло
Крылов Иван Андреевич
Лабрюйер Жан
Лао-цзы
Ларошфуко Франсуа
Ленин Владимир Ильич
Леонардо да Винчи
Лец Станислав Ежи
Лихтенберг Георг Кристоф
Макиавелли Никколо
Марк Аврелий
Маркс Карл Генрих
Монтень Мишель
Моруа Андре
Наполеон Бонапарт
Ницше Фридрих
Овидий
Омар Хайям
Паскаль Блез
Пифагор
Платон
Плутарх
Публий Сир
Пушкин Александр Сергеевич
Ремарк Эрих Мария
Роллан Ромен
Руссо Жан-Жак
Сенека Луций Анней
Сократ
Софокл
Спиноза Бенедикт
Суворов Александр Васильевич
Тагор Рабиндранат
Тацит Публий Корнелий
Теккерей Уильям Мейкпис
Толстой Лев Николаевич
Тургенев Иван Сергеевич
Тютчев Федор Иванович
Уайльд Оскар
Фонвизин Денис Иванович
Франклин Бенджамин
Франс Анатоль
Фрейд Зигмунд
Хемингуэй Эрнест
Цвейг Стефан
Цицерон Марк Тулий
Чехов Антон Павлович
Шекспир Уильям
Шопенгауэр Артур
Шоу Джордж Бернард
Эзоп
Эйнштейн Альберт
Эмерсон Ральф Уолдо
Эразм Роттердамский

Вы здесь:
APHORISTIC-WORLD.RU >
АФОРИЗМЫ ПО АВТОРАМ >
Хемингуэй Эрнест

Эрнест М. Хемингуэй, цитаты. Высказывания и афоризмы Эрнеста М. Хемингуэя.

Высказывания, афоризмы и цитаты Эрнеста М. Хемингуэя.

Эрнест М. Хемингуэй (21 июля 1899 — 2 июля 1961) американский журналист, писатель

Эрнест М. Хемингуэй — краткая биография

Показано 1-30 из 149

Сортировка: Нет Популярность↓ А-Я Длина

125

−

Как хорошо быть одному. Но как хорошо, когда есть кто-то, кому можно рассказать,
как хорошо быть одному.

Одиночество, Отношения

124

−

Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб это было правильно

Правда жизни

124

−

Мы хорошо и недорого ели, хорошо и недорого пили и хорошо спали, и нам было тепло вместе, и мы любили друг друга.

Счастье, Тепло

122

−

Человека легко уничтожить, но нельзя победить, если он не сдается

Победа

122

−

С каждого надо спрашивать только то, что он может дать. Власть, прежде всего, должна быть разумной.

Власть, Жизнь, Отношения, Правда, Размышления

121

−

Я люблю спать. Моя жизнь имеет тенденцию распадаться на части, когда я просыпаюсь, знаете ли.

Жизнь, Ироничные цитаты, Сон

114

−

Богатые не похожи на нас с вами — у них денег больше.

Жизнь, Мысль, Юмор

112

−

Никогда не путешествуй с нелюбимым человеком.

Путешествие, Чувства

112

−

Злость — тоже роскошь, которую нельзя себе позволить.

Злость, Роскошь

109

−

Дайте человеку необходимое — и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами — он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью — он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное — он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает — он будет жаловаться, что его обманули, и что он получил не то, что хотел.

Жизненные цитаты, Обман, Роскошь, Человек

108

−

Работа — лучшее лекарство от всех бед.

Жизнь, Лекарство, Работа

106

−

Иногда бывает так, что не рискнуть там, где нужно рискнуть, ещё хуже, но до сих пор я старался не мешать естественному ходу событий.

Естественность, Риск

104

−

Какой толк писать о том, о чем уже было написано если не надеешься написать лучше?

Книга, Писатель, Толк

104

−

Но среди ночи он проснулся и крепко прижал её к себе, словно это была вся его жизнь и её отнимали у него. Он обнимал её, чувствуя, что вся жизнь в ней, и это на самом деле было так.

Любовь, Объятия, Смысл жизни

103

−

Лучшие люди на Земле умеют чувствовать красоту, имеют смелость рисковать и силы говорить правду. И именно эти положительные качества делают их очень уязвимыми. Именно поэтому лучшие люди часто разрушены изнутри.

Качества, Люди, Риск, Уязвимость

103

−

Он начал свою карьеру на ее деньги, и она родила ему двух отпрысков мужского пола, которые, как и мать их, не отличались умом. Он обходился с ней хорошо, пока нажитое им состояние не превысило ее первоначальный капитал, а тогда он мог позволить себе перестать замечать ее. После того как его состояние достигло этой цифры, ему уже никогда больше не докучали ее головные боли, ее жалобы и ее планы. Он просто игнорировал их.

Капитал, Карьера, Мать, Отличие

101

−

Никогда не потешайся над любовью.
Просто есть люди, которым так никогда и не выпадет счастья узнать, что это такое. Всё равно, продлится ли это полтора дня или многие годы, останется самым главным, что только могло случиться в жизни человека. Всегда будут люди, которые утверждают, что этого нет, потому что им не пришлось испытать что-либо подобное.

Жизнь, Любовь, Проза

101

−

Все хорошие книги сходны в одном, — когда вы дочитаете до конца, вам кажется, что все это случилось с вами, и так оно всегда при вас и останется: хорошее или плохое, восторги, печали и сожаления, люди и места, и какая была погода.

Жизнь, Книга, Погода

100

−

— А бога нет?
— Нет, друг. Конечно, нет. Если б он был, разве он допустил бы то, что я видел своими глазами?

Война, Правда жизни

100

−

Ирония, Писатель

−

Прежде всего нужно быть влюбленным в женщину, чтобы иметь надежную основу для дружбы.

Влюбленные, Любовь, Надежность

−

Умные люди чрезвычайно редко бывают счастливы.

Редкость, Счастье, Ум

−

Счастье у умных людей — это самая редкая вещь, что я знаю.

Редкость, Счастье, Ум и Умный

−

Писатель, если он хорошо трудится, невольно воспитывает многих своих читателей.

Писатель, Хорошо, Читатель

−

Интересно, можно ли учиться до бесконечности, или человек способен усвоить только то, что ему положено?

Бесконечность, Жизнь, Интерес, Ученье и наука

−

Всё у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, весёлые глаза человека, который не сдаётся.

Жизнь, Море, Цвет

−

Плохо писать о том, что действительно с вами случилось. Губит наверняка. Чтобы вышло толково, надо писать о том, что вы сами придумали, сами создали. И получится правда.

Писатель, Творчество

−

Простые мелодии успокаивают душу, если она у вас, конечно же, есть.

Душа, Мелодия, Музыка

−

Тот, кто смиряет дух свой, сильнее того, кто покоряет города.

Город

−

Человек уезжает, и это может оказаться непоправимым. Хлопает дверью, и это тоже бывает непоправимо. Любое предательство непоправимо. Подлость непоправима. Вероломство непоправимо. Нет, это всё пустой разговор. По-настоящему непоправима только смерть.

Жизнь, Отъезд, Предательство, Смерть

Биография Эрнеста М. Хемингуэя

Топ 10 авторов

Омар Хайям	525
Уильям Шекспир	410
Станислав Е. Лец	805
Иосиф А. Бродский	377
Марк Туллий Цицерон	410
Марина И. Цветаева	410
Иоганн В. Гёте	372
Сенека Луций Анней	421
Конфуций	175
Игорь М. Губерман	726

Больше популярных авторов

Топ 10 тем

Война	309
Любовь	3807
Врачи	98
Тяжелые времена	10
Мотивирующие цитаты	880
Психология	66
Россия	324
Учителя	82
Живопись	123
Жизнь и Смерть	387

Больше популярных тем

цитаты, афоризмы, высказывания. Цитаты сила духа, вера в себя, преодоление трудностей

Не падай духом. Никогда не падай духом. Секрет моего успеха. Никогда не падаю духом. Никогда не падаю духом на людях.

Все люди делятся на две категории: те, с которыми легко, и также легко без них, и те, с которыми сложно, но невозможно без них.

В жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять.

Всё по-настоящему плохое начинается с самого невинного.

Будучи трезвым, претворите в жизнь все свои пьяные обещания — это научит вас держать язык за зубами.

Путешествуй только с теми, кого любишь.

Если зрелище захватывает тебя только из-за денег, значит, на него не стоит смотреть.

Если в жизни можно оказать хоть маленькую услугу, не надо уклоняться от этого.

Жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен.

Не судите о человеке только по его друзьям. Помните, что друзья у Иуды были безукоризненны.

Смотри на картины не предвзято, читай книги честно и живи как живется.

Каждый человек рождается для какого-то дела.

Лучший способ узнать, можете ли вы доверять кому-то — это доверять ему.

Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остаётся пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после хорошего можно заполнить только отыскав что-то лучшее

Надо покупать либо одежду, либо картины. Вот и все. Никто, кроме очень богатых людей, не может позволить себе и то, и другое. Не придавайте большого значения одежде, а главное, не гонитесь за модой, покупайте прочные и удобные вещи, и тогда у вас останутся деньги на картины.

Из всех животных только человек умеет смеяться, хотя как раз у него для этого меньше всего поводов.

Когда властвуешь, приходится иногда быть жестоким.

Каждый, кто ходит по земле, имеет свои обязанности в жизни.

Интеллигентный человек иногда напивается для того, чтобы провести время со своей глупостью.

Праздник нужно всегда носить с собой.

Если позволять себе шутить, люди не воспринимают тебя всерьёз. И эти самые люди не понимают, что есть многое, чего нельзя выдержать, если не шутить.

Люди с возрастом не умнеют. Они просто становятся осторожнее

Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.

Переезжая из одного места в другое, вы все равно не можете убежать от себя

Умные люди чрезвычайно редко бывают счастливы.

Если вам хочется избавиться от какой-то мысли, запишите ее

По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости.

То, что писатель хочет сказать, он должен не говорить, а писать.

Пиши пьяным, редактируй трезвым.

Мы становимся крепче там, где ломаемся.

Счастье — это крепкое здоровье и слабая память.

Тот, кто щеголяет эрудицией или учёностью, не имеет ни того, ни другого.

Лучше не иметь идеологии, чем не иметь работы.

Мне все равно, что такое мир. Все, что я хочу знать, это как в нем жить. Пожалуй, если додуматься, как в нем жить, тем самым поймешь, каков он.

Есть вещи и хуже войны: трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже.

Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать.

На свете так много женщин, с которыми можно спать, и так мало женщин, с которыми можно разговаривать.

Не может быть ничего стыдного в том, что дает счастье и гордость.

Мир — хорошее место, и за него стоит драться, и мне очень не хочется его покидать.

Сила человеческого духа заключается в способности с интересом и оптимизмом смотреть в непредсказуемое будущее. Это вера в то, что из любого затруднительного положения найдётся выход, а все разногласия можно разрешить. Беккет Бернард

Если Вы опустили руки — не отчаивайтесь, под ногами обязательно найдется что-то чудесное, не бойтесь поднять. Если будет тяжело и страшно, важно почувствовать, как Вам становится легко и понятно, что теперь делать. Серж Гудман

В воле человека есть сила стремления, которая превращает туман внутри нас в солнце. Джебран Халиль Джебран

Человек — все равно, что кирпич; обжигаясь, он становится твердым. Джордж Бернард Шоу

Счастлив, трижды счастлив человек, которого невзгоды жизни закаляют. Жанр Фабр

Человек лишь тогда чего-то добивается, когда он верит в свои силы. Андреас Фейербах

Высшим отличием человека является упорство в преодолении самых жестоких препятствий. Людвиг ван Бетховен

Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Великий человек, наоборот, внушает чувство, что вы можете стать великим. Марк Твен

Величайшее испытание мужества человека — потерпеть поражение и не пасть духом. Ральф Ингерсолл

Лишь когда в человеке взыграют его душевные силы, он истинно жив для себя и для других; только когда его душа раскалена и пылает, становится она зримым образом. Стефан Цвейг

Я часто говорю себе, когда все плохо,
И на пути встречаются преграды.
Бывает ровной не всегда дорога,
На ней встречаются и камни, и ухабы.
Что я сумею пережить любые беды,
Я сильная, и слезы мне к лицу.
Мне не страшны превратности погоды,
Преодолеть на свете все смогу.

Позволь себе дышать полной грудью и не загоняй себя в рамки. Сила у того, кто верит в свою силу. Эльчин Сафарли

Упал лицом в грязь? Встань и убеди всех, что она лечебная.

Я стал сильным, потому что был слабым,
Я бесстрашный, потому что боялся,
Я мудрый, потому что был глупцом.

Признавшись в своей слабости, человек становится сильным. Оноре де Бальзак

Все наши мышцы не залог силы, когда-нибудь придет такой день, что просто поставит человека на колени и тот, кто поднимется и продолжит жить, и станет еще лучше — вот тот сильный!

У меня есть я. Мы как-нибудь справимся.
Не бойся смотреть правде в глаза — пусть она тебя боится.
Не бойся быть не идеальной — сама то много идеальных встречала?
Не бойся критики — это значит НЕ равнодушие,
Не бойся будущего — оно уже наступило.

Даже если идет дождь, завтра будет солнце. Я буду двигаться вперед, пока сердце бьется. Макс Лоренс

Человек — это то, во что он верит. Антон Павлович Чехов

Если ты считаешь себя разбитым,
Ты действительно разбит.
Если ты думаешь, что не посмеешь,
Значит, не решишься.
Если тебе хочется выиграть, но ты думаешь,
Что не сможешь,
То почти наверняка проиграешь.
В битвах жизни не всегда побеждает
Самый сильный и самый быстрый,
Но рано или поздно тот, кто побеждает,
Оказывается тем, кто считал себя на это способным!

Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь изменить все. На бесплодной равнине вырастить кедровый лес. Но важно, чтобы ты не конструировал кедры, а сажал семена. Антуан де Сент-Экзюпери

В желании выражается сущность человека. Бенедикт Спиноза

Человеком движут прежде всего побуждения, которых глазами не увидишь. Человека ведет дух. Апулей

То, что есть в человеке, бессомненно, важнее того, что есть у человека. Артур Шопенгауэр

Десять с лишним лет назад
Я решила выбрать этот путь.
Поначалу наугад,
Но с годами глубже видя суть.
Кто всегда идет вперед,
Пусть порой дорога не проста,
К счастью своему придет,
Даже если шанс один из ста.

Без тени сомнений,
Не пряча лица,
Идти к своей цели
Дорогой бойца.
Идти до конца!
До конца!

Человеку для движения вперед необходимо постоянно иметь перед собою на вершинах славные примеры мужества… У будущего есть несколько имен. Для слабого человека имя будущего — невозможность. Для малодушного — неизвестность. Для глубокомысленного и доблестного — идеал. Потребность безотлагательна, задача велика, время пришло. Вперед, к победе! Виктор Мари Гюго

Возможности человека не измерены до сих пор. Судить о них по предыдущему опыту мы не можем — человек еще так мало дерзал. Генри Дейвид Торо

Если что-либо тебе не по силам, то не решай еще, что оно вообще невозможно для человека. Но если что-нибудь возможно для человека и свойственно ему, то считай, что оно доступно и тебе. Марк Аврелий

Человек создан для счастья, как птица для полета. Владимир Галактионович Короленко

Когда все дороги заходят в тупик, когда разрушаются все иллюзии, когда ни один луч солнца не блеснет на горизонте, в глубине души каждого человека остается искра надежды. Делия Стейнберг Гусман

Я не леди. Всё, чему учили
Пронеслось, как ветер, надо мной.
Но меня невзгоды не сломили,
Пусть жесткой я кажусь порой.

Я не леди. Я — бесстрашный воин,
Тот, что смотрит только лишь вперёд,
Тот, кто так отлично знает цену воен,
Но вдали уж разгорается восход.

За него боролась и бороться буду,
И вечно в жизни не забуду:
Юг проиграл свою войну бесславно,
А я свою победу одержала равно.

Хлопковых полей рукой касаясь,
Гляжу я с верою в будущие дни…
— Что помогло тебе? — спросят, удивляясь,
— Сила духа, лишь ее верни и сохрани!
Унесенные ветром

Трудности порождают в человеке способности, необходимые для их преодоления. У. Филлипс

Мы люди с сильным духом и изворотливым умом, из любых козней и преград, сумеем соорудить подспорье! Джулиана Вильсон

Целеустремленный человек находит средства, а когда не может найти, создает их. Уильям Эллери Чэннинг

Надо искать свою суть, свои человеческие истоки, свои внутренние силы, свои потенциалы. Высота человека зависит не от его физического роста, а от грандиозности его мечты. Открывающиеся ему горизонты очерчиваются не горами, а его верой в себя. Он молод сердцем; он — носитель и хранитель надежды, он обладает вечной силой, позволяющей оставаться оптимистом, энтузиастом и сохранять способность исполнять то, к чему стремится. Хорхе Анхель Ливрага

Истинным поражением является добровольное отречение от своих прав. Джавахарлал Неру

Когда вам не дают роли, которую вы заслуживаете, надо написать ее самому.

Сильных людей судьба ставит на колени для того, чтобы доказать им, что они могут подняться, а слабых она не трогает — они и так всю жизнь на коленях.

Душа, никогда не страдавшая, не может постичь счастья! Преодолевая трудности, ты становишься счастливее. Жорж Санд

Сила духа делает человека непобедимым. Василий Александрович Сухомлинский

Ты очень сильная. Просто очень устала. Ты вспомни о своих крыльях, вспомни, что умеешь летать. Трудно ходить по земле, если умеешь летать. Расправь крылья и лети. Несмотря на трудности и обстоятельства. И несмотря на то, что многие держат твои крылья. ТЫ сильнее!!! Ты взлетишь!!! Поверь просто в себя!!!

С опытом познала я —
В нашей жизни нет простых путей.
Но что не убъет меня —
Завтра меня сделает сильней!
В этом мире каждый сам
Волен управлять своей судьбой,
Но с начала до конца
Нужно просто быть самим собой!

Когда вам становится очень туго, и все оборачивается против вас, и, кажется, нет сил терпеть ни одной минуты больше, ни за что не отступайте — именно в такие моменты наступает перелом в борьбе. Бичер Стоу

Чтобы быть сильным, надо быть как вода. Нет препятствий — она течёт; плотина-она остановится; прорвётся плотина — она снова потечёт; в четырёхугольном сосуде она четырёхугольна; в круглом — она кругла. Оттого, что она так уступчива, она нужнее всего и сильнее всех!

Не надо печалиться, когда усталость владеет телом, дух всегда свободен. Среди битвы позволено отдохнуть. Агни-йога

Один лишь Дух, коснувшись глины, творит из нее Человека. Сент-Экзюпери А.

Дух, делающий сам себя, настроен на волну сил, управляющих миром.

Истинный человек не есть человек внешний, но душа, сообщающаяся с Божественным Духом. Парацельс

Самое тихое и безмятежное место, куда человек может удалиться, — это его душа… Почаще же разрешай себе такое уединение и черпай в нем новые силы. Марк Аврелий

Твоя решимость не сдаваться, позволит тебе не сломаться даже тогда, когда рушится все.

Главное — не место, где находишься, а состояние духа, в котором пребываешь. Анна Гавальда

Дух силен радостью. Лукреций

Радость духа есть признак его силы. Уолдо Эмерсон

Ум — око души, но не сила ее; сила души — в сердце. Вовенарг

Своей судьбы не бойся,
Ведь все предельно просто:

Rating 4.90 (5 Votes)

Когда ты не весел, уныл и угрюм,
То мир будто тесен, и чужд, нелюдим.
Вокруг все становится серым, печальным.
И сердце становится каменно-скальным.
Всё, кажется, будто увяло внутри.
А ты просто вверх возьми посмотри!
Ты видишь, как в небе плывут облака?
Как тихо с морем шепчет река?
Ты слышишь, как птицы поют о весне?
Природа своё отдаёт всё тебе!
Здесь шорох зелёной нежной листвы
И запах искошенной свежей травы.
Здесь птицы поют от зари до зари.
Живёшь ты в объятьях родной всем Земли!
Ты сердце своё не терзай, не губи,
Оно ведь привыкло дышать от любви!
Возьми улыбнись навстречу Судьбе
И ты удивишься… Она улыбнётся тебе!

Не падайте духом назло неудачам,
Когда вдруг врасплох вас настигнут они,
А миг этот будет лишь вашей отдачей
В ту Чашу, которую были должны.

Не падайте духом, назло всякой боли.
Пусть сердце и тело страдают в тиши.
Такая вам выпала в жизни сей доля.
Терпеньем укрепятся грани души.

Не падайте духом, назло передрягам
Чрез них выстилается путь для удач.
Куётся характер под нужным напрягом
И время грядёт возвращения сдач.

Коль отобрали радость высоты.
Ты крылья сохрани., их не бросай
И просто верь- сбываются мечты,
Найдешь и ты свой, непременно, рай.

Не падай духом. Никогда не падай духом. Секрет моего успеха. Никогда не падаю духом. Никогда не падаю духом на людях.
«Фиеста» («И восходит солнце»)
_____________
если для меня не существует того, что называется очень долго, или до конца дней, или на веки вечные, а есть только сейчас, что ж, значит, надо ценить то, что сейчас, и я этим счастлив.
——-
иногда бывает так, что не рискнуть там, где нужно рискнуть, еще хуже, но до сих пор я старался не мешать естественному ходу событий.
——-
Давай взорвем все мосты, какие тут есть, и выберемся отсюда. Мне здесь надоело. Слишком много народу. Это к добру не приведет.
——-
Нужно будет либо укрепить память, либо никогда не приводить цитат, потому что, когда не можешь точно вспомнить цитату, она преследует тебя, как забытое имя, и ты не можешь от нее отделаться.
«По ком звонит колокол»

Самое главное — не падать духом когда станет не по силам, и все перепутается, нельзя отчаиваться, терять терпение и тянуть как попало. Нужно распутывать проблемы, не торопясь, одну за другой.

Мне когда было 14 лет, я думал, что 40 лет — это так далеко, что этого никогда не будет. Или будет, но уже не мне. А вот сейчас мне практически 40, а я понимаю: действительно не будет потому что до сих пор 14.

Вы не можете вечно ждать идеального момента. Иногда нужно отпустить сомнения и рискнуть, потому что жизнь слишком коротка, чтобы гадать о том, что могло бы быть.

Самый ценный подарок, который ты можешь преподнести кому либо — это твое время, потому что ты отдаешь то, что никогда не сможешь вернуть.

Никогда не говори «никогда», потому что «дни бегут так быстро и ничто не остается неизменным».

Назло неудачам, назло заварухам,
Чтоб ни было с Вами — не падайте духом!
Бывает, что носом, коленками, брюхом
Что ж, падайте всем! Но не падайте духом!

Никогда не падайте духом! Ищите новые пути, чтобы встретится с новыми людьми.

Я никогда не проигрываю. Либо я победил, либо чему-то научился.

Итак, прожив все свои собачьи жизни, вот что я понял. Безусловно, надо радоваться. Надо искать тех, кого ты можешь спасти, и спасать их. Лизать тех, кого любишь. Не печалиться о прошлом и не страшиться того, что может произойти. Надо жить здесь и сейчас. Здесь и сейчас… Вот в чем смысл собачьей жизни.

О нас

org/ListItem»> Главная /
О нас

Дайте человеку необходимое и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами — он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью — он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное и он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает — он будет жаловаться, что его обманули и что он получил совсем не то, что хотел.
Эрнест Хемингуэй

Рейтинг: ( 3 Рейтинги )

Рейтинг: 4 / 5

Пожалуйста, оцените Оценка 1Оценка 2Оценка 3Оценка 4Оценка 5

Наша компания работает на российском рынке с 2000 года и специализируется на поставках высокотехнологичного оборудования и расходных материалов для областей химического анализа и спектрометрии.

Мы работаем по максимально открытым и понятным нашим заказчиками принципам. Все товары проходят официальную таможенную очистку, к каждой позиции заказа прилагается номер таможенной декларации, по которой был осуществлен ввоз, для подтверждения легальности происхождения товара. Именно такой принцип работы дает нам ощутимое преимущество при участии в конкурсах на поставки в федеральные учреждения и государственных заказчиков.

Фемтеко

Основными клиентами компании являются подразделения и институты РАН, Государственные университеты, различные НИИ, медицинские университеты и академии, подразделения РОСАТОМа, структуры Госнаркоконтоля, ЦЭКТУ ГТК РФ, ЭКЦ МВД и многие другие государственные и коммерческие организации, в состав которых входят химические лаборатории, решающие задачи контроля качества, определения химического состава веществ. Среди наших клиентов: Академинторг, Институт Биохимии им. А.Н.Баха РАН, ИОНХ РАН им.Курнакова, ИХФ РАН им. Семенова, КрасногорскЛексредства, МГУ им. Ломоносова, НПО «Тайфун» , ПИКФарма, институты Россельхозакадемии, РГУ нефти и газа им.Губкина, РФЦСЭ при Минюсте РФ, СКБ «Хроматэк», Смоленская атомная станция, Томский ГосУниверситет, ФГУП «Центр Келдыша», ФГУП «НАМИ», региональные Центры гигиены и эпидемиологии, ЭВАЛАР, ЭКУ ФСКН и многие другие.

Компания «Фемтеко» является поставщиком оборудования для аналитической химии, по направлениям:

Молекулярная спектрометрия
Атомная спектрометрия
ICP-MS
Капиллярный электрофорез
Газовая хроматография ГХ
Жидкостная хроматография ВЭЖХ
Масс-спектрометрия ВЭЖХ-МС и ГХ-МС
Микро ГХ
Системы определения свойств лекарственных форм
Колонки, запчасти и расходные материалы ко всему спектру оборудования Agilent Technologies и Crosslabs (другие производители приборов)

Высокая компетенция специалистов компании предоставляет своим клиентам возможность консультирования и дальнейшего приобретения оборудования по всем направлениям оборудования для химического анализа, включая газовую хроматографию и масс-спектрометрию с индуктивно-связанной плазмой ICP-MS.

На протяжении 10 лет компания успешно представляла приборы для газовой хроматографии, атомно-адсорбционной и других видов спектрометрии от одного из лидеров рынка аналитической химии VARIAN Inc., с 2010 года — Agilent Technologies. В 2010 году компания VARIAN Inc. была приобретена компанией Agilent Technologies.

В результате слияния линейка продукции, представляемой компанией «Фемтеко» на российском рынке, значительно расширилась за счет включения в нее новых функциональных приборов, расходных материалов и запчастей. Теперь компания предлагает полный спектр «всего», что требуется заказчику для поддержания работоспособности и устойчивого функционирования лабораторий.

Наша компания неоднократно удостаивалась знаков признания со стороны компании-производителя. Заслуги были отмечены на протяжении нескольких лет в следующих номинациях:

	— «OUTSTANDING ACHIEVEMENT AWARD 2004/2005. За наибольший объем продаж расходных материалов VARIAN, INC. (США) и финансовую аккуратность»
	— «OUTSTANDING ACHIEVEMENT AWARD 2005/2006. За наибольший объем продаж расходных материалов VARIAN, INC. (США) и лучшую стабильность результатов»
	— «OUTSTANDING ACHIEVEMENT AWARD 2006/2007. За наивысшие результаты продаж расходных материалов VARIAN, INC. (США)»
	— «OUTSTANDING ACHIEVEMENT AWARD 2007/2008. За рекордные объемы продаж расходных материалов VARIAN, INC. (США)
	— «OUTSTANDING ACHIEVEMENT AWARD 2008/2009. За наивысшие результаты продаж аналитического оборудования VARIAN, INC. (США)

«Фемтеко» представляет международные принципы ведения бизнеса. Это означает не просто продажу оборудования, а комплексную техническую и интеллектуальную поддержку своих клиентов и партнеров.

Обратившись в «Фемтеко», Вы получаете обслуживание высокого уровня. Индивидуальный подход к потребностям клиента, консультирование по сложным вопросам позволяет подобрать подходящий именно Вам вариант решения задачи и предложить оптимальную схему сотрудничества.

Эрнест Хемингуэй — Снега Килиманджаро

: | =16){document.getElementById(‘t’).style.fontFamily=’Times New Roman’;} document.getElementById(‘t’).style.fontSize=f+1;»> | |

СНЕГА КИЛИМАНДЖАРО

Эрнест Хемингуэй

сеть | Солнце всего лишь утренняя звезда

Килиманджаро — заснеженная гора высотой 19 710 футов, о которой, как говорят, быть самой высокой горой в Африке. Его западная вершина называется Масаи. «Нгадже Нгай», Дом Бога. Близко к западной вершине там представляет собой высушенный и замороженный труп леопарда. Никто не объяснил, что леопард искал на этой высоте.

«Чудесно то, что это безболезненно», сказал он. «Вот откуда ты знаешь когда он начнется.»

«Это правда?»

«Абсолютно верно. Я очень сожалею о запахе. Это должно вас беспокоить.»

«Не надо! Пожалуйста, не надо.»

«Посмотрите на них», сказал он. «Теперь то ли зрение, то ли обоняние приводит их вот так?»

Кровать, на которой лежал мужчина, находилась в широкой тени мимозы, и, как он за тенью на сияние равнины летели три большие птицы неприлично присели, а в небе проплыл еще десяток, совершая стремительные тени, когда они проходили.

«Они были там с того дня, как сломался грузовик», — сказал он. «Сегодняшнее первый раз какие-то зажгли на земле. Я смотрел, как они плыли очень сначала осторожно, на случай, если я когда-нибудь захочу использовать их в рассказе. Это весело «Я бы хотела, чтобы ты этого не делал,» сказала она.

«Я просто говорю», сказал он. — Гораздо легче, если я поговорю. Но я не хочу беспокоить вас.»

— Ты же знаешь, меня это не беспокоит, — сказала она. «Это то, что я так сильно нервничать, не в силах что-либо сделать. Я думаю, мы могли бы сделать это так же просто, как мы может, пока не прилетит самолет».

«Или пока самолет не прилетит.»

«Пожалуйста, скажите мне, что я могу сделать. Я должен что-то сделать.

«Вы можете отрезать ногу, и это может остановить его, хотя я в этом сомневаюсь. Или вы может стрелять в меня. Теперь ты хорошо стреляешь. Я учил тебя стрелять, да?»

«Пожалуйста, не говори так. Можно я тебе почитаю?»

«Читать что?»

«Что-нибудь в книге, чего мы не читали.»

«Я не могу это слушать», — сказал он. «Говорить проще всего. Мы ссоримся, и это время проходит.»

«Я не ссорюсь. Я никогда не хочу ссориться. Не будем больше ссориться. Нет как бы мы ни нервничали. Может быть, сегодня они вернутся с другим грузовиком. Может быть, самолет прилетит.»

«Я не хочу двигаться», сказал мужчина. «Нет смысла переезжать сейчас, кроме как чтобы вам было легче. »

«Это трусость.»

«Разве вы не можете позволить человеку умереть так комфортно, как он может, не обзывая его? Что толку меня лязгать?»

«Ты не умрешь.»

«Не глупи. Я сейчас умираю. Спроси у этих ублюдков.» Он посмотрел туда, где огромные, грязные птицы сидели, утонув голыми головами в сгорбленных перьях. Четвертый спустился вниз, чтобы быстро пробежать, а затем медленно вразвалку побрел к другие.

«Они есть в каждом лагере. Их не замечаешь. Ты не умрешь, если не будешь сдаться»

«Где ты это вычитал? Ты такой дурак.»

«Вы можете подумать о ком-то другом.»

«Ради Христа, — сказал он, — это было мое ремесло».

Тогда он лег и помолчал какое-то время и посмотрел сквозь жаркое мерцание равнина до края куста. Было несколько Томми, которые показывали минуту белыми на фоне желтого, а вдалеке он увидел стадо зебр, белых на фоне зелень куста. Это был приятный лагерь под большими деревьями у холма, с хорошей водой, а рядом почти пересохшая прорубь, куда слетались рябчики по утрам.

«Хочешь, я почитаю?» она спросила. Она сидела на холщовом стуле рядом с его кроваткой. «Подул ветерок.

«Нет, спасибо.»

«Может, грузовик приедет.»

«Мне плевать на грузовик.»

«Да.»

«Тебе наплевать на многие вещи, которые мне не интересны.»

«Не так много, Гарри.»

«Как насчет выпить?»

«Предполагается, что это вредно для тебя. В «Блэке» сказано, что нужно избегать любого алкоголя.

Тебе нельзя пить.»

«Моло!» он крикнул.

«Да Бвана».

«Принеси виски-содовую».

«Да Бвана».

«Ты не должен,» сказала она. «Вот что я имею в виду, говоря о сдаче. Там написано, что это

плохо для вас. Я знаю, что это плохо для тебя.»

— Нет, — сказал он. «Это хорошо для меня.»

Так что теперь все кончено, подумал он. Так что теперь у него никогда не будет шанса закончи это. Вот так все и закончилось, перепалкой за выпивкой. С гангрена началась в его правой ноге у него не было боли а с болью ужас ушел, и все, что он чувствовал теперь, было сильной усталостью и гневом, что это было конец этого. Для того, что сейчас грядет, у него было очень мало любопытства. За лет он был одержим им; но теперь это ничего не значило само по себе. это было странно как легко это было сделано из-за усталости.

Теперь он никогда не напишет то, что собирался написать, пока не узнает достаточно, чтобы написать их хорошо. Что ж, ему не пришлось бы потерпеть неудачу при попытке написать их тоже. Может быть, вы никогда не смогли бы их написать, и именно поэтому вы поместили их выключается и задерживается запуск. Ну, теперь он никогда не узнает.

«Лучше бы мы никогда не приходили», — сказала женщина. Она смотрела на него, держащего стакан и закусила губу. «Вы бы никогда не получили ничего подобного в Париж. Ты всегда говорил, что любишь Париж. Мы могли бы остаться в Париже или уйти в любом месте. Я бы пошел куда угодно. Я сказал, что поеду куда угодно. если ты хотели пострелять, мы могли бы поехать на съемки в Венгрию и чувствовать себя комфортно».0003

«Ваши чертовы деньги», сказал он.

«Это несправедливо», сказала она. «Это всегда было твоим так же, как и моим. Я ушел все, и я пошел туда, куда вы хотели пойти, и я сделал то, что вы хотели делать Но я бы хотел, чтобы мы никогда сюда не приходили.»

«Ты сказал, что тебе понравилось.»

«Была, когда с тобой все было в порядке. Но теперь я ненавижу это. Не понимаю, почему это случиться с твоей ногой. Что мы сделали, чтобы это случилось с нами?»

«Я полагаю, что забыл нанести йод, когда впервые поцарапал Это. Тогда я не обращал на это никакого внимания, потому что никогда не заражаю. Тогда позже, когда стало плохо, он, вероятно, использовал тот слабый раствор карболки, когда закончились другие антисептики, парализовавшие мельчайшие кровеносные сосуды и начавшие гангрена. » Он посмотрел на нее, «Что еще»

«Я не это имел в виду.»

«Если бы мы наняли хорошего механика вместо полусырого водителя кикуйю, он проверил бы масло и никогда не сжег бы этот подшипник в грузовике».0003

«Я не это имел в виду.»

«Если бы ты не оставил своих людей, свой проклятый Старый Вестбери Саратога, Люди из Палм-Бич, чтобы взять меня на » * «Почему, я любил тебя. Это нечестно. Я люблю ты сейчас. Я всегда буду любить тебя Разве ты не любишь меня?»

— Нет, — сказал мужчина. «Я так не думаю. Я никогда не думал».

«Гарри, что ты говоришь? Ты сошел с ума.»

«Нет. Мне не из чего выйти.»

«Не пей это», сказала она. «Дорогой, пожалуйста, не пей это. делаем все, что можем.»

«Вы делаете это», сказал он. «Я устал.»

* * *

Теперь мысленно он видел вокзал в Карагаче и стоял со своим рюкзаком, и это был свет фар Симплон-Оффента, разрезавший темноту теперь и он покидал Фракию тогда после отступления. Это была одна из вещей он копил, чтобы писать, утром за завтраком, глядя в окно и видя снег на горах в Булгаффе и Секретарь Нансена спрашивая старик, если бы это был снег, и старик посмотрел бы на него и сказал: «Нет, это не снег. Рановато для снега. И секретарь повторяет другому девочки, нет, вы видите. Это не снег, и все они говорят: «Мы были не снегом». ошибся. Но это был снег, и он послал их в него, когда развился обмен популяциями. И это был снег, по которому они шли, пока они умерли той зимой.

В тот год в Гауэртале всю рождественскую неделю шел снег, в том году они жили в доме дровосека с большой квадратной фарфоровой печка, заполнявшая полкомнаты, а спали на матрацах, набитых буком листья, когда дезертир пришел с окровавленными ногами в снегу. Он сказал полиция была прямо за ним, они дали ему шерстяные носки и держали жандармы разговаривали, пока рельсы не сместились.

В Шрунце, в день Рождества, снег был таким ярким, что больно было глазам, когда вы выглядывали из Weinstube и видели, как все возвращаются домой из церкви. Вот где они шли по выглаженной санями дороге, пожелтевшей от мочи, вдоль реку с крутыми сосновыми холмами, лыжи тяжелые на плече, и где они бежал по леднику над Мадленерхаусом, снег был гладким, как торт. глазурью и легким, как порох, и он вспомнил бесшумный порыв скорости сделал, как вы упали, как птица.

Неделю в Мадленерхаусе лежали в снегу, тогда в метель играя в карты в дыму при свете фонаря и ставки были выше всех время, как герр Лент потерял больше. В конце концов, он потерял все это. Все, Skischule деньги и всю сезонную прибыль, а затем и его капитал. Он мог видеть его с его длинный нос, поднимающий карты и открывающий «Sans Voir». Там было тогда всегда азартные игры. Когда не было снега, ты играл, а когда был слишком много вы играли. Он вспомнил все время своей жизни, которое провел в азартных играх.

Но он никогда не написал ни строчки об этом, ни о том холодном, ярком Рождестве. день, когда горы видны над равниной, через которую пролетал Баркер линии, чтобы бомбить отпускной поезд австрийских офицеров, расстреливая их как они разбежались и побежали. Он вспомнил, как Баркер впоследствии попал в столовую. и начал об этом рассказывать. И как тихо стало, а потом кто-то сказал: — Ты чертов кровожадный ублюдок.

Это были те самые австрийцы, которых они тогда убили, с которыми он потом катался на лыжах. Нет не то же самое. Ганс, с которым он катался на лыжах весь этот год, был в Кайзеровской Егеря и когда они вместе охотились на зайцев в маленькой долине наверху лесопилке они говорили о боях на Пасубио и о нападении на Пертикара и Асалоне, и он никогда не писал об этом ни слова. Ни Монте Корона, ни Сетте Коммуни, ни Арсьеро.

Сколько зим он прожил в Форарльберге и Арльберге? Было четыре а потом он вспомнил человека, у которого была лиса на продажу, когда они в Блуденц, на этот раз, чтобы купить подарки, и вкус вишневой косточки хорошего кирша, быстро скользящий порыв бегущей пудры по насту, напевающий: «Привет! Хо! сказал Ролли! Когда ты бежал последний отрезок к крутому обрыву, двигаясь прямо, потом через сад в три оборота и через канаву на ледяная дорога за гостиницей. Сбивая свои крепления, освобождая лыжи и прислонив их к деревянной стене гостиницы, свет лампы из окна, где внутри, в дымном, пахнущем молодым вином тепле, они играли на аккордеоне.

* * *

«Где мы остановились в Париже?» — спросил он у женщины, сидевшей рядом с ним в брезентовый стул в Африке.

«В «Крильоне». Вы это знаете.»

«Почему я это знаю?»

«Здесь мы всегда останавливались.»

«Нет. Не всегда.»

«Там и в павильоне Анри-Катра в Сен-Жермене. Вы сказали, что любите там.»

— Любовь — это навозная куча, — сказал Гарри. «А я петух, который кукарекает».

— Если тебе надо уехать, — сказала она, — обязательно ли убивать все, что вы оставляете позади? Я имею в виду, вы должны забрать все? Делать ты должен убить свою лошадь и свою жену и сжечь свое седло и доспехи?»

— Да, — сказал он. «Твои чертовы деньги были моей броней. Моим мечом и моей броней».

«Не надо».

«Хорошо. Я прекращу это. Я не хочу причинять тебе боль».

«Сейчас немного поздно.»

«Ну ладно. Я продолжу делать тебе больно. Это забавнее. Единственное, Мне когда-то очень нравилось делать с тобой то, что я не могу делать сейчас.»

«Нет, это неправда. Ты любил делать многое и все, что хотел делать я сделал.»

«О, ради бога, перестань хвастаться, ладно?»

Он посмотрел на нее и увидел, что она плачет.

«Слушай, — сказал он. «Ты думаешь, это весело делать это? Я не знаю, почему Я делаю это. Думаю, это попытка убить, чтобы сохранить себе жизнь. я был всем как только мы начали говорить. Я не хотел этого начинать, и теперь я сумасшедший как простофиля и быть настолько жестоким к тебе, насколько я могу быть. Не обращай внимания, милый, к тому, что я говорю. Я действительно люблю тебя. Ты знаешь, что я люблю тебя. я никогда никого не любил еще один, как я люблю тебя».

Он впал в знакомую ложь, которой зарабатывал себе на хлеб с маслом.

«Ты мне симпатична.»

«Ты сука,» сказал он. «Ты богатая сука. Это поэзия. Я теперь полон поэзии. Гниль и поэзия. Гнилая поэзия.»

«Перестань. Гарри, почему ты должен теперь превращаться в дьявола?»

«Я не люблю ничего оставлять», — сказал мужчина. «Я не люблю оставлять вещи позади.»

* * *

Был уже вечер, и он спал. Солнце скрылось за холмом и была тень по всей равнине, и маленькие животные кормились близко к лагерю; быстро сбрасывая головы и меняя решки, он наблюдал, как они держали хорошо подальше от куста сейчас. Птицы больше не ждали на земле. Они все тяжело взгромоздились на дерево. Их было намного больше. Его личный мальчик сидел у кровати.

— Мемсаиб ушел стрелять, — сказал мальчик. — Бвана хочет?

«Ничего».

Она пошла зарезать кусок мяса и, зная, как он любит смотреть на игру, она ушла далеко, чтобы не тревожить этот маленький карман равнина, которую он мог видеть. Она всегда была задумчивой, подумал он. На чем угодно она знала, или читала, или что она когда-либо слышала.

Не ее вина, что когда он подошел к ней, ему уже конец. Как мог женщина знает, что вы ничего не имели в виду, что вы сказали; что вы говорили только из привычка и чтобы было удобно? После того, как он перестал иметь в виду то, что сказал, его ложь имели больший успех у женщин, чем когда он говорил им правду.

Дело было не столько в том, что он солгал, сколько в том, что не было правды. У него было была его жизнь, и она закончилась, а потом он снова прожил ее с другими людей и больше денег, причем лучших из тех же мест, и несколько новых.

Ты не думал, и все было прекрасно. Вы были оснащены хорошим внутренности, чтобы вы не развалились так, как у большинства из них, и вы сделали вид, что вас не волнует работа, которую вы делали раньше, теперь, когда вы больше не могли этого делать. Но про себя ты сказал, что будешь написать об этих людях; об очень богатых; что ты действительно не из них но шпион в их стране; что ты оставишь это и напишешь об этом и для когда-то это будет написано кем-то, кто знает, о чем он пишет. Но он никогда бы этого не сделал, потому что каждый день, проведенный без письма, в утешении, в том, что которые он презирал, притупили его способности и смягчили его волю к работе, так что, наконец, он вообще не работал. Люди, которых он знал сейчас, чувствовали себя намного комфортнее. когда он не работал. Африка была там, где он был счастлив в хорошие времена своей жизни, поэтому он пришел сюда, чтобы начать заново. Они сделали это сафари с минимумом комфорта. Не было трудностей; но не было роскоши и он думал, что таким образом сможет вернуться к тренировкам. Что в некоторых как он мог выжать жир из своей души, как боец ушел в горы работать и тренироваться, чтобы выжечь его из своего тела.

Ей понравилось. Она сказала, что любит это. Она любила все, что было захватывающим, это включало смену обстановки, где были новые люди и где вещи были приятны. И он почувствовал иллюзию возвращения силы воли к Работа. Теперь, если все так и закончилось, а он знал, что это так, он не должен повернуться, как какая-то змея укусила себя за то, что ей сломали спину. Это была не женщина вина. Если бы не она, была бы другая. Если бы он жил ложью он должен попытаться умереть от этого. Он услышал выстрел за холмом.

Она очень хорошо стреляла, эта хорошая, эта богатая сука, эта добрая смотрительница и разрушительница своего таланта. Бред какой то. Он сам уничтожил свой талант. Почему он должен винить эту женщину за то, что она хорошо его содержала? Он уничтожил свой талант тем, что не используя его, предав себя и то, во что он верил, так много выпив что он притупил остроту своего восприятия ленью, леностью и снобизмом, гордыней и предубеждением, всеми правдами и неправдами. Что это было? Каталог из старых книг? В чем же заключался его талант? Это был талант, но вместо этого использования его, он торговал на нем. Это никогда не было тем, что он делал, но всегда что он мог сделать. И вместо этого он решил зарабатывать на жизнь чем-то другим. ручки или карандаша. Тоже было странно, не правда ли, что когда он влюбился с другой женщиной, у этой женщины всегда должно быть больше денег, чем у предыдущей? Но когда он уже не был влюблен, когда он только лгал, как этой женщине, теперь, у кого было больше всего денег, у кого были все деньги, которые были, у кого было были муж и дети, которые завели любовниц и были недовольны их, и кто нежно любил его как писателя, как человека, как компаньона и как гордое владение; странно было, что когда он ее совсем не любил и лгал, что он должен дать ей больше за ее деньги, чем когда он действительно любил.

Мы все должны быть вырезаны за то, что мы делаем, подумал он. Однако вы зарабатываете на жизнь вот где твой талант. Он продал жизненную силу, в той или иной форме, всем его жизнь, и когда ваши привязанности не слишком вовлечены, вы даете гораздо больше соотношение цены и качества. Он узнал это, но он никогда не напишет об этом сейчас, либо. Нет, он этого не напишет, хотя написать стоило.

Теперь она появилась в поле зрения, идя по открытой местности к лагерю. Она была одета джодфурс и с винтовкой. У двух мальчиков был перекинут Томми, и они были идет за ней. Она все еще красивая женщина, подумал он, и у нее было приятное тело. У нее был большой талант и любовь к постели, она была некрасива, но лицо ее ему нравилось, она много читала, любила ездить верхом и стрелять и, конечно, она пила слишком много. Ее муж умер, когда она была еще сравнительно молодой женщиной и какое-то время посвятила себя ее двум только что выросшим детям, которые в ней не нуждались и стеснялись иметь ее вокруг, к ее конюшне лошадей, к книгам и к бутылкам. Ей понравилось читать вечером перед обедом, и она пила виски с содовой, пока читать. К обеду она была изрядно пьяна, а после бутылки вина за обедом обычно был достаточно пьян, чтобы уснуть.

Это было до влюбленных. После того, как у нее были любовники, она не пила так во многом потому, что ей не нужно было напиваться, чтобы уснуть. Но любовники ей надоели. Она была замужем за человеком, который никогда не надоедал ей, а эти люди надоели ей очень.

Потом один из ее двоих детей погиб в авиакатастрофе и после этого был она не хотела любовников, а пить, так как не было анестезии, ей пришлось сделать другую жизнь. Внезапно она сильно испугалась одиночества. Но она хотела кого-то, кого она уважала бы вместе с ней.

Все началось очень просто. Ей нравилось то, что он писал, и она всегда завидовала жизнь, которую он вел. Она думала, что он сделал именно то, что хотел. Шаги что она приобрела его и как она, наконец, влюбилась с ним были частью регулярной прогрессии, в которой она построила себя новую жизнь, и он продал то, что осталось от его старой жизни.

Он променял его на безопасность, на комфорт тоже, нельзя отрицать, а для чего еще? Он не знал. Она бы купила ему все, что он хотел. Он знал это. Она тоже была чертовски милой женщиной. Он скорее окажется в постели с ее, как любой; скорее с ней, потому что она была богаче, потому что она была очень приятной и благодарной, и потому что она никогда не устраивала сцен. И теперь эта жизнь то, что она построила снова, подходило к концу, потому что он не использовал йод две недели назад, когда шип оцарапал его колено, когда они двинулись вперед, пытаясь сфотографировать стадо водяных козлов, стоящих с поднятыми головами и вглядывающихся в ноздри искали воздух, их уши широко раскрылись, чтобы услышать первый шум, который пошлет их в кусты. Они тоже сбежали, прежде чем он получил картина.

Вот и она пришла. Он повернул голову на койке, чтобы посмотреть на нее. «Привет,» он сказал.

«Я подстрелила барана Томми», — сказала она ему. «Он сварит тебе хороший бульон, а я пюре из картошки с климом. Как ты себя чувствуешь?»

«Намного лучше.»

«Разве это не мило? Знаешь, я думал, что ты, может быть, и будешь. Ты спал когда я ушел.»

«Я хорошо выспался. Ты далеко ходил?»

«Нет. Сразу за холмом. Я неплохо выстрелил в Томми.»

«Знаешь, ты отлично стреляешь.»

«Я люблю это. Я любил Африку. Правда. Если ты в порядке, это самое веселое что у меня когда-либо было. Ты не представляешь, как весело было сниматься с тобой. я любил страну.»

«Мне тоже нравится.»

«Дорогая, ты не представляешь, как чудесно видеть, что тебе лучше. Я терпеть не мог, когда ты так себя чувствовал. Ты больше не будешь со мной так разговаривать, вы будете? Обещай мне?»

— Нет, — сказал он. «Я не помню, что я сказал».

«Тебе не нужно меня уничтожать. А ты? Я всего лишь женщина средних лет, которая любит вы и хотите делать то, что вы хотите сделать. Я был уничтожен два или три раза уже. Ты ведь не захочешь снова меня уничтожить, не так ли?»

«Я хотел бы несколько раз уничтожить тебя в постели», сказал он.

«Да. Это хорошее разрушение. Так мы созданы для того, чтобы быть уничтоженными. Самолет будет здесь завтра».

«Откуда ты знаешь?»

«Я уверен. Он обязательно придет. У ребят готовы дрова и трава. сделать пятно. Сегодня спустился и посмотрел еще раз. Там много места для приземления, и у нас есть готовые пятна с обоих концов.»

«Почему ты думаешь, что оно придет завтра?»

«Я уверен, что будет. Это уже просрочено. Тогда в городе тебе починят ногу, и тогда у нас будет хорошее разрушение. Не такой ужасный разговорчивый».0003

«Выпьем? Солнце село.»

«Как думаешь, стоит?»

«У меня есть.»

«Выпьем вместе. Molo, letti dui виски-содовая!» она позвала.

— Ты бы лучше надела свои москитные сапоги, — сказал он ей.

«Я подожду пока вымоюсь…»

Пока стемнело пили, а перед тем как стемнело и не было достаточно света, чтобы выстрелить, гиена пересекла открытое пространство, обходя холм.

«Этот ублюдок ходит туда каждую ночь», — сказал мужчина. «Каждую ночь на двоих недели.»

«Это он по ночам шумит. Мне все равно. хоть и животное.»

Совместное питье, теперь без боли, кроме дискомфорта от лежания в одна позиция, мальчики разжигают костер, его тень прыгает по палаткам, он мог почувствовать возвращение согласия в этой жизни приятного подчинения. Она был очень добр к нему. Днем он был жесток и несправедлив. Она была прекрасная женщина, действительно чудесная. И тут ему пришло в голову, что он собирается умереть.

Он пришел в спешке; не как порыв воды или ветра; но вдруг, зловонная пустота и странность была в том, что гиена слегка поскользнулась по краю его.

«Что такое, Гарри?» — спросила она.

— Ничего, — сказал он. — Вам лучше перейти на другой берег. С наветренной стороны.

«Моло менял одежду?»

«Да. Сейчас я использую только борную».

«Как вы себя чувствуете?»

«Немного шаткий. »

«Я иду купаться», сказала она. «Я сейчас выйду. Я поем с тобой и потом поставим кроватку.»

Итак, сказал он себе, мы правильно сделали, что прекратили ссору. Он никогда не много ссорился с этой женщиной, а с женщинами, которых он любил, ссорился так много они, наконец, всегда, с коррозией ссоры, убили что у них было вместе. Он слишком любил, слишком много требовал и носил все это.

Он думал об одиночестве в Константинополе в то время, поссорившись в Париже прежде чем он вышел. Он блудил все это время, а потом, когда это было закончилась, и он не смог убить свое одиночество, а только усугубил его, он написал ей, первой, той, что оставила его, письмо, рассказывающее ей, как он никогда не мог убить его… Как, когда он подумал, что видел ее снаружи Регентство однажды заставило его потерять сознание и внутренне заболеть, и что он следовать за женщиной, чем-то похожей на нее, по бульвару, боясь чтобы увидеть, что это была не она, боясь потерять чувство, которое это дало ему. Как каждый то, с чем он спал, только заставило его скучать по ней еще больше. Как то, что она сделала, могло не имело значения, поскольку он знал, что не сможет излечить себя от любви к ней. Он написал это письмо в клубе, хладнокровно трезвая, и отправила его по почте в Нью-Йорк с просьбой напишите ему в офис в Париже. Это казалось безопасным. И той ночи не хватает ее так сильно, что ему стало тошно внутри, он прошел мимо магазина Максима, взял девушку и повел ее ужинать. Он пошел в место, чтобы танцевать с ней потом она плохо танцевала, и ушла от нее к горячей армянской шлюшке, что ее живот качнулся против него так, что он почти ошпарился. Он увел ее от британский младший стрелок после скандала. Наводчик спросил его снаружи, и они дрались на улице на булыжниках в темноте. Он ударил его дважды, сильно, на сбоку челюсти, и когда он не упал, он знал, что его ждет драка. Наводчик попал ему в тело, затем в глаз. Он махнул левой снова и приземлился и наводчик упал на него и схватил его шинель и порвал рукав, и он дважды ударил его дубинкой за ухом, а затем ударил его его право, когда он оттолкнул его. Когда стрелок упал, он первым попал в голову и он побежал с девушкой, потому что они услышали голос депутата. идет. Они попали в такси и поехали в Риммили Хиссу вдоль Босфора, и вокруг, и обратно прохладной ночью и легла спать, и она почувствовала себя такой же перезрелой, как выглядела, но гладкая, как лепестки розы, сиропная, с гладким животом, с большой грудью и без подушки под ее ягодицами, и он оставил ее до того, как она проснулась, выглядя достаточно распухшей. на рассвете и появился во дворце Пера с синяком под глазом, неся его пальто, потому что не хватало одного рукава.

В ту же ночь он уехал в Анатолию, и позже в той поездке он вспомнил, весь день катались по полям маков, которые они выращивали для опиума и как странно это заставило вас чувствовать себя, наконец, и все расстояния казались неправильными, чтобы где они совершили нападение с вновь прибывшими офицерами Константина, что ни хрена не знал, а артиллерия стреляла по войскам а британский наблюдатель плакал, как ребенок.

Это был день, когда он впервые увидел мертвецов в белых балетных юбках и перевернутые туфли с помпонами. Турки наступали неуклонно и комковато и он видел бегущих людей в юбках и стреляющих в них стрелков. и бежали сами, и он, и британский наблюдатель тоже бежали, пока его легкие болели, а рот был полон вкуса копеек, и они перестали за скалами, а турки шли так же беспорядочно, как всегда. Потом он видел вещи, о которых никогда не мог подумать, а еще позже он видел намного хуже. Поэтому, когда он вернулся в Париж в то время, он не мог говорить об этом. или стоять, чтобы это упоминалось. И там, в кафе, когда он проходил, был тот американец поэт с кучей блюдец перед собой и глупым взглядом на свою картошку лицо, говорящее о движении Дада с румыном, который сказал, что его зовут Тристан Цара, который всегда носил монокль и страдал от головной боли, квартира с женой, которую теперь он снова полюбил, ссора повсюду, сумасшествие весь, рад быть дома, контора отправила его почту на квартиру. Итак, тогда письмо в ответ на написанное им однажды утром пришло на блюде и когда он увидел рукопись, он весь похолодел и попытался буква под другой. Но его жена сказала: «От кого это письмо, дорогой?» и это был конец начала этого.

Он вспомнил и хорошие времена с ними всеми, и ссоры. Они всегда выбирали лучшие места для ссор. И почему они всегда ссорились когда он чувствовал себя лучше? Он никогда не писал ничего из этого, потому что сначала он никогда не хотел никого обидеть, и тогда казалось, что этого достаточно. писать без него. Но он всегда думал, что напишет ее наконец. Было так много, чтобы написать. Он видел, как мир изменился; не только события; хотя он видел многих из них и наблюдал за людьми, но он видел более тонкое изменение, и он мог вспомнить, какими были люди в разное время. Он был в нем и наблюдал за ним, и его долг был написать об этом; но теперь он никогда не будет.

«Как вы себя чувствуете?» она сказала. Она вышла из палатки вслед за своей ванна.

«Хорошо.»

«Теперь ты можешь поесть?» Он увидел позади нее Моло со складным столиком и другой мальчик с посудой.

«Я хочу писать», — сказал он.

«Тебе надо выпить бульона, чтобы подкрепиться.»

«Сегодня вечером я умру», — сказал он. «Мне не нужна моя сила».

— Гарри, пожалуйста, не драматизируй, — сказала она.

«Почему бы тебе не использовать свой нос? Я уже сгнил до половины бедра. Что за черт возьми, я должен морочиться с бульоном? Моло, принеси виски с содовой.»

— Бульон, пожалуйста, — мягко сказала она.

«Хорошо.»

Бульон был слишком горячим. Ему пришлось держать его в чашке, пока он достаточно не остынет. чтобы взять его, а затем он просто получил его без рвотных позывов.

— Ты хорошая женщина, — сказал он. «Не обращай на меня внимания».

Она посмотрела на него своим известным, любимым лицом из «Шпоры и города». & Страна, только немного хуже от выпивки, только немного хуже от постели, но Таун энд Кантри никогда не показывала таких хороших сисек и таких полезных бедрами и этими слегка ласкающими спину руками, и когда он посмотрел и увидев ее известную приятную улыбку, он почувствовал, что снова пришла смерть. На этот раз там не было спешки. Это было дуновение, как от ветра, от которого мерцает свеча и пламя идет вверх.

«Мою сеть потом вытащат, повесят на дерево и разожгут костер вверх. Я не пойду сегодня в палатку. Не стоит двигаться. Это ясная ночь. Дождя не будет.»

Так ты и умер, шепотом, которого не слышал. ну там бы не ссорьтесь больше. Он мог это обещать. Единственный опыт, который у него был никогда раньше он не собирался портить сейчас. Он, вероятно, будет. Ты все испортил. Но, возможно, он не стал бы.

«Ты ведь не умеешь писать под диктовку?»

«Я никогда не училась», сказала она ему.

«Все в порядке.»

Времени, конечно, не было, хотя казалось, что оно так раздвинулось что вы могли бы поместить все это в один абзац, если бы вы могли понять это правильно.

На холме над озером стоял бревенчатый дом, побелевший от известкового раствора. На столбе у двери висел колокольчик, чтобы звать людей к трапезе. Позади дом был полями, а за полями был лес. Линия Ломбардии тополя бежали от дома к пристани. Вдоль точки бежали другие тополя. А дорога шла в гору по опушке леса и по той дороге он собирал ежевику. Потом этот бревенчатый дом был сожжен, и все пушки, которые находились на подставках для оленьих ног над открытым огнем, были сожжены, а затем их стволы со свинцом в магазинах расплавились, а приклады сгорели прочь, разложите на куче золы, из которой делали щелочь для большого железного мыльницы, и ты спросил дедушку, можно ли тебе с ними поиграть, а он сказал нет. Видите ли, они все еще были его ружьями, и он никогда не покупал никаких других. Он больше не охотился. Дом перестроили на том же месте из бруса теперь и выкрашенный в белый цвет, и с его крыльца виднелись тополя и озеро за ним; но пушек больше не было. Стволы орудий, которые висели на ноги оленя на стене бревенчатого дома лежат там на куче пепла и никто никогда их не трогал.

В Шварцвальде после войны мы арендовали форелевый ручей и там были два пути к нему. Один был вниз по долине от Триберга и вокруг долинной дороге в тени деревьев, окаймлявших белую дорогу, а затем по боковой дороге, которая шла вверх по холмам мимо множества небольших ферм, с большие шварцвальдские дома, пока эта дорога не пересекла ручей. Именно там наш началась рыбалка.

Другой путь состоял в том, чтобы круто подняться на опушку леса, а затем через вершины холмов через сосновый лес, а затем на опушку луга и вниз по этому лугу к мосту. Рядом были березы поток, и он был не большой, но узкий, чистый и быстрый, с лужами, где он подрезал корни берез. В отеле в Триберге владелец был хороший сезон. Это было очень приятно, и мы все были большими друзьями. Следующий год пришла инфляция и денег, которые он заработал годом ранее, не хватило купить припасы, чтобы открыть отель, и он повесился. Вы могли бы диктовать это, но вы не могли указать площадь Контрэскарп, где красились продавцы цветов их цветы на улице, и краска растеклась по тротуару, где стоял автобус. вздрогнули и старики и бабы, всегда опьяненные вином и дурной кобылой; а также дети с текущими носами на морозе; запах грязного пота и бедность и пьянство в Любительском кафе и шлюхи в Bal Musette они жили выше. Консьерж, который развлекал солдата Республиканский гвардеец в своей ложе, его шлем с конским волосом на стуле. locataire через зал, чей муж был велогонщиком, и ее радость, что утром в крематории, когда она открыла «Авто» и увидела, куда он положил третье место в Paris-Tours, его первая большая гонка. Она покраснела и засмеялась, а затем ушла наверх, плача, с желтой спортивной газетой в руке. Муж женщины, управляющей «Бал Мюзеттом», водила такси, и когда ему, Гарри, пришлось сесть на ранний самолет муж постучал в дверь, чтобы разбудить его, и они оба перед началом выпили бокал белого вина в цинковом баре. Он знал его соседи в этом квартале, потому что все они были бедны.

Вокруг этого места было два вида; пьяницы и спортсмены. пьяницы убивали таким образом свою бедность; sportifs взял его в упражнении. Они были потомками коммунаров и для них не было борьбы знать их политику. Они знали, кто расстрелял их отцов, их родственников, их братья и их друзья, когда версальские войска вошли и взяли город после Коммуны и казнили всех, кого могли поймать мозолистыми руки, или кто носил кепку, или носил любой другой знак, что он был рабочим человеком. А также в этой нищете и в том квартале, что через улицу от Бушери Шевалин и винный кооператив, который он написал, положил начало всему, что он должен был сделать. Там никогда была еще одна часть Парижа, которую он так любил, раскидистые деревья, старые белые оштукатуренные дома, выкрашенные коричневой краской внизу, длинная зелень автобуса на этой круглой площади, пурпурный цвет на мостовой, внезапный обрыв вниз по улице Кардинал Лемуан к реке, а в другую узкий многолюдный мир улицы Муфтар. Улица, ведущая к Пантеон и другой, который он всегда брал с собой на велосипеде, единственный асфальтированный улица во всем том квартале, гладкая под шинами, с высокими узкими домами и дешевый высокий отель, где умер Поль Верлен. Было всего две комнаты в квартирах, где они жили, и у него была комната на верхнем этаже этого отель, стоивший ему шестьдесят франков в месяц, где он писал свои книги, и из оттуда он мог видеть крыши, дымоходы и все парижские холмы.

Из квартиры была видна только дровяная и угольная мастерская. Он продал вино тоже, плохое вино. Золотая голова лошади возле Boucherie Chevaline где в открытом окне висели желто-золотые и красные туши, а зеленый нарисованный кооператив, где они покупали вино; хорошее вино и дешевое. Остальное было оштукатурено стенами и окнами соседей. Соседи, которые, ночью, когда кто-нибудь пьяный лежал на улице и охал и охал в этом типичный французский ivresse, в существование которого вас пропагандировали, открыть окна, а затем бормотание разговоров.

«Где полицейский? Когда он тебе не нужен, педераст всегда рядом. Он спит с каким-то консьержем. Возьми агента». Пока кто-то не бросил ведро воды из окна и стоны прекратились. «Что это? Вода. Ах, это умный. И окна закрываются. Мари, его femme de menage, протестует против восьмичасового рабочего дня, говоря: «Если муж работает до шести, он получает только немного пьяный по дороге домой и не тратит слишком много. Если он работает только до пяти он пьян каждую ночь и у него нет денег. Это жена того рабочий человек, страдающий от этого сокращения рабочего дня».

«Не хотите ли еще бульона?» — спросила его женщина.

«Нет, большое спасибо. Это ужасно хорошо.»

«Попробуй немного.»

«Я хочу виски с содовой.»

«Это тебе вредно.»

«Нет. Это плохо для меня. Коул Портер написал слова и музыку. Это знание что ты с ума сойдешь по мне.»

«Знаешь, я люблю, когда ты пьешь.»

«О да. Только мне плохо.»

Когда она уйдет, подумал он, я получу все, что хочу. Не все, что я хочу, но все там является. Да, он устал. Очень устал. Он собирался немного поспать. Он лежит еще и смерти не было. Он, должно быть, огибал другую улицу. Это прошло парами, на велосипедах и совершенно бесшумно передвигались по тротуарам.

Нет, он никогда не писал о Париже. Не тот Париж, о котором он заботился. Но а что насчет остального, что он никогда не писал?

Что насчет ранчо и посеребренной серости полыни, быстрой, ясной вода в арыках и густая зелень люцерны. Тропа поднялся в горы, и скот летом был пугливым, как олень. рев и постоянный шум и медленно движущаяся масса, поднимающая пыль, когда вы их приносили вниз осенью. А за горами ясная острота пика в вечернем свете и, спускаясь по тропе в лунном свете, ярко через долину. Теперь он вспомнил, как спускался по лесу в темноте держа лошадь за хвост, когда ты не мог видеть, и все истории, которые он хотел написать.

О полоумном батраке, которого тогда оставили на ранчо и рассказали никому не давать сена, и этот старый ублюдок из Форкса, избил мальчика, когда тот работал на него, останавливаясь, чтобы поесть. Мальчик отказывается, и старик говорит, что снова побьет его. Мальчик получил винтовку из кухни и застрелил его, когда он пытался войти в сарай и когда они вернулся на ранчо, он был мертв неделю, замерз в загоне, и собаки съели часть его тела. Но то, что осталось, вы упаковали на санях, завернутых в одеяло и привязаны, и вы заставили мальчика помочь вам тащить его, и два из вас проехал по дороге на лыжах и шестьдесят миль до города, чтобы повернуть мальчик закончился. Он понятия не имел, что его арестуют. Думая, что он сделал его долг и что вы были его другом, и он будет вознагражден. он помог вытащить старика, чтобы все знали, каким плохим был старик и как он пытался украсть корм, который ему не принадлежал, и когда Шериф надел на мальчика наручники, он не мог в это поверить. Потом он начал плакать. Это была единственная история, которую он приберег, чтобы написать. Он знал не менее двадцати хороших истории оттуда, а он никогда не писал ни одной. Почему?

«Ты скажи им, почему», сказал он.

«Что, дорогой?»

«Почему ничего.»

Она не пила так много, с тех пор как он у нее был. Но если бы он жил, он бы никогда не писать о ней, теперь он знал это. Ни о ком из них. Богатые были скучно и они слишком много пили, или они слишком много играли в нарды. Они были скучно, и они были повторяющимися. Он вспомнил беднягу Джулиана и его романтический трепет. из них и как однажды он начал рассказ, который начинался так: «Очень богатые — другие от тебя и меня.» И как кто-то сказал Юлиану, Да, у них есть больше денег. Но это было не смешно для Джулиана. Он думал, что они были особым гламурным расы, и когда он обнаружил, что это не так, это разрушило его так же сильно, как и любой другой вещь, которая разрушила его.

Он презирал тех, кто терпел крушение. Тебе не должно было это нравиться потому что ты это понял. Он мог победить что угодно, думал он, потому что ничего может причинить ему боль, если ему будет все равно.

Хорошо. Теперь ему было наплевать на смерть. Одна вещь, которую он всегда боялся была боль. Он мог терпеть боль не хуже любого мужчины, пока она не затянулась слишком надолго. и измотал его, а тут у него было что-то ужасно больное и просто когда он почувствовал, что это сломало его, боль прекратилась.

Он давно помнил, как Вильямсон, офицер-подрывник, был ранен палкой, брошенной кем-то из немецкого патруля, когда он входил в той ночью проволоку и, крича, умолял всех убить его. Он был толстяк, очень храбрый и хороший офицер, хотя и пристрастился к фантастическим зрелищам. Но в ту ночь он попал в проволоку, и его осветила сигнальная ракета. кишки вывалились на проволоку, поэтому, когда его привезли живым, они чтобы отрезать его. Стреляй в меня, Гарри. Ради Христа, застрели меня. У них был спор один раз о том, что наш Господь никогда не посылал вам ничего, что вы не могли бы вынести и чья-то теория заключалась в том, что в определенное время боль проходит вы выходите автоматически. Но он всегда помнил Уильямсона в ту ночь. Ничто не теряло сознание Уильямсона, пока он не дал ему все свои таблетки морфия, которые он всегда сохранял, чтобы использовать себя, и тогда они не работали сразу.

Все же это теперь, что он имел, было очень легко; и если бы все было не хуже на было не о чем беспокоиться. За исключением того, что он предпочел бы быть в лучшем Компания.

Он немного подумал о компании, которую хотел бы иметь.

Нет, думал он, когда все, что ты делаешь, ты делаешь слишком долго и делаешь слишком поздно, вы не можете ожидать найти людей все еще там. Люди все ушли. вечеринка окончена, и вы сейчас со своей хозяйкой.

Мне надоело умирать так же, как и все остальное, подумал он.

«Это скучно», сказал он вслух.

«Что такое, дорогой?»

«Все, что ты делаешь слишком долго.»

Он смотрел на ее лицо между ним и огнем. Она откинулась назад в стул, и свет камина отражался на ее красивом морщинистом лице, и он мог видеть что она была сонная. Он слышал, как гиена шумела за пределами диапазона огня.

— Я писал, — сказал он. — Но я устал.

«Как ты думаешь, ты сможешь уснуть?»

«Почти уверен. Почему бы тебе не лечь?»

«Мне нравится сидеть здесь с тобой.»

«Ты не чувствуешь ничего странного?» — спросил он ее.

«Нет. Просто немного хочется спать.»

«Да», сказал он.

Он только что снова почувствовал приближение смерти.

«Ты знаешь, единственное, что я никогда не терял, — это любопытство», — сказал он ей.

«Ты никогда ничего не терял. Ты самый совершенный человек, которого я когда-либо знал.»

— Господи, — сказал он. «Как мало знает женщина. Что это? Твоя интуиция?»

Потому что именно тогда пришла смерть и положила голову на подножие раскладушка, и он чувствовал запах ее дыхания.

«Никогда не верь всему, что связано с косой и черепом», — сказал он ей. «Может быть двумя велосипедистами-полицейскими так же легко, как и птицей. Или у него может быть широкая морда как гиена»

Теперь он надвинулся на него, но больше не имел формы. Он просто оккупировал пространство.

«Скажи ему уйти.»

Он не ушел, а немного приблизился.

«У тебя адское дыхание», — сказал он. «Ты вонючий ублюдок».

Оно приблизилось к нему еще ближе, и теперь он не мог с ним говорить, а когда он увидел, что он не может говорить, он подошел немного ближе, и теперь он попытался послать прочь, не говоря ни слова, но она приблизилась к нему так, что вся ее тяжесть легла на его грудь, и пока он скорчился там, и он не мог ни пошевелиться, ни говорить, он услышал женщина говорит: «Бвана сейчас спит. Очень осторожно поднимите кроватку и понесите ее. в палатку»

Он не мог говорить, чтобы сказать ей, чтобы он ушел, и теперь он присел, тяжелее, так он не мог дышать. А потом, пока поднимали койку, вдруг все в порядке, и вес ушел из его груди.

Было утро, и уже какое-то время было утро, и он услышал самолет. Он показался очень маленьким, а затем сделал широкий круг, и мальчики выбежали и зажгли костры, используя керосин, и свалили на траву, так что было два больших пятна на каждом конце ровного места, и утренний ветерок гнал их к лагерю. и самолет сделал еще два круга, на этот раз низко, а затем заскользил вниз и выровнялся. взлетел и плавно приземлился, и к нему приближался старый Комптон в слаксах, твидовый пиджак и коричневую фетровую шляпу.

«Что случилось, старый петух?» — сказал Комптон.

«Больная нога», — сказал он ему. — Ты будешь завтракать?

«Спасибо. Я только выпью чаю. Вы же знаете, это мотылек. Я не буду в состоянии взять Мемсаиб. Есть место только для одного. Ваш грузовик уже в пути.»

Хелен отвела Комптона в сторону и заговорила с ним. Комптон вернулся больше веселее, чем когда-либо.

«Мы вас сейчас же привезем», — сказал он. «Я вернусь за Мем. Теперь я боюсь Мне придется остановиться в Аруше, чтобы дозаправиться. Нам пора идти»

«А чай?»

«Знаешь, меня это не волнует.»

Мальчики подобрали койку и понесли ее вокруг зеленых палаток и вниз. вдоль скалы и на равнину и мимо клякс, которые горели теперь ярко, трава вся сгорела, и ветер раздувает огонь до маленький самолет. Было трудно затащить его внутрь, но однажды он снова лег в кожаное сиденье, а нога торчала прямо с одной стороны сиденья, где Комптон сел. Комптон завел мотор и сел. Он помахал Хелен и мальчиков, и, когда грохот перешел в старый знакомый рев, они развернулись с компи, высматривающим норы бородавочника, и ревели, натыкаясь на меж костров и с последней шишкой поднялся и увидел их всех стоящих внизу, волнами, и лагерь у холма, теперь сглаженный, и равнина расстилающаяся, купы деревьев и кусты сплющились, а охотничьи тропы теперь шли гладко к сухим водоемам, и там была новая вода, о которой он никогда не знал. Зебра с маленькими округлыми спинками и антилопа гну с большими точками, кажущимися карабкаться, двигаясь длинными пальцами по равнине, теперь рассеиваясь, как тень приближалась к ним, они были теперь крошечными, и движение не было галопом, и равнина, насколько хватало глаз, серо-желтая теперь и впереди старого Компи твидовая спина и коричневая фетровая шляпа. Потом они были над первыми холмами и по ним тянулись антилопы гну, а затем они оказались над горами с внезапным глубины зеленеющего леса и твердых бамбуковых склонов, а затем тяжелые снова лес, изваянный в пики и впадины, пока они не пересекались, и холмы спускался вниз, а потом еще одна равнина, теперь жаркая, и лилово-коричневая, ухабистая от зноя и Компи оглянулся, чтобы посмотреть, как он едет. Потом были другие горы темно впереди.

А потом вместо того, чтобы идти в Арушу, они повернули налево, он, видимо, рассчитывал что у них есть газ, и, посмотрев вниз, он увидел розовое облачко, двигавшееся по земле и по воздуху, как первый снег в метель, что приходит из ниоткуда, и он знал, что саранча идет с юга. Потом они начали подниматься и шли, кажется, на восток, а потом стемнело, и они попали в бурю, дождь был таким густым, что казалось, через водопад, а потом они вышли, и Компи повернул голову и усмехнулся и указал, и там, впереди, все, что он мог видеть, широкое, как весь мир, огромное, высокой и невероятно белой на солнце была квадратная вершина Килиманджаро. И тогда он понял, что это было то, куда он направлялся.

В этот момент гиена перестала скулить в ночи и начала издавать странный, человеческий, почти плачущий звук. Женщина услышала это и беспокойно зашевелилась. Она не проснулась. Во сне она была в доме на Лонг-Айленде, и это было накануне дебюта дочери. Каким-то образом ее отец был там, и он был очень груб. Затем шум, издаваемый гиеной, был таким громким, что она проснулась и на какое-то время момент она не знала, где она была, и она была очень напугана. Затем она взяла фонарик и посветил на другую койку, которую они принесли после Гарри пошел спать. Она могла видеть его тело под москитной сеткой, но почему-то он вытащил ногу, и она свисала рядом с койкой. Повязки все пришло вниз, и она не могла смотреть на него.

«Моло, — позвала она, — Моло! Моло!»

Затем она сказала: «Гарри, Гарри!» Затем ее голос повысился: «Гарри! Пожалуйста. О, Гарри!»

Ответа не было, и она не слышала его дыхания.

Снаружи палатки гиена издала тот же странный звук, который ее разбудил. Но она не слышала его из-за биения своего сердца.

1936

Эрнест Хемингуэй
=============================
Электронное издательство ЛитерНет, 06.11.2009
Солнце всего лишь утренняя звезда. Антология американской литературы. Под редакцией Албены. Бакратчева. Варна: ЛитерНет, 2008-2010

Уроки жизни от Старика и Моря

— Que va, — сказал мальчик, — это то, что должен делать мужчина.

«Успех» слишком часто считается показателем ценности человека. Но успех сам по себе просто говорит об определенном статусе и может не иметь ничего общего с путешествием, которое человек прошел, чтобы достичь этого, или с тем, сохранил ли он свою честность на этом пути. Среди многих аспектов этой истории именно идея переосмысления успеха и победы делает Старик и море , классическая новелла Эрнеста Хемингуэя, такая глубокая.

Вроде бы простая история: Сантьяго — старый, опытный рыбак, который месяцами не приносит улова. На 85-й день этой засухи он направляется далеко в Мексиканский залив, где ловит на крючок гигантского марлина. Не имея возможности затащить рыбу в свою лодку, он три дня держится за леску, прежде чем убить ее гарпуном. Привязав рыбу к своей лодке, Сантьяго отправляется домой со своим с трудом добытым призом. Но по пути акулы превращают рыбу в кости, и старик возвращается в порт с пустыми руками.

Да, на первый взгляд простая история, но в то же время история с гораздо более глубоким смыслом и актуальностью, не зависящей от времени и места. Он говорит об универсальных истинах существования человека в этом мире, где гордость, уважение, упорство и мечты подпитывают человека в его стремлении процветать перед лицом борьбы. Это история о неукротимом духе человека; Сантьяго является символом отношения к жизни, и его битва с могучим марлином преподносит всем мужчинам многочисленные уроки.

Уроки мужественности от Старик и море

«Мужчина не создан для поражения».

В Сантьяго нет ничего, кроме раздолбанного сарая и покосившейся лодочки с парусом, который «залатан мешками с мукой» и выглядит «как флаг окончательного поражения». Кожа его изможденного тела иллюстрирует его лишения и отмечена глубокими морщинами, шрамами и пятнами от палящего солнца. И из-за своего ужасного несчастья он изгой в своей маленькой рыбацкой деревушке.

Но хотя «все в Сантьяго старо», его глаза остаются «того же цвета, что и море, веселы и непобедимы». Вместо того, чтобы сдаться после 84 дней ужасной удачи, он плывет дальше в залив, чем до этого.

Человек продолжает делать все, что он должен делать, в меру своих возможностей, какие бы невзгоды ни выпадали на его долю. Хотя испытания и неудачи могут лишить человека всех внешних признаков успеха, его дух все же может оставаться непоколебимым. Ибо это может заставить человека никогда не сдаваться и продолжать попытки.

Или, как выразился Хемингуэй: «Человека можно уничтожить, но нельзя победить».

Человек не зависит от удачи.

Удача играет важную роль в истории и в нашей повседневной жизни, и для суеверных людей, таких как рыбаки, невезение может парализовать. В маленькой кубинской рыбацкой деревушке Сантьяго его называют «салао, что является наихудшей формой неудачника», после того как он восемьдесят четыре дня не поймал ни одной рыбы.

Это делает его аутсайдером среди сверстников и стоит ему верного напарника, мальчика Манолина, которому родители запрещают ловить рыбу со стариком. В то время как Сантьяго страдает от голода и бедности, другие лодки из его деревни продолжают вылавливать хорошую рыбу каждый день.

Удача, конечно, может быть у каждого, но не у каждого есть решимость, мастерство и настойчивость. Сантьяго знает это и поэтому верит в свои способности, а не в случайность. «К черту удачу, — думает он. «Я принесу удачу с собой».

Он делает это, не используя ярлыки в своей работе. Он держит свои лески прямее, чем кто-либо, и следит за тем, чтобы «на каждом уровне… [была] наживка, ожидающая именно там, где он хочет, для любой рыбы, которая там плавает». Сантьяго точно держит линии и готов ко всему.

Мы не можем добиться успеха, просто ожидая, что случится что-то хорошее. Когда мы стремимся вперед к цели, мы открываем себя для возможностей. Как размышляет Сантьяго, «Лучше повезет. Но я предпочел бы быть точным. Тогда, когда придет удача, вы будете готовы».

Человек безропотно переносит боль и лишения.

Он дрожал от утреннего холода. Но он знал, что содрогнется от тепла и что скоро он будет грести.

Будь то что-то такое тривиальное, как холод, или такое значительное, как прыжок на грани смерти, человек просто делает то, что должен делать, без жалости к себе и без жалоб. Сантьяго не ноет из-за голодных болей или жажды и не хандрит из-за лески, которая врезается ему в руки.

В море, далеко за пределами других лодок, Сантьяго сталкивается с величайшим испытанием в своей жизни. Он представляет собой восемнадцатифутового марлина и ведет долгую, долгую битву, которая длится несколько дней. На грани истощения рука Сантьяго глубоко порезана и сведена судорогой «так сильно, как сжатые когти орла». Он промывает порез в соленой воде и дает ему высохнуть и согреться на солнце. Но рука отказывается от него, и он вынужден работать одной правой рукой против мощной рыбы, которая на два фута длиннее его собственной лодки. Осушенный, Сантьяго «оседает на дрова» и просто “ принимает свои страдания такими, какие они есть. Ему комфортно, но он страдает, хотя совсем не признает страданий».

Мужчина не хвастается.

Качество человека лучше всего проявляется в его поступках, а развитие смирения является ключевым элементом, позволяющим нашим действиям говорить за нас. У Сантьяго есть много возможностей похвастаться во время разговора со своим юным другом Манолином, но он этого не делает.

Манолин спрашивает: «Кто на самом деле лучший менеджер, Луке или Майк Гонсалес?»

«Я думаю, что они равны».

«А лучший рыбак — это ты».

«№. Я знаю других лучше».

«Que va, — говорит мальчик, — есть много хороших рыбаков и несколько великих, но есть только ты».

«Спасибо. Ты делаешь меня счастливым. Я надеюсь, что никакая рыба не попадется настолько велика, что он докажет, что мы ошибались».

И только из-за решимости Сантьяго никто этого не делает. Хвастовство лишь ненадолго удовлетворяет неуверенность. Он не производит неизгладимого впечатления на слушателей.

Человек черпает вдохновение в других.

Но я должен быть уверен в себе и должен быть достоин великого Ди Маджио, который делает все идеально, даже несмотря на боль от костной шпоры на пятке.

Для Сантьяго это «великий Джо Ди Маджио», который вдохновляет и мотивирует его. Он обладает чертами, которыми восхищается Сантьяго, напоминая ему, что для достижения успеха вы должны полностью посвятить себя выполнению задачи и преодолевать трудности. Взгляд на других — обладание героями — дает нам примеры для подражания, знание того, что другие тоже преодолели препятствия, и уверенность в великих возможностях человеческой жизни.

Мужчина падает, раскачиваясь, независимо от возраста.

Старость — обычное оправдание, и в некоторых случаях оно законно, но слишком часто оно используется либо там, где оно неуместно, либо до того, как были предприняты какие-либо попытки доказать ошибочность предположения. Когда акулы начинают атаковать марлина Сантьяго, сначала он опасается, что не сможет защитить себя из-за своего возраста, но вскоре он собирает свои инструменты, чтобы использовать их в качестве оружия, и делает то, что должен. Когда он ломает лезвие своего ножа в теле одной акулы, его снова охватывает страх. «Теперь они меня избили, — думает он. «Я слишком стар, чтобы забивать акул до смерти. Но я буду стараться, пока у меня есть весла, короткая дубинка и румпель.

Приплывают и другие акулы. Он должен бить и бить их изо всех сил. Во время боя солнце садится, и Сантьяго задается вопросом: «Что ты будешь делать, если они придут ночью? Что ты можешь сделать?» Он копает глубоко. «Борись с ними, — говорит он, . — Я буду драться с ними, пока не умру».

Хотя акулы в конце концов разрывают марлина Сантьяго на части, они не побеждают его как человека, и он никогда не сдается. Загребая, он чувствует привкус крови во рту, поэтому сплёвывает в океан и говорит: «Съешь эту девятку».0507 галано. И приснись, что ты убил человека.

У каждого человека есть акулы, которые его окружают; они собираются, когда чуют кровь настоящих достижений. Но ты никогда не будешь слишком стар, чтобы сопротивляться.

Наследие человека зависит от его целостности.

Сантьяго уходит со страниц этой истории точно так же, как и в начале: почти ничего. Его улов не приносит ему ни денег, ни «успеха», но он дает ему наследие, которое превзойдет любую денежную выгоду. Ибо он сохраняет свою целостность перед лицом великого испытания; он изнуряет себя в хорошем бою. Мужчина не бросает.

ПредыдущийСледующий

Более 100 цитат Эрнеста Хемингуэя о писательстве

CJ McDaniel // 8 февраля // 0 комментариев

Сильное влияние Эрнеста Хемингуэя на писательское мастерство и американскую литературу остается непревзойденным. Он один из самых уважаемых писателей 20-го века, написавший и опубликовавший несколько романов, рассказов и научно-популярных произведений даже после своей смерти. Помимо его литературных произведений, публика может черпать вдохновение или поддержку в цитатах Хемингуэя о писательстве.

Родившийся 21 июля 1899 года в Оук-Парке, штат Иллинойс, американский писатель и журналист Эрнест Хемингуэй прожил полную приключений жизнь, не ограничиваясь писательской деятельностью. Он много путешествовал, чтобы заниматься корридой, рыбалкой, катанием на лыжах, охотой и многим другим. Его приключения не всегда были веселыми, так как он столкнулся с двумя последовательными авиакатастрофами, которые чуть не убили его, и страдал от психических расстройств. Несмотря на это, его опыт лег в основу большей части его произведений. Его известные работы включают «И восходит солнце», «По ком звонит колокол», «Старик и море» и «Прощай, оружие». Достаточно скоро он стал лауреатом Пулитцеровской и Нобелевской премий и вдохновил многих известных и начинающих писателей сегодня.

Ясный, но продуманный стиль письма Хемингуэя может перенести читателей в мир его персонажей, позволяя им самостоятельно исследовать глубину истории. Более того, будучи влиятельной американской литературной иконой, неудивительно, что поклонники и писатели наткнулись на его мудрые слова, когда дело касается его области. Если вы начинающий или страстный писатель, цитаты Хемингуэя о писательстве вдохновят вас, включая слова о том, как улучшить свое мастерство.

Содержание

Цитаты Хемингуэя о писательстве

Техника письма и сильное повествование Хемингуэя принесли ему несколько наград, таких как Пулитцеровская премия в 1953 году и Нобелевская премия по литературе в 1954 году. Эти достижения доказали не только красоту его произведений, но и его неповторимый стиль письма. Помимо того факта, что писатели могут извлечь пользу из слов, которые он оставил о писательстве, они также обслуживают владельцев бизнеса, компаний или всех, кто стремится практиковать свое ремесло.

В приведенном ниже списке приведены цитаты о писательстве Эрнеста Хемингуэя.

Самый главный подарок хорошему писателю — встроенный противоударный детектор дерьма.
Эрнест Хемингуэй

Не их дело, что вы должны научиться писать. Пусть думают, что ты таким родился.
Эрнест Хемингуэй

Нет правил, как писать. Иногда это дается легко и совершенно; иногда это как бурить скалу, а затем взрывать ее зарядами.
Эрнест Хемингуэй

Нечего писать. Все, что вы делаете, это садитесь за пишущую машинку и истекайте кровью.
Эрнест Хемингуэй

Я пишу одну страницу шедевра на девяносто одной странице дерьма. Я стараюсь выбрасывать это дерьмо в корзину».
Эрнест Хемингуэй

Я считаю, что в основном вы пишете для двух человек; себя, чтобы попытаться сделать его абсолютно совершенным; а если не так, то замечательно. затем вы пишете для тех, кого любите, независимо от того, умеют они читать или писать или нет, и живы они или мертвы.
Эрнест Хемингуэй

Моя цель — изложить на бумаге то, что я вижу и чувствую, самым лучшим и простым способом.
Эрнест Хемингуэй

Как только писательство стало вашим главным пороком и величайшим удовольствием, только смерть может остановить его.
Эрнест Хемингуэй

При написании романа писатель должен создавать живых людей; люди не персонажи. Персонаж — это карикатура.
Эрнест Хемингуэй

Чтобы написать по-настоящему смешную книгу, человек должен вынести много наказаний.
Эрнест Хемингуэй

Забудьте о своей личной трагедии. Мы все сука с самого начала, и вам особенно должно быть чертовски больно, прежде чем вы сможете писать серьезно. Но когда тебе чертовски больно, используй это — не жульничай.
Эрнест Хемингуэй

Самый верный совет писателю, я думаю, таков: постарайтесь научиться дышать глубоко, по-настоящему ощущать вкус пищи, когда едите, а когда спите, по-настоящему спать. Старайтесь изо всех сил быть полностью живыми, а когда смеетесь, смейтесь как черти. А когда вы злитесь, становитесь хорошим и злым. Постарайся быть живым. Ты скоро умрешь.
Эрнест Хемингуэй

Для вас очень хорошо писать просто, и чем проще, тем лучше. Но не начинайте думать так проклято просто. Знайте, насколько это сложно, а затем сформулируйте это просто.
Эрнест Хемингуэй

Первый набросок — дерьмо.
Эрнест Хемингуэй

Я всегда стараюсь писать по принципу айсберга. На каждую видимую часть приходится семь восьмых под водой.
Эрнест Хемингуэй

Не забудьте записать прогноз погоды в свою чертову книгу — погода очень важна.
Эрнест Хемингуэй

Беспокойство лишает возможности писать и затупите инструмент, которым вы пишете. Но я предпочел бы, чтобы он был согнут и затуплен, и знал, что мне придется снова обточить его, придать ему форму, приложить к нему точильный камень, и знать, что мне есть о чем написать, чем чтобы он был ярким, сияющим и нечего сказать, или гладкая и хорошо смазанная в шкафу, но неиспользованная.
Эрнест Хемингуэй

Мы все ученики в ремесле, где никто никогда не станет мастером редактируй трезвым.
Эрнест Хемингуэй

Мое письмо — ничто, мой бокс — все.
Эрнест Хемингуэй

Чтобы добиться успеха в письме, используйте короткие предложения.
Эрнест Хемингуэй

Напишите подробно и ясно о том, что болит.
Эрнест Хемингуэй

Какая разница, если ты живешь в маленьком живописном сарае, окруженном 300 слабоумными козами и твоей верной собакой? Вопрос: умеете ли вы писать?
Эрнест Хемингуэй

Самое сложное в написании романа — это закончить его.
Эрнест Хемингуэй

Вы можете писать в любое время, когда вас оставят в покое и не будут вас прерывать. Вернее, сможете, если будете достаточно безжалостны. Но лучше всего писать, конечно, когда ты влюблен.
Эрнест Хемингуэй

Вы понимаете, что хорошо пишете, когда выбрасываете хорошие вещи в мусорную корзину.
Эрнест Хемингуэй

Бедный Фолкнер. Он действительно думает, что большие эмоции исходят от громких слов? Он думает, что я не знаю десятидолларовых слов. Я знаю их всех. Но есть более старые, простые и лучшие слова, и именно их я использую.
Эрнест Хемингуэй

Писательство и путешествия расширяют вашу задницу, если не ваш разум, и я люблю писать стоя.
Эрнест Хемингуэй

Есть события настолько великие, что если писатель участвовал в них, то его обязанность — писать правдиво, а не претендовать на то, чтобы изменить их вымыслом.
Эрнест Хемингуэй

Труднее писать от третьего лица, но преимущество в том, что вы лучше передвигаетесь.
Эрнест Хемингуэй

Найдите то, что вызвало у вас эмоции; какое действие вызвало у вас волнение. Затем запишите это так, чтобы читатель тоже мог это увидеть. Проза — это архитектура, а не внутреннее убранство, и с барокко покончено.
Эрнест Хемингуэй

Работа каждый день. Неважно, что произошло накануне или ночью, вставай и кусай ноготь.
Эрнест Хемингуэй

Тебе не нравится писать письма? Да, потому что это отличный способ не работать и при этом чувствовать, что ты что-то сделал.
Эрнест Хемингуэй

Это было приятное кафе, теплое, чистое и дружелюбное, и я повесил свою старую непромокаемую куртку на вешалку сушиться, а изношенную и обветренную фетровую шляпу положил на вешалку над скамейкой и заказал кофе с молоком. Официант принес, я достал из кармана пальто блокнот и карандаш и начал писать.
Эрнест Хемингуэй

Вы знаете, что художественная литература, вернее, проза, пожалуй, самая грубая из всех писательских ремесел. У вас нет ссылки, старой важной ссылки. У вас есть лист чистой бумаги, карандаш и обязательство изобретать правдивее, чем все может быть правдой. Вы должны взять то, что неосязаемо, и сделать его полностью осязаемым, а также сделать так, чтобы оно казалось нормальным и чтобы оно могло стать частью опыта человека, который это читает.
Эрнест Хемингуэй

Легкое письмо затрудняет чтение.
Эрнест Хемингуэй

Я пытался писать тогда и столкнулся с величайшей трудностью, помимо знания того, что ты действительно чувствуешь, а скорее того, что ты должен был чувствовать, и тебя учили чувствовать, заключался в том, чтобы записать то, что ты чувствуешь. действительно произошло в действии; какие реальные вещи вызвали эмоцию, которую вы испытали.
Эрнест Хемингуэй

Нет такого понятия, как хорошее письмо – есть только отличное переписывание!
Эрнест Хемингуэй

Чем дальше вы пишете, тем больше вы одиноки.
Эрнест Хемингуэй

В течение долгого времени я пытался просто писать как можно лучше. Иногда мне везет, и я пишу лучше, чем могу.
Эрнест Хемингуэй

Все, что вам нужно сделать, это написать правду и не заботиться о том, какова его судьба.
Эрнест Хемингуэй

Если бы он написал это, он мог бы избавиться от этого. Он избавился от многих вещей, написав их.
Эрнест Хемингуэй

В письме нет левого и правого. Есть только хорошее и плохое письмо.
Эрнест Хемингуэй

Найдите лучших писателей, платите им за написание и избегайте опечаток любой ценой.
Эрнест Хемингуэй

Попробуйте писать по-английски прямо; никогда не используйте сленг, кроме как в диалогах, и то только в случае необходимости. Потому что весь сленг портится за короткое время. Я использую только бранные слова, например, которые просуществовали по крайней мере тысячу лет, чтобы не получить вещи, которые будут просто своевременными, а затем испортятся.
Эрнест Хемингуэй

Никогда не пишите о месте, пока вы не уедете из него, потому что это дает вам перспективу очень удачливые лжецы.
Эрнест Хемингуэй

Я пишу описание от руки, потому что это труднее всего для меня, и вы ближе к бумаге, когда работаете вручную, но я использую пишущую машинку для диалога, потому что люди говорят так, как работает пишущая машинка.
Эрнест Хемингуэй

Читайте все, что я пишу, ради удовольствия. Что бы вы ни нашли, это будет мерой того, что вы привнесли в чтение.
Эрнест Хемингуэй

Каждый день, когда он не писал, утешался, был тем, что он презирал, притуплял его способности и смягчал его желание работать, так что, в конце концов, он вообще не работал.
Эрнест Хемингуэй

Вы ничего не можете сделать, кроме как попытаться написать так, как было. Так что вы должны писать каждый день лучше, чем вы можете, и использовать печаль, которая у вас есть сейчас, чтобы узнать, как пришла ранняя печаль. И вы должны всегда помнить то, во что вы верили, потому что, если вы это знаете, они будут там в письме, и вы не предадите их. Письмо — это единственный прогресс, который вы делаете.
Эрнест Хемингуэй

Геттисбергский адрес был таким коротким не случайно. Законы прозы так же непреложны, как законы полета, математики, физики.
Эрнест Хемингуэй

Пишите как можно лучше и заканчивайте начатое.
Эрнест Хемингуэй

Вечером никогда не ложитесь спать, не зная, что вы напишете завтра.
Эрнест Хемингуэй

Мне всегда нравится на войне. Всегда есть шанс, что вы проснетесь на следующее утро и будете убиты, и вам не придется писать.
Эрнест Хемингуэй

Вы читаете то, что написали, и, как всегда останавливаетесь, когда знаете, что произойдет дальше, вы продолжаете. Вы пишете до тех пор, пока не приходите к месту, где у вас все еще есть сок и вы знаете, что произойдет дальше, и вы останавливаетесь и пытаетесь дожить до следующего дня, когда вы снова наткнетесь на это.
Эрнест Хемингуэй

Хотел бы я писать достаточно хорошо, чтобы писать о самолетах. Фолкнер сделал это очень хорошо в Пилоне, но вы не можете сделать то, что сделал кто-то другой, хотя вы могли бы сделать это, если бы они этого не сделали.
Эрнест Хемингуэй

Живите, чтобы записать.
Эрнест Хемингуэй

Лучший способ всегда останавливаться, когда дела идут хорошо и когда вы знаете, что будет дальше. Если вы будете делать это каждый день… вы никогда не застрянете. Всегда останавливайтесь, пока у вас все идет хорошо, и не думайте об этом и не беспокойтесь об этом, пока не начнете писать на следующий день. Таким образом, ваше подсознание будет работать над этим все время. Но если вы думаете об этом сознательно или беспокоитесь об этом, вы убьете его, и ваш мозг устанет еще до того, как вы начнете.
Эрнест Хемингуэй

Об океане стоит писать так же, как и о человеке.
Эрнест Хемингуэй

История писалась сама собой, и мне было трудно за ней успевать.
Эрнест Хемингуэй

Ты пишешь книгу, которая тебе нравится на протяжении многих лет, а потом ты видишь, что с ней происходит, это все равно, что помочиться в пиво твоего отца.
Эрнест Хемингуэй

Я бы написал одно истинное предложение, а затем продолжил бы оттуда.
Эрнест Хемингуэй

В том, что пишет человек, может быть не сразу различимо, и в этом ему иногда везет; но в конце концов они становятся совершенно ясными, и благодаря им и той степени алхимии, которой он обладает, он либо выдержит, либо будет забыт.
Эрнест Хемингуэй

Прикоснуться ко всему этому новому миру литературы, имея время читать в таком городе, как Париж, где можно хорошо жить и работать, независимо от того, насколько ты беден, было все равно, что иметь великое сокровище дано тебе.
Эрнест Хемингуэй

Все мои ровесники писали романы, а мне все еще было трудно написать абзац.
Эрнест Хемингуэй

Напишите историю, уберите все хорошие реплики и посмотрите, работает ли она.
Эрнест Хемингуэй

Никто из тех, кто когда-либо покидал свою страну, никогда не писал ничего достойного печати. Даже не в газетах.
Эрнест Хемингуэй

Теперь ты будешь писать прямо, просто и хорошо. Это начало. Что, если я не прямой, простой и хороший? Как вы думаете, я могу так писать?» Напишите, как вы себя чувствуете, но сделайте это прямо.
Эрнест Хемингуэй

Письмо — это неуклюжая попытка найти символы для бессловесности.
Эрнест Хемингуэй

Детали делают истории человечными, и чем более человечной может быть история, тем лучше.
Эрнест Хемингуэй

Хотя одна часть письма прочна, и вы не причиняете ей вреда, говоря о ней, другая хрупка, и если вы говорите об этом, структура трескается, и у вас ничего не остается.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя для писателей

Многие писатели, в том числе самые популярные в прошлом столетии, питали особое обожание к Эрнесту Хемингуэю. Его романы, писательские стратегии и образ мышления повлияли на многих начинающих и профессиональных писателей, дав им возможность заглянуть в его мысли. Однако на этом его влияние не заканчивается. Сам Хемингуэй оставил замечательные слова, которые современные писатели по-прежнему найдут ценными, несмотря на то, что они существуют в постоянно меняющемся мире.

Вот коллекция цитат Эрнеста Хемингуэя для писателей.

Не беспокойтесь. Вы всегда писали раньше и будете писать сейчас.
Эрнест Хемингуэй

Все, что вам нужно сделать, это написать одно верное предложение. Напишите самое верное предложение, которое вы знаете.
Эрнест Хемингуэй

Если я начинал писать подробно, или как кто-то представляет или представляет что-то, я обнаруживал, что могу вырезать этот завиток или орнамент, выбросить его и начать с первого написанного мной настоящего простого повествовательного предложения. .
Эрнест Хемингуэй

Именно в этой комнате я научился не думать ни о чем, что писал, с того момента, как перестал писать, и до тех пор, пока не начал снова на следующий день. Таким образом, мое подсознание работало бы над этим, и в то же время я слушал бы других людей и все замечал.
Эрнест Хемингуэй

Напишите лучшую историю, какую только сможете, и напишите ее как можно прямее.
Эрнест Хемингуэй

Я решил, что напишу по одной истории о каждой вещи, о которой я знаю.
Эрнест Хемингуэй

Надо было потренироваться, устать в теле, и очень хорошо было заняться любовью с тем, кого любишь. Это было лучше всего. Но потом, когда ты был пуст, нужно было читать, чтобы не думать и не волноваться о своей работе, пока ты не сможешь сделать ее снова.
Эрнест Хемингуэй

Я уже научился никогда не опорожнять колодец своего письма, а всегда останавливаться, когда в глубокой части колодца еще что-то есть, и позволять ему наполняться ночью из источников, которые питали Это.
Эрнест Хемингуэй

Когда я писал, мне нужно было читать после того, как я написал. Если бы вы продолжали думать об этом, вы бы потеряли то, что писали, прежде чем смогли бы продолжить это на следующий день.
Эрнест Хемингуэй

Когда мне нужно было это написать, это было единственное, что я мог сделать, и у меня не было выбора. Дайте нарастать давлению. Тем временем я напишу длинный рассказ о том, что знаю лучше всего.
Эрнест Хемингуэй

Что я знал лучше всего, о чем я не написал и потерял? Что я знал о самом деле и о чем заботился больше всего? Выбора вообще не было.
Эрнест Хемингуэй

Это был очень простой рассказ под названием «Вне сезона», и я пропустил его реальный конец, который заключался в том, что старик повесился. Это было опущено в моей новой теории о том, что вы можете пропустить что угодно, если знаете, что вы пропустили, а пропущенная часть укрепит историю и заставит людей почувствовать нечто большее, чем они понимают.
Эрнест Хемингуэй

Все, что я должен сделать сейчас, это оставаться в здравом уме до утра, когда я снова приступлю к работе.
Эрнест Хемингуэй

Вам не следует писать, если вы не умеете писать.
Эрнест Хемингуэй

Я сказал, что не верю, что кто-то может писать иначе, чем самое лучшее, что он может написать, не разрушая свой талант.
Эрнест Хемингуэй

С тех пор, как я начал разбирать все свои записи, избавляться от всех средств и пытаться делать, а не описывать, писать было замечательно. Но это было очень трудно, и я не знал, смогу ли когда-нибудь написать что-нибудь столь длинное, как роман. Часто мне требовалось целое утро работы, чтобы написать абзац.
Эрнест Хемингуэй

Я устал от литературной жизни, если это была литературная жизнь, которую я вел, и уже скучал по неработающему и чувствовал смертельное одиночество, которое приходит в конце каждого дня, что впустую в вашей жизни.
Эрнест Хемингуэй

После написания рассказа я всегда был опустошен, одновременно печален и счастлив, как будто занимался любовью, и я был уверен, что это очень хороший рассказ, хотя я не знал, насколько хорош, пока не прочитал это на следующий день.
Эрнест Хемингуэй

Ни слез у писателя, ни слез у читателя.
Эрнест Хемингуэй

Любой, кто говорит, что хочет быть писателем и не пишет, не пишет.
Эрнест Хемингуэй

Организации писателей смягчают одиночество писателя, но я сомневаюсь, что они улучшают его письмо…. Ибо он делает свою работу в одиночку, и если он достаточно хороший писатель, он должен каждый день сталкиваться с вечностью или ее отсутствием.
Эрнест Хемингуэй

Все плохие писатели влюблены в эпос.
Эрнест Хемингуэй

Как писатель, вы не должны судить, вы должны понимать.
Эрнест Хемингуэй

Если писатель знает достаточно о том, о чем он пишет, он может опустить то, что знает. Достоинство движения айсберга заключается в том, что только одна девятая его часть находится над водой.
Эрнест Хемингуэй

Писатель должен быть столь же честен и честен, как священник Божий. Он либо честен, либо нет, как женщина либо целомудренна, либо нет, и после одного нечестного письма он уже никогда не будет прежним.
Эрнест Хемингуэй

Проблема писателя не меняется. Он сам меняется, и мир, в котором он живет, меняется, но его проблема остается прежней. Всегда важно писать правдиво и, найдя истину, спроецировать ее так, чтобы она стала частью опыта человека, который ее читает.
Эрнест Хемингуэй

Писатель должен писать то, что он хочет сказать, а не говорить это.
Эрнест Хемингуэй

Серьезного писателя не следует путать с серьезным писателем. Серьезный писатель может быть ястребом, канюком или даже попугаем, но серьезный писатель всегда чертова сова.
Эрнест Хемингуэй

Некоторые писатели рождены только для того, чтобы помочь другому писателю написать одно предложение.
Эрнест Хемингуэй

Те, кто говорят, что хотят быть писателями, и не пишут, не пишут.
Эрнест Хемингуэй

Изобретать на основе знания означает производить изобретения, которые являются истинными. У каждого мужчины должен быть встроенный автоматический детектор дерьма, работающий внутри него. У него также должна быть ручная дрель и рукоятка на случай, если машина сломается. Если вы собираетесь писать, вы должны выяснить, что для вас плохо. Отчасти этому ты учишься быстро, а затем узнаешь, что полезно для тебя.
Эрнест Хемингуэй

Писатель должен писать то, что еще не было написано, или бить мертвецов за то, что они сделали.
Эрнест Хемингуэй

Писателя можно сравнить с колодцем. Сколько писателей, столько и видов колодцев. Главное, чтобы в колодце была хорошая вода, и лучше брать регулярное количество, чем выкачивать колодец насухо и ждать, пока он снова наполнится.
Эрнест Хемингуэй

Первое и самое важное, по крайней мере, для современных писателей, это очистить язык, обнажить его до костей.
Эрнест Хемингуэй

Если писатель перестанет наблюдать, ему конец. Опыт передается посредством тщательного наблюдения за мелкими деталями.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя о книгах

Сестра Хемингуэя, Марселин, однажды написала о пристрастиях своего брата к чтению. В молодые годы они много читали, и с возрастом эта любовь только углублялась. Некоторые из причин, по которым он любит читать и любить книги, — освободить свой разум, расслабиться, учиться и перезаряжаться. При этом он не ограничивался чтением книг — успевал только читать газету и другие издания.

Если вы ищете слова Эрнеста Хемингуэя о книгах, вам нужен список ниже!

Все хорошие книги похожи тем, что они правдивее, чем если бы они были на самом деле, и после того, как вы дочитаете одну, вы почувствуете, что все, что произошло с вами и потом, все принадлежит вам: хорошее и плохое, самое экстаз, угрызения совести и печаль, люди и места, и какая была погода. Если вы можете сделать так, чтобы вы могли дать это людям, тогда вы писатель.
Эрнест Хемингуэй

Не забудьте записать прогноз погоды в свою чертову книгу — погода очень важна.
Эрнест Хемингуэй

Вся современная американская литература происходит из одной книги Марка Твена под названием «Гекльберри Финн».
Эрнест Хемингуэй

Если книга хорошая, о чем-то, что вы знаете, и написана правдиво, и перечитывая ее, вы видите, что это так, вы можете позволить пацанам тявкать и шум будет иметь то приятное звук, который издают койоты очень холодной ночью, когда они на снегу, а вы находитесь в своей собственной хижине, которую вы построили или оплатили своей работой.
Эрнест Хемингуэй

Когда я работаю над книгой или рассказом, я пишу каждое утро как можно раньше после рассвета. Вас никто не беспокоит, прохладно или холодно, а вы приходите на работу и согреваетесь, пока пишете. . . Когда вы останавливаетесь, вы так же пусты, и в то же время никогда не пусты, но наполнены, как когда вы занимались любовью с тем, кого любите. Ничто не может навредить вам, ничего не может случиться, ничто ничего не значит до тех пор, пока на следующий день вы не сделаете это снова. Трудно пережить ожидание следующего дня.
Эрнест Хемингуэй

Для настоящего писателя каждая книга должна быть новым началом, когда он снова пытается достичь чего-то недостижимого.
Эрнест Хемингуэй

Я пытался уменьшить количество ненормативной лексики, но при написании книги я сократил ее настолько, что, боюсь, мало что могло выйти. Возможно, нам придется рассматривать ее просто как мирскую книгу и надеяться, что следующая книга будет менее мирской или, возможно, более священной.
Эрнест Хемингуэй

Ни одна хорошая книга не была написана, если бы в ней были заранее найдены и вставлены символы. … Я пытался создать настоящего старика, настоящего мальчика, настоящее море, настоящую рыбу и настоящую акулу. Но если бы я сделал их достаточно хорошими и правдивыми, они бы многое значили
Эрнест Хемингуэй

Иногда я читаю свои собственные книги, чтобы подбодрить себя, когда мне трудно писать, а потом я вспоминаю, что это всегда было трудно, и как иногда это было почти невозможно.
Эрнест Хемингуэй

Публикация книг очень разрушительна для писательства. Это даже хуже, чем слишком много заниматься любовью. Потому что, когда ты слишком много занимаешься любовью, ты, по крайней мере, получаешь проклятый кларт, который не похож ни на какой другой свет. Очень чистый и пустой свет.
Эрнест Хемингуэй

В компании людей своего дела вы обычно говорите о книгах других писателей. Чем лучше писатели, тем меньше они будут говорить о том, что написали сами. Джойс был великим писателем и объяснял, что он делает, только придуркам. Другие писатели, которых он уважал, должны были знать, что он делает, читая это.
Эрнест Хемингуэй

По желанию читателя эту книгу можно считать художественной литературой. Но всегда есть шанс, что такая книга беллетристики может пролить некоторый свет на то, что было написано как факт.
Эрнест Хемингуэй

Когда я закончил книгу, я знал, что независимо от того, что делал Скотт и как он себя вел, я должен знать, что это похоже на болезнь, и должен помочь ему, чем смогу, и постараться быть хороший друг. У него было много хороших, хороших друзей, больше, чем у кого бы то ни было из моих знакомых. Но я записался еще одним, независимо от того, мог ли я быть ему полезен или нет. Если бы он мог написать такую же прекрасную книгу, как «Великий Гэтсби», я был уверен, что он мог бы написать еще лучшую. Я еще не знал Зельду, и поэтому я не знал ужасных шансов, которые были против него. Но мы должны были найти их достаточно скоро.
Эрнест Хемингуэй

Как отличить ценную французскую книгу? – Во-первых, это картинки. Тогда это вопрос качества снимков. Тогда это привязка. Если книга хороша, владелец ее правильно переплетет. Все книги на английском переплетены, но плохо переплетены. Нет никакого способа судить их.
Эрнест Хемингуэй

За все четыре года войны не было ни одной действительно хорошей настоящей военной книги. Единственным настоящим письмом, появившимся во время войны, была поэзия. Одна из причин этого в том, что поэтов арестовывают не так быстро, как прозаиков.
Эрнест Хемингуэй

Хорошие части книги могут быть только тем, что писателю посчастливилось услышать, или это могут быть обломки всей его проклятой жизни — и одно не хуже другого.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Самые вдохновляющие цитаты Эрнеста Хемингуэя

Эрнест Хемингуэй оставил после себя впечатляющее собрание шедевров профессионалов и относится к нему как к профессионалам. вдохновение. Его жизнь, писательский путь, включая его взлеты и падения, и то, как он продолжал, содержат много уроков и советов, которые многие могут найти мотивирующими или ободряющими. Это касается не только писателей, поскольку его слова продолжают вдохновлять даже тех, кто не связан с литературой.

Каждый сталкивается с разными трудностями при письме, поэтому вот коллекция самых вдохновляющих цитат Хемингуэя, которые помогут вам в этом.

Писать — это то, что вы никогда не сможете сделать так хорошо, как это можно сделать. Это вечный вызов, и это труднее всего, что я когда-либо делал, поэтому я делаю это. И это делает меня счастливым, когда я делаю это хорошо.
Эрнест Хемингуэй

Я должен писать, чтобы быть счастливым, независимо от того, платят мне за это или нет. Но это адская болезнь, с которой можно родиться. Мне нравится это делать. Что еще хуже. Что превращает его из болезни в порок. Затем я хочу сделать это лучше, чем кто-либо когда-либо делал, что превращает это в навязчивую идею. Одержимость ужасна. Надеюсь, вы ничего не получили. Это единственное, что у меня осталось.
Эрнест Хемингуэй

Обычно я никогда ничего не читаю перед тем, как написать утром, чтобы попытаться откусить старый гвоздь без посторонней помощи, без влияния, и никто не подаст вам прекрасный пример или не сидит, глядя через ваше плечо.
Эрнест Хемингуэй

Все критики, которые не смогли заработать себе репутацию, обнаружив вас, надеются сделать ее, с надеждой предсказав ваше приближающееся бессилие, неудачу и общее высыхание натуральных соков.
Эрнест Хемингуэй

Не позволяйте себе ускользнуть и получить идеальных персонажей… оставьте их людьми, людьми, людьми, и не позволяйте им стать символами.
Эрнест Хемингуэй

В действительно хорошем письме, сколько бы раз вы его ни читали, вы не знаете, как это делается. Это потому, что во всех великих произведениях есть тайна, и эта тайна не раскрывается. Он продолжается и всегда актуален. Каждый раз, когда вы перечитываете, вы видите или узнаете что-то новое.
Эрнест Хемингуэй

Хорошее письмо — это настоящее письмо. Если человек сочиняет историю, она будет правдива пропорционально количеству знаний о жизни, которыми он обладает, и насколько он добросовестен; так что, когда он что-то выдумывает, это так, как должно быть на самом деле.
Эрнест Хемингуэй

Чем больше я остаюсь один и не беспокоюсь, тем лучше я могу функционировать.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу цитат Хемингуэя о писательстве}

Hemingway Quotes On Literature

Невозможно игнорировать плодотворный вклад Эрнеста Хемингуэя в литературу. Он помог направить область на новый курс, его стиль письма стал одной из отличительных черт его литературы. Более того, его явное влияние на современных писателей неоспоримо. Его понимание письма и литературы продолжает процветать по мере того, как мир стареет, даже когда появляется новое поколение.

Следующая подборка содержит цитаты Хемингуэя о литературе.

Мне никогда не приходилось выбирать тему — моя тема выбрала меня.
Эрнест Хемингуэй

Мадам, все истории, если продолжать их достаточно долго, заканчиваются смертью, и он не настоящий рассказчик, который стал бы скрывать это от вас.
Эрнест Хемингуэй

Кто-то позади вас, когда вы ловите рыбу, так же плох, как кто-то, кто заглядывает вам через плечо, когда вы пишете письмо своей девушке.
Эрнест Хемингуэй

Как просто было бы писать литературу, если бы нужно было только писать по-другому то, что хорошо написано. Именно потому, что в прошлом у нас были такие великие писатели, писателя загоняют далеко за пределы того, куда он может пойти, туда, где ему никто не может помочь.
Эрнест Хемингуэй

Пародия — последнее прибежище разочарованного писателя. Пародии — это то, что вы пишете, когда являетесь младшим редактором Harvard Lampoon. Чем больше литературное произведение, тем легче пародия. Шаг вперед от написания пародий — это писать на стене над писсуаром.
Эрнест Хемингуэй

Когда у меня появляется идея, я убавляю пламя, как если бы это была маленькая спиртовка, до упора. Затем он взрывается, и это моя идея.
Эрнест Хемингуэй

В Америке не может быть великой литературы, пока ее авторы не научатся безоговорочно доверять ей и искренне любить ее.
Эрнест Хемингуэй

^{Наверх Цитаты Хемингуэя о письме}

Цитаты Хемингуэя о работе

Эрнест Хемингуэй, один из самых известных американских писателей 20-го века и журналист, скорее всего, развил особое понимание работы как части письма. Будь то рабочие привычки или выполнение работы, есть слова Хемингуэя, от которых сегодняшнее поколение может извлечь пользу, просто изучив или ознакомившись с ними.

Изучите цитаты Хемингуэя о работе в коллекции ниже.

Вы должны быть готовы работать всегда без аплодисментов.
Эрнест Хемингуэй

Великое дело – продержаться и выполнить свою работу, видеть, слышать, учиться и понимать; и пиши, когда есть что-то, что ты знаешь; и не до, и ни черта не сильно после.
Эрнест Хемингуэй

Когда я работаю над книгой или рассказом, я пишу каждое утро как можно раньше после рассвета. Вас никто не беспокоит, прохладно или холодно, а вы приходите на работу и согреваетесь, пока пишете. . . Когда вы останавливаетесь, вы так же пусты, и в то же время никогда не пусты, но наполнены, как когда вы занимались любовью с тем, кого любите. Ничто не может навредить вам, ничего не может случиться, ничто ничего не значит до тех пор, пока на следующий день вы не сделаете это снова. Трудно пережить ожидание следующего дня.
Эрнест Хемингуэй

Теперь он никогда не напишет то, что приберег для написания, пока не будет знать достаточно, чтобы написать это хорошо. Что ж, ему не придется потерпеть неудачу и при попытке написать их. Может быть, вы никогда не смогли бы их написать, и поэтому вы отложили их и отложили начало. Ну, теперь он никогда не узнает.
Эрнест Хемингуэй

Стирать семь карандашей номер два — это хороший рабочий день.
Эрнест Хемингуэй

Мои рабочие привычки просты: долгие периоды размышлений, короткие периоды письма.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя о жизни

Как и все остальные, жизнь Хемингуэя не была сказкой. Он не был писателем с самого начала. Он был бывшим репортером, журналистом и волонтером бригады скорой помощи во время Первой мировой войны. За его успехом и наследием стоят взлеты и неудачи. К сожалению, он пережил депрессию, две последовательные авиакатастрофы, ожоги третьей степени, а затем покончил жизнь самоубийством. Тем не менее, в течение своей писательской жизни он использовал свой опыт, хороший и плохой, в различных случаях, в том числе в своих литературных произведениях.

Ознакомьтесь с цитатами Хемингуэя о жизни в следующем сборнике.

Чтобы писать о жизни, сначала нужно ее прожить.
Эрнест Хемингуэй

В лучшем случае писательство — это одинокая жизнь.
Эрнест Хемингуэй

Труднее всего писать честную прозу о людях. Сначала вы должны знать предмет; то вы должны знать, как писать.
Эрнест Хемингуэй

Ужасно, когда люди пишут о твоей личной жизни, пока ты жив. Я пытался остановить это всеми возможными способами, но было много злоупотреблений со стороны людей, которым я доверял. Вы не можете перестать доверять людям в жизни, но я научился быть немного осторожным. Чтобы заставить людей заслуживать доверия, нужно доверять им.
Эрнест Хемингуэй

Единственное место, где можно было увидеть жизнь и смерть, т.е. э., насильственная смерть теперь, когда войны закончились, была на арене для боя быков, и мне очень хотелось поехать в Испанию, где я мог бы ее изучить. Я пытался научиться писать, начиная с самых простых вещей, а одна из самых простых вещей и самая основная — это насильственная смерть.
Эрнест Хемингуэй

^{Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя о таланте

Мудрость Хемингуэя не ограничивается писательством, литературой или книгами. Он был талантливым человеком, поэтому неудивительно, что он сам цитировал такие цитаты. Хотя в этой области не так много, этих слов достаточно, чтобы выразить его мысль о таланте и его вкладе в чью-то жизнь. Если это вас заинтересовало, взгляните на список ниже!

Настоящая серьезность в отношении письма является одним из двух обязательных требований. Другое дело, к сожалению, талант.
Эрнест Хемингуэй

Ваш талант зависит от того, как вы зарабатываете на жизнь.
Эрнест Хемингуэй

Во-первых, должен быть талант. . .Тогда должна быть дисциплина. . .Тогда должно быть. . .и абсолютная совесть. . .для предотвращения подделки.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу цитат Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя о времени

Несмотря на недолгую жизнь, Хемингуэй многого достиг и испытал за пределами своего писательского пути. Конечно, успех Эрнеста Хемингуэя не пришел в одночасье. Он использовал имеющееся время, чтобы удовлетворить свою страсть к писательству, не оставляя других своих увлечений.

Говоря о времени и его ценности, краткий список ниже показывает цитаты Эрнеста Хемингуэя о времени.

Всю жизнь смотрю на слова так, как будто вижу их впервые.
Эрнест Хемингуэй

Есть вещи, которым нельзя научиться быстро, и за их приобретение приходится дорого платить временем, которое у нас есть. Это самые простые вещи, и поскольку человеку требуется целая жизнь, чтобы узнать их, то немногое, что каждый человек получает от жизни, очень дорого обходится и является единственным наследием, которое он должен оставить.
Эрнест Хемингуэй

На самом деле, если писателю нужен словарь, он не должен писать. Он должен был прочитать словарь не менее трех раз от начала до конца, а затем одолжить его тому, кто в нем нуждается. Есть только определенные слова, которые являются действительными, а сравнения (принесите мне мой словарь) подобны неисправным боеприпасам (самое низкое, что я могу придумать в настоящее время).
Эрнест Хемингуэй

^{Цитаты Хемингуэя о писательстве}

Цитаты Хемингуэя об обучении

Как и большинство хобби или профессий, писательство требует обучения. Эрнест Хемингуэй был плодовитым писателем, но это не освобождает его от подготовки или обучения. Это включает в себя написание прозы или рассказа. Если вам нужен небольшой толчок, когда дело доходит до письма или любой другой области, ознакомьтесь с коллекцией ниже! Ниже приведены цитаты Хемингуэя о тренировках, которые, возможно, дадут вам желаемую мотивацию.

Все, что делал художник или писал писатель, было частью его обучения и подготовки к тому, что он должен был делать.
Эрнест Хемингуэй

Мыши: Как лучше всего обучать писателя в раннем возрасте? Ю. Ч.: Несчастливое детство.
Эрнест Хемингуэй

Я учился никогда не пить ни после обеда, ни перед тем, как писать, ни во время письма.
Эрнест Хемингуэй

^{Вернуться к началу цитат Хемингуэя о писательстве}

Эрнест Хемингуэй, один из величайших американских писателей и журналистов 20-го века, оказал несравнимое влияние на литературу и писателей в этой области. Его блестящий стиль письма, умение рассказывать истории и страсть к письму внесли свой вклад в наследие, которое он оставил будущим поколениям для размышлений. Следовательно, для людей естественно искать его цитаты или слова мудрости, особенно во всем, что связано с письмом. Они, как и он, остаются вне времени в этом быстро меняющемся мире.

Нужно больше вдохновения для написания, кроме этих цитат Эрнеста Хемингуэя? Ознакомьтесь с нашей коллекцией цитат о писательстве от других авторов здесь.

CJ вырос, восхищаясь книгами. Его семья владела небольшим книжным магазином на протяжении всего его раннего детства, и он проводил выходные, листая книгу за книгой, всегда обязательно читая те, которые казались наиболее интересными. С тех пор мало что изменилось, за исключением того, что некоторые из тех интересных книг, которые он берет с полки, были разработаны его компанией!

Снега Килиманджаро — Э. Хемингуэй

Килиманджаро — заснеженная гора высотой 19 710 футов, которая считается самой высокой горой в Африке. Его западная вершина называется Масаи «Нгадже Нгай», Дом Бога. Ближе к западной вершине находится высушенный и замороженный труп леопарда. Никто не объяснил, что леопард искал на такой высоте.

Снега Килиманджаро

ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, ЧТО ЭТО безболезненно, — сказал он. — Вот как ты узнаешь, когда это начнется.

«Правда?»

«Абсолютно. Я ужасно сожалею о запахе. Это должно вас беспокоить.»

«Не надо! Пожалуйста, не надо.»

«Посмотрите на них,» сказал он. «Теперь это зрение или запах, который приводит их в такое состояние?»

Кровать, на которой лежал мужчина, находилась в широкой тени мимозы, и, когда он смотрел сквозь тень на зарево равнины, три большие птицы непристойно сидели на корточках, а в небе еще дюжина парила, быстро движущиеся тени, когда они проходили.

— Они там с того дня, как сломался грузовик, — сказал он. «Сегодня они впервые зажглись на земле. Сначала я очень внимательно наблюдала за тем, как они плыли, на случай, если когда-нибудь захочу использовать их в рассказе. Теперь это смешно». .

– Я только говорю, – сказал он. — Гораздо легче, если я поговорю. Но я не хочу вас беспокоить.

— Ты знаешь, меня это не беспокоит, — сказала она. «Дело в том, что я так сильно нервничаю из-за того, что не могу ничего сделать. Я думаю, мы могли бы сделать это как можно проще, пока не прилетит самолет».

«Или пока самолет не прилетит.»

«Пожалуйста, скажите мне, что я могу сделать. Я должен что-то сделать.

«Ты можешь оторвать ногу, и это может остановить его, хотя я в этом сомневаюсь. Или ты можешь стрелять в меня. Ты теперь хорошо стреляешь. Я научил тебя стрелять, не так ли?»

«Пожалуйста, не говори так. Нельзя ли тебе почитать?»

«Читать что?»

«Что-нибудь в книге, чего мы не читали.»

«Я не могу это слушать», — сказал он. «Говорить легче всего. Мы ссоримся, и от этого время проходит».

«Я не ссорюсь. Я никогда не хочу ссориться. Не будем больше ссориться. Как бы мы ни нервничали. Может быть, они сегодня вернутся с другим грузовиком. Может, самолет прилетит».

— Я не хочу двигаться, — сказал мужчина. «Нет смысла переезжать сейчас, кроме как облегчить вам задачу».

«Это трусость.»

«Неужели вы не можете позволить человеку умереть так комфортно, как он может, не обзывая его? Что толку меня лязгать?»

«Ты не умрешь».

«Не глупи. Я сейчас умираю. Спроси у этих ублюдков.» Он посмотрел туда, где сидели огромные грязные птицы, их голые головы утопали в сгорбленных перьях. Четвертый направился вниз, чтобы быстро пробежать, а затем медленно вразвалочку направился к остальным.

«Они вокруг каждого лагеря. Их не замечаешь. Ты не умрешь, если не сдашься.»

«Где ты это вычитал? Ты такой дурак.»

«Вы можете подумать о ком-то другом.»

«Ради Христа, — сказал он, — это было мое ремесло».

Тогда он лег и помолчал некоторое время, глядя сквозь мерцающую жаром равнину на опушку куста. Там было несколько томми, которые казались крошечными и белыми на фоне желтого, а вдали он увидел стадо зебр, белых на фоне зелени куста. Это был приятный лагерь под большими деревьями на холме, с хорошей водой, а рядом была почти сухая прорубь, куда по утрам слетались рябчики.

«Хочешь, я почитаю?» она спросила. Она сидела на холщовом стуле рядом с его койкой. «Подул ветерок.

«Нет, спасибо.»

«Может, грузовик приедет.»

«Мне плевать на грузовик.»

«Да.»

«Тебе наплевать на многие вещи, которые мне не интересны.»

«Не так много, Гарри.»

«Как насчет выпить?»

«Предполагается, что это вредно для тебя. В «Блэке» сказано, что нужно избегать любого алкоголя.

Тебе нельзя пить.»

«Моло!» он крикнул.

«Да Бвана».

«Принеси виски-содовую».

«Да Бвана».

«Ты не должен,» сказала она. «Вот что я имею в виду, говоря о сдаче. Там написано, что это

плохо для вас. Я знаю, что это плохо для тебя.»

— Нет, — сказал он. «Это хорошо для меня.»

Так что теперь все кончено, подумал он. Так что теперь у него никогда не будет шанса

, чтобы закончить. Вот так все и закончилось, перепалкой за выпивкой. С

гангрена началась в правой ноге у него не было боли и с болью

ужас ушел, и все, что он чувствовал теперь, было сильной усталостью и гневом, что это был конец. Для того, что сейчас грядет, у него было очень мало любопытства.

В течение многих лет оно преследовало его; но теперь это ничего не значило само по себе. Это было

странно, как легко это удалось из-за достаточной усталости.

Теперь он никогда не напишет то, что приберег для написания, пока не будет знать достаточно, чтобы писать хорошо. Что ж, ему не придется потерпеть неудачу и при попытке написать их. Может быть, вы никогда не смогли бы их написать, и поэтому вы отложили их и отложили начало. Ну, теперь он никогда не узнает.

«Лучше бы мы никогда не приходили», — сказала женщина. Она смотрела на него, держащего стакан, и кусала губу. «Ты никогда не получил бы ничего подобного в Париже. Ты всегда говорил, что любишь Париж. Мы могли бы остаться в Париже или уехать куда угодно. Я бы поехал куда угодно. Я сказал, что поеду, куда ты захочешь. стрелять, мы могли бы отправиться на съемки в Венгрию и чувствовать себя комфортно».

— Ваши чертовы деньги, — сказал он.

— Это несправедливо, — сказала она. «Это всегда было как твоим, так и моим. Я оставил все и пошел туда, куда ты хотел, и я сделал то, что ты хотел сделать. Но я бы хотел, чтобы мы никогда не приходили сюда».

«Вы сказали, что вам понравилось.»

«Была, когда с тобой все было в порядке. Но теперь я ненавижу это. Я не понимаю, почему это должно было случиться с твоей ногой. Что мы сделали, чтобы это случилось с нами?»

«Я полагаю, что я забыл нанести на него йод, когда впервые поцарапал его. Тогда я не обратил на это никакого внимания, потому что я никогда не заражаюсь. Потом, позже, когда стало плохо, он, вероятно, использовал это слабый раствор карболки, когда закончились другие антисептики, которые парализовали мельчайшие кровеносные сосуды и вызвали гангрену». Он посмотрел на нее, «Что еще»

«Я не это имел в виду.»

«Если бы мы наняли хорошего механика вместо полусырого водителя кикуйю, он бы проверил масло и никогда бы не прогорел этот подшипник в грузовике.»

«Я не это имел в виду.»

«Если бы ты не оставил своих людей, своих проклятых людей из Старого Вестбери, Саратоги, Палм-Бич, чтобы сразиться со мной» * «Да ведь я любил тебя. Это не честно. Я люблю тебя сейчас. Я всегда буду любить тебя Разве ты не любишь меня?»

— Нет, — сказал мужчина. «Я так не думаю. Я никогда не думал».

«Гарри, что ты говоришь? Ты сошел с ума. »

«Нет. Мне не из чего выйти.»

— Не пей это, — сказала она. «Дорогой, пожалуйста, не пей это. Мы должны сделать все, что в наших силах».

«Вы делаете это,» сказал он. «Я устал.»

Теперь мысленно он видел железнодорожную станцию в Карагаче, и он стоял со своим рюкзаком, и это была фара Симплон-Оффента, разрезавшая темноту, и он покидал Фракию тогда после отступления. Это была одна из вещей, которую он приберег для записи, когда утром за завтраком выглянул в окно и увидел снег в горах в Булгаффе, а секретарь Нансена спросил старика, был ли это снег, и старик смотрел на него. и говоря: нет, это не снег. Рановато для снега. И секретарь повторяет другим девушкам: «Нет, видите ли». Это не снег и все говорят, Это не снег, мы ошиблись. Но это был снег, и он отправил их в него, когда развил обмен населением. И это был снег, по которому они шли, пока не умерли той зимой.

В тот год в Гоэртале всю рождественскую неделю шел снег, в тот год они жили в доме дровосека с большой квадратной фарфоровой печью, занимавшей полкомнаты, и спали на матрацах, набитых буковыми листьями, в то время как дезертир пришел с окровавленными ногами в снегу. Он сказал, что полиция была прямо за ним, и они дали ему шерстяные носки и заставили жандармов говорить, пока следы не сместились.

В Шрунце, в день Рождества, снег был таким ярким, что глазам больно было смотреть из Weinstube и увидел, что все возвращаются домой из церкви. Там они шли вверх по выглаженной санями желтой от мочи дороге вдоль реки с крутыми сосновыми холмами, тяжелые на плечах лыжи, и где они бежали вниз по леднику над Мадленерхаусом, где снег был таким гладким, как глазурь для торта и легкий, как порох, и он вспомнил бесшумный рывок скорости, когда ты падал, как птица.

Неделю в Мадленерхаусе тогда в снежную бурю играли в карты в дыму при свете фонаря, и ставки становились все выше, чем больше проигрывал герр Лент. В конце концов, он потерял все это. Все, Skischule деньги и всю прибыль за сезон, а затем и его капитал. Он мог видеть его с его длинным носом, поднимающим карты и открывающим «Sans Voir». Тогда всегда были азартные игры. Когда снега не было, вы играли в азартные игры, а когда его было слишком много, вы играли в азартные игры. Он вспомнил все время своей жизни, которое провел в азартных играх.

Но он ни строчки не написал ни об этом, ни о том холодном ярком рождественском дне, когда горы виднелись над равниной, когда Баркер перелетел через линию фронта, чтобы бомбить отпускной поезд австрийских офицеров, расстреливая их из пулемета, когда они разбегались и побежал. Он вспомнил, как Баркер потом пришел в столовую и начал рассказывать об этом. И как стало тихо, а потом кто-то сказал: «Чертов кровожадный ублюдок».0003

Это были те самые австрийцы, которых они убили тогда, с которыми он потом катался на лыжах. Нет, не то же самое. Ганс, с которым он катался на лыжах весь этот год, служил в кайзеровских егерях, и когда они вместе отправились охотиться на зайцев в небольшой долине над лесопилкой, они говорили о битве при Пасубио и о нападении на Пертикару и Асалоне, и он никогда не писал ни слова об этом. Ни Монте-Корона, ни Сетте Коммуни, ни Арсьеро.

Сколько зим он прожил в Форарльберге и Арльберге? Было четыре, и он вспомнил человека, у которого была лиса на продажу, когда они шли в Блуденц, в то время, чтобы купить подарки, и вкус вишневой косточки хорошего кирша, быстро скользящий натиск бегущей пудры по насту. , поет «Привет! Хо! — сказал Ролли! ‘, когда вы бежали на последнем отрезке пути к крутому обрыву, двигаясь прямо, затем пробегая через сад в три поворота, через канаву и на обледенелую дорогу за гостиницей. Расстегивая крепления, высвобождая лыжи и прислоняя их к деревянной стене гостиницы, при свете лампы из окна, где внутри, в дымном, пахнущем молодым вином тепле, играли на аккордеоне.

«Где мы остановились в Париже?» — спросил он женщину, сидевшую рядом с ним в брезентовом кресле теперь уже в Африке.

«В «Крильоне». Вы это знаете.»

«Откуда я это знаю?»

«Здесь мы всегда останавливались. »

«Нет. Не всегда.»

«Там и в павильоне Анри-Катра в Сен-Жермене. Вы сказали, что вам там понравилось».

— Любовь — это навозная куча, — сказал Гарри. «А я петух, который кукарекает».

— Если тебе надо уехать, — сказала она, — обязательно ли убивать все, что ты оставишь? Я имею в виду, ты должен унести все? седло и твои доспехи?»

— Да, — сказал он. «Твои чертовы деньги были моей броней. Моим мечом и моей броней».

«Не надо.»

«Хорошо. Я прекращу это. Я не хочу причинять тебе боль».

«Сейчас немного поздно.»

«Ну ладно. Я продолжу делать тебе больно. Это забавнее. Единственное, что мне когда-либо очень нравилось делать с тобой, я не могу делать теперь».

«Нет, это неправда. Ты любил делать многое, и все, что ты хотел, я делал».

«О, ради бога, хватит хвастаться, а?»

Он посмотрел на нее и увидел, что она плачет.

— Слушай, — сказал он. «Ты думаешь, это весело делать это? Я не знаю, почему я это делаю. Это попытка убить, чтобы сохранить себе жизнь, я полагаю. Я был в порядке, когда мы начали говорить. Я не имел в виду чтобы начать это, а теперь я сумасшедший, как болван, и жесток к тебе, как только могу. Не обращай внимания, дорогая, на то, что я говорю. Я люблю тебя, правда. Ты знаешь, что я люблю тебя. Я никогда никого не любил так, как люблю тебя».

Он впал в знакомую ложь, которой зарабатывал себе на хлеб с маслом.

«Ты мне симпатична.»

— Сука ты, — сказал он. «Ты богатая сука. Это поэзия. Я теперь полон поэзии. Гниль и поэзия. Гнилая поэзия».

«Перестань. Гарри, зачем тебе теперь превращаться в дьявола?»

— Я не люблю ничего оставлять, — сказал мужчина. «Я не люблю оставлять вещи позади».

* * *

Был уже вечер, и он спал. Солнце скрылось за холмом, и по всей равнине лежала тень, а мелкие животные кормились недалеко от лагеря; быстро опуская головы и меняя хвосты, он наблюдал, как они теперь держатся подальше от кустов. Птицы больше не ждали на земле. Все они тяжело взгромоздились на дерево. Их было намного больше. Его личный мальчик сидел у кровати.

— Мемсаиб пошел стрелять, — сказал мальчик. — Бвана хочет?

«Ничего.»

Она пошла зарезать кусок мяса и, зная, как он любит наблюдать за игрой, ушла подальше, чтобы не тревожить этот маленький уголок равнины, который он мог видеть. Она всегда была задумчивой, подумал он. Обо всем, о чем она знала, или читала, или когда-либо слышала.

Не ее вина, что когда он пришел к ней, он был уже конченным. Откуда женщине знать, что ты ничего не значил в своих словах; что вы говорили только по привычке и для удобства? После того, как он перестал иметь в виду то, что сказал, его ложь пользовалась большим успехом у женщин, чем когда он говорил им правду.

Он не столько солгал, сколько не сказал правды. У него была своя жизнь, и она закончилась, а потом он снова прожил ее с другими людьми и большими деньгами, с лучшими из тех же мест и с некоторыми новыми.

Ты не думал, и все было прекрасно. У вас были хорошие внутренние качества, так что вы не развалились таким образом, как это случилось с большинством из них, и вы сделали вид, что вам нет никакого дела до работы, которую вы раньше делали, теперь, когда вы больше не можете ее выполнять. Но про себя ты сказал, что напишешь об этих людях; об очень богатых; что на самом деле ты был не из них, а шпионом в их стране; что вы бросите это и напишете об этом, и на этот раз это будет написано кем-то, кто знал, о чем он писал. Но он никогда бы этого не сделал, потому что каждый день неписания, комфорта, пребывания в том, что он презирал, притуплял его способность и смягчал его желание работать, так что, в конце концов, он вообще не работал. Все люди, которых он знал теперь, чувствовали себя намного спокойнее, когда он не работал. Африка была местом, где он был счастлив в лучшие времена своей жизни, поэтому он приехал сюда, чтобы начать все заново. Они совершили это сафари с минимальным комфортом. Не было трудностей; но роскоши не было, и он думал, что таким образом сможет вернуться к тренировкам. Что каким-то образом он мог сжечь жир со своей души, как боец отправляется в горы работать и тренироваться, чтобы сжечь его из своего тела.

Ей понравилось. Она сказала, что любит это. Она любила все, что было захватывающим, что предполагало смену обстановки, где были новые люди и где все было приятно. И он почувствовал иллюзию возвращения силы воли к работе. Теперь, если все так и закончилось, а он знал, что это так, он не должен поворачиваться, как змея, кусающая себя, потому что ее спина сломана. Это была не вина этой женщины. Если бы не она, была бы другая. Если он жил ложью, он должен попытаться умереть ею. Он услышал выстрел за холмом.

Она очень хорошо стреляла в эту добрую, в эту богатую суку, в эту добрую смотрительницу и губительницу его таланта. Бред какой то. Он сам уничтожил свой талант. Почему он должен винить эту женщину за то, что она хорошо его содержала? Он погубил свой талант тем, что не использовал его, изменой себе и тому, во что верил, тем, что выпил так, что притупил остроту своего восприятия, ленью, леностью и снобизмом, гордостью и предубеждением, всеми правдами и неправдами. Что это было? Каталог старых книг? В чем же заключался его талант? Да, это был талант, но вместо того, чтобы использовать его, он продал его. Это никогда не было тем, что он сделал, но всегда тем, что он мог сделать. И он решил зарабатывать на жизнь чем-то другим, а не ручкой или карандашом. Странно тоже, не правда ли, что, когда он влюбляется в другую женщину, у этой женщины всегда должно быть больше денег, чем у предыдущей? Но когда он уже не был влюблен, когда он только лгал, как теперь об этой женщине, у которой было больше всех денег, у которой были все деньги, которые были, у которой был муж и дети, у которой были любовники и был недоволен ими, и кто нежно любил его как писателя, как человека, как товарища и как гордое имущество; странно было, что когда он совсем ее не любил и лгал, то мог дать ей за ее деньги больше, чем когда любил по-настоящему.

Мы все должны быть обречены на то, что делаем, подумал он. Как бы вы ни зарабатывали на жизнь, в этом и заключается ваш талант. Он продавал жизненную силу в той или иной форме всю свою жизнь, и когда ваши привязанности не слишком вовлечены, вы гораздо лучше цените деньги. Он узнал это, но и теперь он никогда не напишет об этом. Нет, он этого не напишет, хотя написать стоило.

Теперь она появилась в поле зрения, идя по открытому пространству к лагерю. Она была одета в брюки для бега трусцой и несла винтовку. У двух мальчиков был перекинут Томми, и они шли позади нее. Она все еще красивая женщина, подумал он, и у нее приятное тело. У нее был большой талант и любовь к постели, она не была хорошенькой, но лицо ее ему нравилось, она много читала, любила ездить верхом и стрелять и, конечно, слишком много пила. Муж ее умер, когда она была еще сравнительно молодой женщиной, и на время она посвятила себя двум своим только что выросшим детям, которые в ней не нуждались и стеснялись ее присутствия, своей конюшне, книгам, и к бутылкам. Она любила читать вечером перед ужином и пила виски с содовой во время чтения. К обеду она была изрядно пьяна, а после бутылки вина за обедом обычно напивалась достаточно, чтобы уснуть.

Это было до влюбленных. После того, как у нее появились любовники, она не пила так много, потому что ей не нужно было напиваться, чтобы заснуть. Но любовники ей надоели. Она была замужем за человеком, который никогда не надоедал ей, а эти люди очень надоели ей.

Потом один из ее двоих детей погиб в авиакатастрофе, и после того, как все закончилось, она не хотела любовников, а питье не было анестезией, и ей пришлось прожить еще одну жизнь. Внезапно она сильно испугалась одиночества. Но она хотела кого-то, кого она уважала бы вместе с ней.

Все началось очень просто. Ей нравилось то, что он писал, и она всегда завидовала его жизни. Она думала, что он сделал именно то, что хотел. Шаги, с помощью которых она приобрела его, и то, как она, наконец, влюбилась в него, были частью регулярного прогресса, в котором она строила себе новую жизнь, а он променял то, что осталось от его старой жизни.

Он променял его на безопасность, на комфорт тоже, что и говорить, и на что еще? Он не знал. Она бы купила ему все, что он хотел. Он знал это. Она тоже была чертовски милой женщиной. Он скорее всего ляжет с ней в постель; скорее с ней, потому что она была богаче, потому что она была очень приятна и благодарна, и потому что она никогда не устраивала сцен. И теперь эта жизнь, которую она построила снова, подходила к концу, потому что он не использовал йод две недели назад, когда шип оцарапал его колено, когда они шли вперед, пытаясь сфотографировать стадо водяных козлов, стоящих с поднятыми головами, вглядывающихся в то время как их ноздри искали воздух, их уши широко раскрылись, чтобы услышать первый шум, который заставит их броситься в кусты. Они тоже сбежали, прежде чем он получил снимок.

Вот и она пришла. Он повернул голову на койке, чтобы посмотреть на нее. — Привет, — сказал он.

— Я подстрелила барана Томми, — сказала она ему. — Он сварит тебе хороший бульон, а я велю им помять картошку с климом. Как ты себя чувствуешь?

«Намного лучше.»

«Прекрасно, правда? Знаешь, я думал, может быть, и ты. Ты спал, когда я ушел.»

«Я хорошо выспался. Ты далеко ходил?»

«Нет. Сразу за холмом. Я неплохо выстрелил в «Томми».

«Знаете, вы отлично стреляете.»

«Мне это нравится. Я любил Африку. Правда. Если с тобой все в порядке, это самое веселое, что у меня когда-либо было. Ты не представляешь, как весело было сниматься с тобой. страна.»

«Мне тоже нравится.»

«Дорогой, ты не представляешь, как чудесно видеть, что тебе стало лучше. Я не могла вынести, когда ты так себя чувствовала. Ты больше не будешь со мной так разговаривать, а? Обещай мне?»

— Нет, — сказал он. «Я не помню, что я сказал».

«Тебе не обязательно меня уничтожать. А ты? Я всего лишь женщина средних лет, которая любит тебя и хочет делать то, что ты хочешь. Меня уже два или три раза уничтожали. Ты не хочешь снова меня уничтожить, не так ли?»

«Я бы хотел тебя несколько раз уничтожить в постели», — сказал он.

«Да. Это хорошее разрушение. Мы созданы для того, чтобы быть уничтоженными. Завтра самолет будет здесь.»

«Откуда ты знаешь?»

«Я уверен. Он должен прийти. У ребят уже готовы дрова и трава для кляксы. Я сегодня спустился и еще раз посмотрел. оба конца.»

«Почему ты думаешь, что оно придет завтра?»

«Я уверен, что будет. Это уже просрочено. Потом в городе тебе ногу подлечат, и тогда у нас будет хорошая разруха. Не такая страшная болтовня.»

«Выпьем? Солнце село.»

«Ты думаешь, что должен?»

«У меня есть.»

«Выпьем вместе. Моло, летти дуи виски-содовая!» она позвала.

— Ты бы лучше надела свои москитные сапоги, — сказал он ей.

«Я подожду, пока искупаюсь…»

Пока стемнело, они пили, и как раз перед тем, как стемнело и уже не было достаточно света, чтобы стрелять, гиена пересекла открытое пространство, огибая холм.

— Этот ублюдок каждую ночь ходит туда, — сказал мужчина. «Каждую ночь в течение двух недель».

«Он шумит по ночам. Я не против. Хотя они грязные животные.»

Выпивая вместе, без боли теперь, кроме дискомфорта от лежания в одной позе, мальчиков, разжигающих костер, его тень, прыгающая по палаткам, он чувствовал возвращение согласия в этой жизни приятного подчинения. Она была очень добра к нему. Днем он был жесток и несправедлив. Она была прекрасной женщиной, действительно чудесной. И тут ему пришло в голову, что он умирает.

Он пришел с порывом; не как порыв воды или ветра; но внезапно появилась зловонная пустота, и странным было то, что гиена легко скользнула по ее краю.

«Что такое, Гарри?» — спросила она.

— Ничего, — сказал он. — Вам лучше перейти на другой берег. С наветренной стороны.

«Моло сменил повязку?»

«Да. Сейчас только бором пользуюсь.»

«Как вы себя чувствуете?»

«Немного шатается».

— Я иду купаться, — сказала она. — Я сейчас выйду. Я поем с тобой, а потом мы поставим кроватку.

Итак, сказал он себе, мы хорошо сделали, что прекратили ссору. Он никогда особо не ссорился с этой женщиной, а с женщинами, которых он любил, ссорился так много, что они, наконец, всегда, с разъеданием ссоры, убивали то, что у них было вместе. Он слишком сильно любил, слишком многого требовал и все это вымотал.

Он думал об одиночестве в Константинополе в то время, поссорившись в Париже перед отъездом. Он все это время блудил, а потом, когда это закончилось, и он не смог убить свое одиночество, а только усугубил его, он написал ей, первой, той, что оставила его, письмо, в котором рассказывал ей, как он никогда не мог убить его . .. Как, когда он подумал, что однажды увидел ее за пределами Регентства, он потерял сознание и почувствовал себя плохо внутри, и что он будет следовать за женщиной, которая чем-то похожа на нее, вдоль бульвара , боясь увидеть, что это была не она, боясь потерять ощущение, которое оно ему дало. Как каждая, с кем он спал, только заставляла его скучать по ней еще больше. То, что она сделала, не могло иметь никакого значения, поскольку он знал, что не сможет излечиться от любви к ней. Он написал это письмо в клубе, будучи трезвым, и отправил его по почте в Нью-Йорк, прося ее написать ему в офис в Париже. Это казалось безопасным. И в тот вечер он так скучал по ней, что у него внутри стало тошно, он прошел мимо Максима, подобрал девушку и повел ее ужинать. Потом он пошел куда-то танцевать с ней, она танцевала плохо, и ушла от нее к горячей армянской шлюхе, которая упиралась в него своим животом так, что чуть не обожглась. Он забрал ее у британского младшего артиллериста после ссоры. Наводчик спросил его снаружи, и они дрались на улице на булыжниках в темноте. Он ударил его дважды, сильно, сбоку в челюсть, и когда тот не упал, он понял, что его ждет драка. Наводчик попал ему в тело, затем в глаз. Он снова замахнулся левой и приземлился, и стрелок упал на него, схватил его пальто, оторвал рукав и дважды ударил его дубинкой за ухом, а затем ударил его правой, когда он оттолкнул его. Когда стрелок упал, его голова попала первым, и он побежал с девушкой, потому что они услышали звук полицейского. идет. Они сели в такси и поехали в Риммили Хиссу вдоль Босфора, и вокруг, и обратно прохладной ночью и легли спать и она почувствовала себя такой же перезрелой, как и выглядела, но гладкой, лепестковой розы, сиропообразной, гладкобрюхой. , большегрудая и не нуждавшаяся в подушке под ягодицами, и он оставил ее до того, как она проснулась, выглядя достаточно разгоряченной при первых лучах солнца, и появился во дворце Пера с синяком под глазом, неся свое пальто, потому что одного рукава не хватало.

В ту же ночь он уехал в Анатолию и вспоминал потом в той поездке, как ехал весь день по полям маков, которые выращивали для опиума и как странно это становилось, наконец, и все расстояния казались неправильными, туда, где они предпринял атаку с вновь прибывшими офицерами Константина, которые ни черта не знали, и артиллерия стреляла по войскам, и британский наблюдатель плакал, как ребенок.

В этот день он впервые увидел мертвецов в белых балетках и перевернутых туфлях с помпонами. Турки шли неуклонно и неуклюже, и он видел, как бегут одетые в юбки люди, и стрелки стреляют в них, и сами бегут, и он, и британский наблюдатель тоже бежали, пока его легкие не заболели, а рот не наполнился вкусом пенни и они остановились за какими-то скалами, и турки шли так же беспорядочно, как всегда. Позже он видел вещи, о которых и подумать не мог, а еще позже он видел гораздо худшее. Поэтому, когда он в тот раз вернулся в Париж, он не мог ни говорить об этом, ни выносить того, чтобы об этом упоминали. И там, в кафе, когда он проходил, был тот американский поэт с грудой блюдец перед ним и глупым выражением на картофельном лице, говорящий о движении Дада с румыном, который сказал, что его зовут Тристан Цара, который всегда носил монокль. и у него заболела голова, и, вернувшись в квартиру с женой, которую теперь он снова любил, ссора повсюду, безумие повсюду, рад быть дома, контора отправила его почту на квартиру. Итак, письмо в ответ на то, что он написал, пришло однажды утром на блюде, и когда он увидел написанное от руки, он весь похолодел и попытался подсунуть письмо под другое. Но его жена сказала: «От кого это письмо, дорогой?» И это был конец начала этого.

Он помнил и хорошие времена с ними всеми, и ссоры. Они всегда выбирали лучшие места для ссор. И почему они всегда ссорились, когда он чувствовал себя лучше всего? Он никогда ничего из этого не писал, потому что сначала не хотел никого обидеть, а потом казалось, что и без этого можно писать. Но он всегда думал, что напишет ее наконец. Было так много, чтобы написать. Он видел, как мир изменился; не только события; хотя он видел многих из них и наблюдал за людьми, но он видел более тонкие изменения и мог помнить, какими были люди в разное время. Он был в нем и наблюдал за ним, и его долг был написать об этом; но теперь он никогда не будет.

«Как вы себя чувствуете?» она сказала. Она вышла из палатки после купания.

«Хорошо.»

«Теперь можно есть?» Он увидел позади нее Моло со складным столиком и другого мальчика с посудой.

— Я хочу писать, — сказал он.

«Тебе бы бульона выпить, чтобы подкрепиться.»

«Сегодня ночью я умру», — сказал он. «Мне не нужна моя сила».

— Гарри, пожалуйста, не драматизируй, — сказала она.

«Что ж ты носом не пользуешься? У меня уже половина бедра сгнила. На кой черт мне с бульоном морочиться? Моло, принеси виски-содовую».

— Бульон, пожалуйста, — мягко сказала она.

«Хорошо.»

Бульон был слишком горячим. Ему пришлось держать его в чашке, пока он не остыл достаточно, чтобы его можно было пить, а затем он просто выпил его, не подавившись.

— Ты хорошая женщина, — сказал он. «Не обращай на меня внимания».

Она смотрела на него своим знакомым, всеми любимым лицом с Шпора и Town & Country, только немного хуже из-за выпивки, лишь немного хуже из-за постели, но Town & Country никогда не показывала этих красивых грудей, этих полезных бедер и этих слегка узковатых спинок. лаская руки, и когда он посмотрел и увидел ее известную приятную улыбку, он почувствовал, что смерть пришла снова.

дюйма

На этот раз спешки не было. Это было дуновение ветра, от которого мерцает свеча и поднимается пламя.

«Мою сеть потом вынесут, повесят на дереве и разожгут костер. Я сегодня ночью в палатку не пойду. Переезжать не стоит. Ночь ясная. Дождя не будет».

Так вот как ты умер, шепотом, которого ты не слышал. Что ж, не было бы больше ссоры. Он мог это обещать. Единственный опыт, которого у него никогда не было, он не собирался портить сейчас. Он, вероятно, будет. Ты все испортил. Но, возможно, он не стал бы.

«Ты ведь не умеешь писать под диктовку?»

«Я так и не научилась», — сказала она ему.

«Все в порядке.»

Времени, конечно, не было, хотя оно как бы вытянулось, чтобы можно было все в один абзац уложить, если получится.

На холме над озером стоял бревенчатый дом, побелевший известковым раствором. На столбе у двери висел колокольчик, чтобы звать людей к трапезе. За домом были поля, а за полями — бревна. От дома к пристани тянулась вереница тополей. Вдоль точки бежали другие тополя. По опушке леса в гору шла дорога, и по этой дороге он собирал ежевику. Потом этот бревенчатый дом был сожжен, и все ружья, которые стояли на оленьих подставках над открытым огнем, сожжены, а потом их стволы со свинцом в магазинах расплавились, а приклады сгорели и легли на кучу дров. золы, из которой делали щелочь для больших железных мыльниц, и вы спросили дедушку, можно ли вам поиграть с ней, и он сказал, что нет. Видите ли, они все еще были его ружьями, и он никогда не покупал никаких других. Он больше не охотился. Дом был перестроен на том же месте теперь из бревен и выкрашен в белый цвет, и с крыльца его виднелись тополя и озеро за ним; но пушек больше не было. Стволы ружей, висевших на оленьих ногах на стене бревенчатого дома, лежали там же, на куче пепла, и их никто никогда не трогал.

В Шварцвальде после войны мы арендовали форелевый ручей и до него можно было дойти двумя путями. Один из них был вниз по долине от Триберга и вокруг дороги в долине в тени деревьев, окаймлявших белую дорогу, а затем вверх по боковой дороге, которая шла вверх по холмам мимо множества небольших ферм с большими домами Шварцвальда , до этого дорога пересекала ручей. Вот и началась наша рыбалка.

Другой путь состоял в том, чтобы круто подняться на опушку леса, а затем пройти через вершину холма через сосновый лес, а затем выйти на опушку луга и по этому лугу спуститься к мосту. Вдоль ручья росли березы, и ручей был не большой, а узкий, чистый и быстрый, с лужами там, где он подрезал корни берез. В отеле в Триберге владелец прекрасно провел время. Это было очень приятно, и мы все были большими друзьями. На следующий год пришла инфляция, и денег, которые он заработал годом ранее, не хватило на покупку припасов для открытия отеля, и он повесился. Вы можете диктовать это, но вы не можете диктовать площадь Контрэскарп, где продавцы цветов красят свои цветы на улице и краска течет по мостовой, где стартует автобус, и старики и женщины, всегда пьяные от вина и дурной кобылы; и дети с текущими носами на морозе; запах грязного пота, нищеты и пьянства в Любительском кафе и шлюх в Бал Мюзетт, где они жили наверху. Консьержка, развлекавшая кавалериста Республиканской гвардии в своей ложе, в шлеме с плюмажем из конского волоса на стуле. Локатер через холл, чей муж был велогонщиком, и ее радость тем утром в крематории , когда она открыла L’Auto и увидела, где он занял третье место в Paris-Tours, его первой большой гонке. Она покраснела и засмеялась, а затем, плача, поднялась наверх с желтой спортивной газетой в руке. Муж женщины, которая управляла Bal Musette, водил такси, и когда ему, Гарри, нужно было успеть на ранний рейс, муж постучал в дверь, чтобы разбудить его, и каждый из них выпил по бокалу белого вина в цинковом баре перед они начали. Он знал тогда своих соседей в этом квартале, потому что все они были бедны.

Вокруг этого места было два вида; пьяницы и спортсмены. Так пьяницы свою бедность убивали; спортсмена справились с этим на тренировке. Они были потомками коммунаров, и им было нетрудно узнать их политику. Они знали, кто расстрелял их отцов, их родственников, их братьев и их друзей, когда пришли версальские войска и взяли город после Коммуны и казнили всех, кого они могли поймать с мозолистыми руками, или кто носил шапку, или носил какую-либо одежду. другой признак, что он был рабочим человеком. И в этой нищете, в том квартале, что через улицу от Бушери Шевалин и винного кооператива, он положил начало всему, что ему предстояло сделать. Никогда не было другой части Парижа, которую он так любил: раскидистые деревья, старые белые оштукатуренные дома, выкрашенные коричневой краской снизу, длинная зелень автобуса на этой круглой площади, лиловая краска цветов на мостовой, внезапный обрыв вниз по мостовой. холм улицы Кардинал Лемуан к реке, а в обратном направлении узкий многолюдный мир улицы Муфтар. Улица, ведущая к Пантеону, и другая, по которой он всегда ездил на велосипеде, единственная асфальтированная улица во всем квартале, гладкая под шинами, с высокими узкими домами и дешевой высокой гостиницей, где умер Поль Верлен. В квартирах, где они жили, было всего две комнаты, и у него была комната на верхнем этаже этого отеля, которая стоила ему шестьдесят франков в месяц, где он писал свои книги, и из нее он мог видеть крыши, дымоходы и все холмы Парижа.

Из квартиры была видна только дровяная и угольная мастерская. Он продавал и вино, плохое вино. Золотая голова лошади возле Boucherie Chevaline, где в открытом окне висели желто-золотые и красные туши, и выкрашенный в зеленый цвет кооператив, где они покупали вино; хорошее вино и дешевое. Остальное оштукатурили стены и окна соседей. Соседи, которые по ночам, когда кто-нибудь пьяный лежал на улице, охая и охая в той типичной французской ivresse, в существование которой вас пропагандировали, открывали окна, и тогда шелест голосов.

»Где милиционер? Когда он тебе не нужен, педераст всегда рядом. Он спит с каким-то консьержем. Получите агента. «Пока кто-нибудь не выплеснул из окна ведро с водой, и стоны прекратились. «Что это? Вода. Ах, это умно». И окна закрываются. Мари, его femme de menage, , протестующая против восьмичасового рабочего дня и говорящая: «Если муж работает до шести, он напивается лишь немного по дороге домой и не тратит слишком много. Если он работает только до пяти, то он каждую ночь пьян и у него нет денег. От этого сокращения рабочего дня страдает жена рабочего.

«Не хотите ли еще бульона?» — спросила его женщина.

«Нет, большое спасибо. Это ужасно хорошо.»

«Попробуй немного. »

«Я хочу виски с содовой.»

«Это тебе вредно.»

«Нет. Это плохо для меня. Коул Портер написал слова и музыку. Это знание того, что ты с ума сойдешь по мне.»

«Ты знаешь, я люблю тебя пить.»

«Ах да. Только мне плохо.»

Когда она уйдет, подумал он, я получу все, что хочу. Не все, что я хочу, но все, что есть. Да, он устал. Очень устал. Он собирался немного поспать. Он лежал неподвижно, и смерти не было. Он, должно быть, огибал другую улицу. Ехали парами, на велосипедах, а по тротуарам передвигались совершенно бесшумно.

Нет, он никогда не писал о Париже. Не тот Париж, о котором он заботился. Но как насчет остального, что он никогда не писал?

А как насчет ранчо и серебристой серости полыни, быстрой прозрачной воды в арыках и густой зелени люцерны. Тропа уходила в горы, и скот летом был пугливым, как олень. Рев, непрекращающийся шум и медленно движущаяся масса, поднимающая пыль, когда вы опускали их вниз. А за горами четкая резкость вершины в вечернем свете и, спускаясь по тропе в лунном свете, яркой по долине. Теперь он вспомнил, как спускался через лес в темноте, держась за хвост лошади, когда ты не мог видеть, и все истории, которые он собирался написать.

О полоумном батраке, которого тогда оставили на ранчо и велели никому не давать сена, и о том старом ублюдке из Форкса, который бил мальчика, когда тот работал на него, останавливаясь за кормом . Мальчик отказывается, а старик говорит, что снова его побьет. Мальчик взял на кухне ружье и выстрелил в него, когда тот пытался проникнуть в сарай, а когда они вернулись на ранчо, он уже неделю был мертв, заморожен в загоне, и собаки съели часть его тела. Но то, что осталось, вы уложили на сани, завернутые в одеяло и привязанные веревкой, и вы попросили мальчика помочь вам тащить это, и вы вдвоем повезли это по дороге на лыжах и шестьдесят миль вниз в город, чтобы повернуть мальчик закончился. Он понятия не имел, что его арестуют. Думая, что он выполнил свой долг и что вы его друг, и он будет вознагражден. Он помог затащить старика, чтобы все могли узнать, каким плохим был старик и как он пытался украсть корм, который ему не принадлежал, и когда шериф надел на мальчика наручники, он не мог в это поверить. Потом он начал плакать. Это была единственная история, которую он приберег, чтобы написать. Он знал по меньшей мере двадцать хороших рассказов, но так и не написал ни одного. Почему?

— Ты им скажи, почему, — сказал он.

«Что, дорогой?»

«Почему ничего.»

Она не пила так много, с тех пор как он у нее был. Но если бы он был жив, он бы никогда не написал о ней, теперь он знал это. Ни о ком из них. Богатые были скучны, слишком много пили или слишком много играли в нарды. Они были скучными и повторялись. Он вспомнил бедного Джулиана и его романтическое благоговение перед ними и то, как однажды он начал рассказ, который начинался так: «Очень богатые отличаются от нас с вами». И как кто-то сказал Юлиану: да, у них больше денег. Но это было не смешно для Джулиана. Он думал, что они особая гламурная раса, и когда он обнаружил, что это не так, это разрушило его так же сильно, как и все остальное, что его разрушило.

Он презирал тех, кто терпел крушение. Вам это не должно было нравиться, потому что вы это понимали. Он мог победить что угодно, думал он, потому что ничто не могло повредить ему, если ему было все равно.

Хорошо. Теперь ему было наплевать на смерть. Чего он всегда боялся, так это боли. Он мог выносить боль не хуже любого мужчины, пока она не затянется слишком надолго и не истощит его, но здесь у него было что-то, что ужасно болело, и как только он почувствовал, как это сломало его, боль прекратилась.

Он давно помнил, как Вильямсон, офицер-подрывник, был ранен бомбой, брошенной кем-то из немецкого патруля, когда он входил той ночью по проволоке, и, крича, умолял всех убить его. Он был толстяком, очень смелым и хорошим офицером, хотя и имел пристрастие к фантастическим представлениям. Но в ту ночь он запутался в проволоке, его осветила сигнальная ракета, и его кишки вывалились на проволоку, поэтому, когда его привезли живым, его пришлось отрезать. Стреляй в меня, Гарри. Ради Христа, застрели меня. Однажды у них был спор о том, что наш Господь никогда не посылал вам ничего, чего вы не могли бы вынести, и чья-то теория заключалась в том, что в определенное время боль проходит автоматически. Но он всегда помнил Уильямсона в ту ночь. Ничто не вырубило Уильямсона, пока он не дал ему все свои таблетки морфина, которые он всегда копил, чтобы использовать их самому, и тогда они не сработали сразу.

Все же это теперь, что он имел, было очень легко; и если дальше не стало хуже, то не о чем было беспокоиться. За исключением того, что он предпочел бы быть в лучшей компании.

Он немного подумал о компании, которую хотел бы иметь.

Нет, подумал он, когда все, что ты делаешь, ты делаешь слишком долго и делаешь слишком поздно, нельзя ожидать, что люди останутся там. Люди все ушли. Вечеринка окончена, и теперь вы со своей хозяйкой.

Мне надоело умирать так же, как и все остальное, подумал он.

— Скучно, — сказал он вслух.

«Что такое, милый мой?»

«Все, что ты делаешь слишком долго.»

Он смотрел на ее лицо между ним и огнем. Она откинулась на спинку стула, и свет камина освещал ее красивое морщинистое лицо, и он мог видеть, что она спит. Он слышал, как гиена издавала шум недалеко от огня.

— Я писал, — сказал он. — Но я устал.

«Как ты думаешь, ты сможешь уснуть?»

«Совершенно верно. Почему бы тебе не лечь?»

«Мне нравится сидеть здесь с тобой.»

«Ты ничего странного не чувствуешь?» — спросил он ее.

«Нет. Просто немного сонный.»

— Да, — сказал он.

Он только что снова почувствовал приближение смерти.

— Ты знаешь, единственное, что я никогда не терял, — это любопытство, — сказал он ей.

«Ты никогда ничего не терял. Ты самый совершенный человек, которого я когда-либо знал.»

— Господи, — сказал он. «Как мало знает женщина. Что это? Твоя интуиция?»

Потому что как раз в этот момент пришла смерть и положила голову на изножье койки, и он почувствовал запах ее дыхания.

«Никогда не верь этому про косу и череп», — сказал он ей. «Это могут быть два велосипедиста-полицейских с такой же легкостью, или птица. Или у нее может быть широкая морда, как у гиены».

Теперь он двинулся вверх, но больше не имел формы. Он просто занимал пространство.

«Скажи ему уйти. »

Он не ушел, а чуть придвинулся.

«Ты адски дышишь», сказал он. «Ты вонючий ублюдок».

Оно еще приблизилось к нему, и теперь он не мог говорить с ним, а когда оно увидело, что он не может говорить, оно подошло немного ближе, и теперь он хотел отогнать его, не говоря ни слова, но оно приблизилось к нему, так что его вся тяжесть легла на его грудь, и, пока он скорчился там, и он не мог двигаться или говорить, он услышал, как женщина сказала: «Бвана сейчас спит. Очень осторожно поднимите койку и отнесите ее в палатку».

Он не мог сказать ей, чтобы она убрала его, и теперь он согнулся, стал тяжелее, так что он не мог дышать. А потом, пока поднимали койку, вдруг все наладилось и тяжесть с груди спала.

Было утро, и уже какое-то время было утро, и он услышал самолет. Он показался очень маленьким, а затем сделал широкий круг, и мальчики выбежали и разожгли костры, используя керосин, и навалили траву, так что на каждом конце ровного места было два больших пятна, и утренний ветерок понес их к лагерю. самолет сделал еще два круга, на этот раз низко, а затем скользнул вниз, выровнялся и плавно приземлился, и к нему приближался старый Комптон в брюках, твидовом пиджаке и коричневой фетровой шляпе.

«Что случилось, старый петух?» — сказал Комптон.

«Больная нога», — сказал он ему. — Ты будешь завтракать?

«Спасибо. Я только выпью чаю. Вы же знаете, это Кошачий мотылек. Я не смогу взять мемсахиб. Там только место для одного. Ваш грузовик уже в пути».

Хелен отвела Комптона в сторону и заговорила с ним. Комптон вернулся веселее, чем когда-либо.

«Мы вас сейчас же привезем», — сказал он. «Я вернусь за мемом. Теперь, боюсь, мне придется остановиться в Аруше, чтобы дозаправиться. Нам лучше идти».

«А чай?»

«Знаешь, мне на это наплевать.»

Мальчики подобрали койку и понесли ее вокруг зеленых палаток и вниз по скале, и на равнину, и мимо клякс, которые теперь ярко горели, трава вся сгорела, и ветер раздувал костер, к маленький самолет. Его было трудно усадить, но однажды он откинулся на спинку кожаного сиденья, и его нога торчала прямо с одной стороны сиденья, где сидел Комптон. Комптон завел мотор и сел. Он помахал Хелен и мальчикам, и, когда стук превратился в старый знакомый рев, они развернулись, а Компи высматривал норы бородавочников и рычал, толкаясь, вдоль участка между костров и с поднялась последняя кочка, и он увидел их всех, стоящих внизу, машущих руками, и лагерь у холма, теперь сглаживающийся, и расстилающуюся равнину, купы деревьев и распластывающийся куст, а охотничьи тропы теперь плавно бежали к сухим водоемам, и была новая вода, о которой он никогда не знал. Зебры, то маленькие округлые спинки, и антилопы гну, большеголовые точки, казалось, карабкались вверх, когда они двигались длинными пальцами по равнине, то разбегаясь, когда к ним приближалась тень, теперь они были крошечными, и в движении не было галопа, и равнина, насколько хватало глаз, теперь серо-желтая, а впереди твидовая спина старого Компи и коричневая фетровая шляпа. Затем они оказались над первыми холмами, и антилопы гну ползли по ним, а затем они оказались над горами с внезапной глубиной зеленеющего леса и твердыми бамбуковыми склонами, а затем снова густой лес, изваянный в пики и впадины, пока они не пересекли , и холмы спускались вниз, а затем еще одна равнина, теперь жаркая, и пурпурно-коричневая, ухабистая от жары, и Компи оглядывался назад, чтобы посмотреть, как он едет. Потом впереди были другие темные горы.

И тут вместо того, чтобы идти на Арушу, они свернули налево, он, видимо, сообразил, что у них есть газ, и, посмотрев вниз, увидел розовое сеяющееся облако, двигавшееся по земле и по воздуху, как первый снег в пургу. , это приходит из ниоткуда, и он знал, что саранча идет с юга. Затем они начали подниматься и, казалось, направлялись на восток, а затем стемнело, и они попали в шторм, дождь был таким густым, что казалось, он летит сквозь водопад, а затем они вышли, и Компи повернул голову и усмехнулся. и указал, и там, впереди, все, что он мог видеть, было широким, как весь мир, большим, высоким и невероятно белым на солнце, была квадратная вершина Килиманджаро. И тогда он понял, что это было то, куда он направлялся.

Именно тогда гиена перестала хныкать в ночи и начала издавать странный, человеческий, почти плачущий звук. Женщина услышала это и беспокойно зашевелилась. Она не проснулась. Во сне она была в доме на Лонг-Айленде накануне дебюта дочери. Каким-то образом ее отец был там, и он был очень груб. Затем шум, издаваемый гиеной, был таким громким, что она проснулась и на мгновение не знала, где находится, и очень испугалась. Затем она взяла фонарик и посветила им на другую койку, которую они принесли после того, как Гарри заснул. Она могла видеть его тело под противомоскитной сеткой, но он каким-то образом вытащил ногу, и она свисала рядом с койкой. Повязки все сошли, и она не могла на это смотреть.

«Моло, — позвала она, — Моло! Моло!»

Затем она сказала: «Гарри, Гарри!» Затем ее голос повысился: «Гарри! Пожалуйста. О, Гарри!»

Ответа не было, и она не слышала его дыхания.

Эрнест Хемингуэй и послевоенное десятилетие: автобиография Алисы Б. Токлас. IV

I

Это спутанное воспоминание о тех первых годах после войны, и очень трудно вернуться в прошлое и вспомнить, что было до или после чего-то еще. Пикассо однажды сказал, я уже говорил, когда он и Гертруда Стайн обсуждали даты: «Вы забываете, что, когда мы были молоды, за год случалось ужасно много всего». освежить память, посмотрев библиографию произведений Гертруды Стайн, я удивляюсь, когда понимаю, сколько всего произошло за год. Может быть, мы тогда были не так молоды, но молодых на свете было великое множество, и, может быть, это одно и то же.

Старая толпа исчезла. Матисс теперь постоянно находился в Ницце, и в любом случае, хотя Гертруда Стайн и он были прекрасными друзьями, когда они встретились, они практически никогда не встречались. Это было время, когда Гертруда Стайн и Пикассо не виделись. Они всегда с нежнейшей дружбой говорили друг о друге всякому, кто знал их обоих, но друг друга не видели. Это был период, этот и очень продолжительный период после него, который Гертруда Стайн отмечала под заголовком «О том, что долгое время не оставались друзьями».0003

Хуан Грис был болен и подавлен. Он был очень болен и никогда больше не поправлялся. Лишения и уныние сделали свое дело.

Милдред Олдрич добилась огромного успеха с Вершина холма на Марне. Как и Милдред, она тратила по-царски все, что зарабатывала по-царски, и теперь все еще тратила и наслаждалась этим, хотя и чувствовала себя немного неловко. Мы навещали ее примерно раз в месяц; на самом деле всю оставшуюся жизнь нам всегда удавалось регулярно выезжать, чтобы увидеть ее. Даже в дни своей наивысшей славы она любила визит Гертруды Стайн больше, чем любой другой визит.

Чтобы доставить удовольствие Милдред, Гертруда Стайн попыталась заставить Atlantic Monthly напечатать что-нибудь из ее произведений. Милдред всегда чувствовала и говорила, что это будет голубая лента, если Atlantic Monthly согласится, чего, конечно, никогда не было.

Еще одна вещь, которая ужасно раздражала Милдред. Имя Гертруды Стайн никогда не было в списке «Кто есть кто в Америке». На самом деле он был в библиографиях английских авторов еще до того, как попал в американские. Это очень обеспокоило Милдред. «Я ненавижу смотреть на Кто есть кто в Америке, она сказала мне, когда я вижу всех этих ничтожных людей и

имени Гертруды нет в списке. вне закона.» Бедная Милдред. И только в этом году, по причинам, хорошо известным им самим, Who Who добавили имя Гертруды Стайн в свой список. Излишне говорить, что Atlantic Monthly — нет.

История Atlantic Monthly довольно забавная.

Как я уже сказал, Гертруда Стайн прислала в Atlantic Monthly несколько рукописей, не надеясь, что они их примут, но если они каким-то чудом примутся, она будет довольна, а Милдред в восторге. Пришел ответ, длинный и довольно аргументированный ответ редакции. Гертруда Стайн, думая, что это написала какая-то женщина из Бостона из редакции, пространно ответила на аргументы мисс Эллен Седжвик. Она получила почти немедленный ответ, отвечающий всем ее доводам и в то же время признавший, что дело не лишено интереса, но, конечно, 9Читатели 0507 Atlantic Monthly не могли быть оскорблены тем, что эти рукописи были представлены в обзоре. В конце письма говорилось, что автором была не Эллен.

Гертруда Стайн, конечно, была в восторге от того, что это не Эллен.

II

Мы стали постоянно знакомиться с новыми людьми. Сильвия Бич сообщила, что Шервуд Андерсон приехал в Париж и хочет увидеть Гертруду Стайн, и может ли он приехать. Гертруда Стайн ответила, что будет очень рада, и он пришел со своей женой.

Гертруда Стайн была в те дни немного ожесточенной из-за всех ее неопубликованных рукописей и отсутствия надежды на публикацию или серьезное признание. Пришел Шервуд Андерсон и совершенно просто и прямо, по своему обыкновению, сказал ей, что он думает о ее работе и о том, что она значила для него в его развитии. Он сказал это ей тогда и, что было еще реже, он сказал это в печати сразу же после этого. Гертруда Стайн и Шервуд Андерсон всегда были лучшими друзьями, но я не думаю, что даже он понимает, как много значил для нее его визит. Именно он впоследствии написал введение к География и пьесы.

Кейт Басс привела в дом много людей. Она привела Джуну Барнс и Мину Лой, и они хотели привести Джеймса Джойса, но не сделали этого. Мы были рады видеть Мину, которую во Флоренции знали как Мину Хавейс. Мина привезла Гленуэя Уэскотта в его первую поездку в Европу. Гленуэй произвел на нас сильное впечатление своим английским акцентом. объяснил Хемингуэй. Он сказал: «Когда вы поступаете в Чикагский университет, вы записываете, какой акцент у вас будет, и они вам его дают, когда вы закончите». У вас может быть шестнадцатый век или современный, как вам нравится».

Мы встретили Эзру Паунда в доме Грейс Лаунсбери. Он пришел домой пообедать с нами, остался и, среди прочего, рассказал о японских гравюрах. Гертруде Стайн он нравился, но не находил его забавным. Она сказала, что он деревенский объяснитель, отлично, если ты деревенский, но если ты не деревенский, то нет. Эзра также говорил о Т. С. Элиоте. Это был первый раз, когда кто-то заговорил о Т. С. дома. Довольно скоро о Т. С. заговорили все. Китти Басс заговорила о нем, а гораздо позже Хемингуэй заговорил о нем как о майоре. Значительно позже, когда Элиот основал Критерий Леди Ротермир говорила о нем и однажды привела его к нам.

У Элиота и Гертруды Стайн состоялась торжественная беседа, главным образом о разделенных инфинитивах и других грамматических солецизмах и о том, почему Гертруда Стайн использовала их. Наконец леди Ротермир и Элиот встали, чтобы уйти, и Элиот сказал, что если он напечатает что-нибудь из Гертруды Стайн в Criterion , то это должна быть ее самая последняя вещь.

Они ушли, и Гертруда Стайн начала писать портрет Т. С. Элиота и назвала его «Пятнадцатое ноября», то есть сегодня, и поэтому не могло быть никаких сомнений, что это ее последняя работа. Все дело было в том, что шерсть — это шерсть, а шелк — это шелк, или шерсть — это шерсть, а шелк — это шелк. Она отправила его Т. С. Элиоту, и он принял его.

III

В первые беспокойные послевоенные годы Гертруда Стайн много работала. Не так, как в старые времена, ночь за ночью, а где угодно, в перерывах между свиданиями, в машине, пока она ждала на улице, пока я выполнял поручения, позируя. В эти дни она особенно любила работать в автомобиле, когда он стоял на многолюдных улицах.

На нее сильно повлиял шум улиц и движение автомобилей. Еще ей нравилось ставить себе фразу в виде этакого камертона и метронома, а потом писать на это время и настраивать. «Мысли Милдред», опубликованные в Американский караван, был одним из экспериментов, которые она считала наиболее успешными.

Зимой, которую мы провели в Сен-Реми, Гертруда Стайн размышляла над использованием грамматики, поэтических форм и того, что можно было бы назвать пейзажными пьесами.

Именно в это время она написала «Разъяснение», напечатанное в переходе в 1927 году. Это была ее первая попытка сформулировать свои проблемы выражения и ее попытки ответить на них. Это была ее первая попытка ясно осознать, что означало ее письмо и почему оно было именно таким. Это было в Сен-Реми, и этой зимой она написала стихи, которые так сильно повлияли на молодое поколение.

В те дни она работала медленно и сосредоточенно и была очень озабочена.

Эта долгая зима в Сен-Реми развеяла беспокойство войны и послевоенных событий. Многое должно было случиться, должна была быть дружба, должна была быть вражда и многое другое, но не должно было быть никакого беспокойства.

IV

Гертруда Стайн всегда говорит, что у нее есть только два настоящих развлечения: картины и автомобили. Возможно, теперь она могла бы добавить собак.

Вскоре после войны ее внимание привлекла работа Андре Массона. В то время Массон находился под влиянием Хуана Гриса, интерес к которому Гертруды Стайн был постоянным и жизненно важным. Ее интересовал Андре Массон как живописец, особенно как художник белого, и ее интересовали его композиции, блуждающая линия в его композициях. Но вскоре Массон попал под влияние сюрреалистов.

Сюрреалисты — это вульгаризация Пикабиа, как Делоне и его последователи, а футуристы — вульгаризация Пикассо. Пикабиа задумал и борется с проблемой, что линия должна иметь вибрацию музыкального звука, и что эта вибрация должна быть результатом настолько тонкого представления человеческой формы и человеческого лица, что она вызовет такую вибрацию в образующая его линия. Это его способ достижения бестелесного. Именно эта идея, задуманная математически, повлияла на Марселя Дюшана и создала его «Обнаженную, спускающуюся по лестнице».

Всю свою жизнь Пикабиа боролся за доминирование и достижение этой концепции.

Гертруда Стайн думает, что, возможно, сейчас он приближается к решению своей проблемы. Сюрреалисты, следуя по пути вульгаризаторов, считают, что линия стала живой и, следовательно, сама по себе может вдохновить их на более высокие полеты. Тот, кто собирается стать создателем вибрирующей линии, знает, что она еще не создана, и если бы это было так, то она не существовала бы сама по себе, она зависела бы от эмоции объекта, вызывающего вибрацию. Вот вам и создатель и его последователи.

Гертруда Стайн в своих работах всегда была одержима интеллектуальной страстью к точности в описании внутренней и внешней реальности. Этой концентрацией она произвела упрощение и, как следствие, разрушение ассоциативных эмоций в поэзии и прозе. Она знает, что красота, музыка, украшения, результат эмоций никогда не должны быть причиной; даже события не должны быть причиной эмоций и не должны быть материалом для поэзии и прозы. Эмоция сама по себе не должна быть причиной поэзии или прозы. Они должны состоять либо из внешней, либо из внутренней реальности.

Именно эта концепция точности привела к близкому пониманию между Гертрудой Стайн и Хуаном Грисом.

Хуан Грис тоже представлял себе точность, но в нем точность имела мистическую основу. Как мистику ему было необходимо быть точным. У Гертруды Стайн потребность была интеллектуальной, чистой страстью к точности. Именно из-за этого ее работы часто сравнивали с работами математиков, а один французский критик — с работами Баха.

Пикассо, по натуре наиболее одаренный, обладал меньшей ясностью интеллектуальной цели. В его творчестве преобладал испанский ритуал, затем негритянский ритуал, выраженный в негритянской скульптуре (имеющий арабскую основу, основу и испанского ритуала), а затем русский ритуал. Его творческая деятельность была чрезвычайно доминирующей, и он превратил эти великие ритуалы в свой собственный образ.

Хуан Грис был единственным человеком, которого хотел убрать Пикассо. Отношения между ними были именно такими.

В те дни, когда дружба между Гертрудой Стайн и Пикассо стала, по возможности, более тесной, чем раньше, ее близость с Хуаном Грисом вызывала у него недовольство. Однажды, после показа картин Хуана в Galerie Simon, он с яростью сказал ей: «Скажи мне, почему ты защищаешь его работы? Ты же знаешь, что тебе это не нравится, — и она не ответила ему. Позже, когда Хуан умер, а Гертруда Стайн была убита горем, Пикассо пришел в дом и провел там весь день. Я не знаю, что было сказано, но я знаю, что однажды Гертруда Стайн с горечью сказала ему: «Ты не имеешь права горевать», а он ответил: «У тебя нет права говорить мне это». никогда не понимал его смысла, потому что у тебя его не было, — сердито сказала она. — Ты прекрасно знаешь, что я это сделал, — ответил он.

Самая трогательная вещь, которую когда-либо писала Гертруда Стайн, — это «Жизнь и смерть Хуана Гриса». Она была напечатана в переходе , а позже переведена на немецкий язык для его ретроспективной выставки в Берлине.

Пикассо никогда не хотел, чтобы Брак ушел. Пикассо сказал однажды, когда они разговаривали с Гертрудой Стайн: «Да, Брак и Джеймс Джойс, они непостижимы, их может понять каждый». рекомендательное письмо от Шервуда Андерсона.

Я очень хорошо помню свое впечатление от Хемингуэя в тот первый день. Это был необычайно красивый молодой человек двадцати трех лет. Вскоре после этого всем исполнилось по двадцать шесть. Это стало периодом двадцати шести лет. В течение следующих двух или трех лет всем молодым людям было по двадцать шесть лет. Очевидно, это был подходящий возраст для того времени и места. Были один или два моложе двадцати, но они не считались, как подробно объяснила им Гертруда Стайн. Если они были молодыми людьми, им было двадцать шесть. Позже, много позже, им было двадцать один и двадцать два года.

Итак, Хемингуэю было двадцать три года, он выглядел скорее иностранцем, с скорее страстно заинтересованными, чем интересными глазами. Он сидел перед Гертрудой Стайн и слушал и смотрел.

Они говорили тогда, и больше и больше, очень много вместе. Он попросил ее прийти и провести вечер в их квартире и посмотреть на его работы. У Хемингуэя было и всегда было очень хорошее чутье на поиск квартир в незнакомых, но приятных местах, хороших femmes de ménage и хорошей еды. Это была его первая квартира недалеко от площади Тертр. Мы провели там вечер, и он и Гертруда Стайн просмотрели все, что он написал к тому времени. Он начал роман, который неизбежно должен был начать, а потом были небольшие стихотворения, напечатанные Макалмоном в «Контактном издании». Гертруде Стайн скорее нравились стихи, они были прямыми, киплинговскими, но роман ей не нравился. «Здесь много описаний, — сказала она, — и не очень хорошее описание. Начни сначала и сконцентрируйся, — сказала она.

Хемингуэй был в то время парижским корреспондентом канадской газеты. Там он был вынужден высказать то, что он называл канадской точкой зрения.

Он и Гертруда Стайн часто вместе гуляли и много разговаривали.

Однажды она сказала ему: «Послушайте, вы говорите, что у вас с женой есть немного денег на двоих. Хватит ли на жизнь, если жить спокойно? — Да, — сказал он. «Ну, — сказала она, — тогда сделай это». Если вы продолжите работать в газете, вы никогда не увидите вещей, вы будете видеть только слова, а этого не будет — если, конечно, вы намерены стать писателем». Хемингуэй сказал, что, несомненно, намеревался стать писателем.

Он и его жена уехали в путешествие, и вскоре после этого Хемингуэй появился один. Он пришел в дом около десяти часов утра и остался — остался на обед, остался на весь день, остался на обед, и остался примерно до десяти часов вечера, а потом вдруг он объявил, что его жена enceinte , а потом с большой горечью: «А я, я слишком молод, чтобы быть отцом».

Когда они вернулись, Хемингуэй сказал, что принял решение. Они вернутся в Америку, и он будет усердно работать в течение года, и на то, что он заработает, и на то, что у них есть, они остепенятся, и он бросит газетную работу и станет писателем. Они ушли и в положенный год вернулись с новорожденным ребенком. Газетная работа была окончена.

Первым делом, когда они вернулись, было, как они думали, крестить ребенка. Они хотели, чтобы Гертруда Стайн и я были крестными матерями, а английский военный товарищ Хемингуэя должен был быть крестным отцом. Мы все родились в разных религиях, и большинство из нас не исповедовали никакой, поэтому было довольно сложно узнать, в какой церкви можно крестить ребенка. Мы потратили много времени той зимой, все мы, обсуждая этот вопрос. Наконец было решено, что его следует крестить епископальным, и он был епископальным.

Крестные писатели и художники известны своей ненадежностью. То есть наверняка вскоре наступит охлаждение дружбы. Я знаю несколько таких случаев. Крестные родители бедняги Пауло Пикассо скрылись из виду, и так же естественно, что прошло много времени с тех пор, как кто-либо из нас видел или слышал о нашем крестнике Хемингуэя. Однако вначале мы были активными крестными, особенно я. Тем временем отец крестника очень усердно трудился, чтобы стать писателем.

Гертруда Стайн никогда не исправляет ни одной детали чьего-либо письма; она строго придерживается общих принципов, способа видения того, что хочет видеть писатель, и отношения между этим видением и тем, как оно передается. Когда видение не завершено, слова плоские. «Это очень просто, в этом не может быть никакой ошибки», — настаивает она. Именно в это время Хемингуэй начал свои короткие рассказы, которые впоследствии были напечатаны в томе под названием 9.0507 В наше время.

VI

Однажды Хемингуэй пришел очень взволнованный Фордом Мэдоксом Фордом и Transatlantic. Ford Мэдокс Форд запустил Transatlantic за несколько месяцев до этого. Мы слышали, что он был в Париже, но нам не довелось встретиться. Однако Гертруда Стайн видела копии Transatlantic и нашла их интересными, но больше не думала об этом.

Хемингуэй вошел очень взволнованный и сказал, что Форд хочет что-нибудь от Гертруды Стайн на следующий номер, а он, Хемингуэй, хочет «Становление американцев» для запуска в нем как сериала, и ему нужно было сразу получить первые пятьдесят страниц. Гертруда Стайн, конечно, была очень взволнована этой идеей, но не было никакой копии рукописи, кроме той, которую мы переплели. «Это не имеет значения, — сказал Хемингуэй, — я скопирую». Так впервые была напечатана часть монументального труда, который был началом, действительно началом современной письменности, и мы были очень счастливы.

Позже, когда между Гертрудой Стайн и Хемингуэем возникли трудности, она всегда с благодарностью вспоминала, что все-таки именно Хемингуэй первым распорядился напечатать часть «Становление американцев». Она всегда говорит: «Да, конечно, я питаю слабость к Хемингуэю». В конце концов, он был первым из молодых людей, которые постучали в мою дверь, и именно он заставил Форда напечатать первую часть книги «Становление американцев». В последний раз, когда Шервуд был в Париже, о нем часто говорили. Они вдвоем создали Хемингуэя, и оба были немного горды и немного стыдились работы своего ума. Хемингуэй в какой-то момент, когда он отрекся от Шервуда Андерсона и всех его произведений, написал ему письмо от имени американской литературы, которое он, Хемингуэй, вместе со своими современниками собирался спасти, сказав Шервуду именно то, что он, Хемингуэй, , подумал о работе Шервуда, и это размышление ни в коем случае не было комплиментарным.

Как я уже сказал, Шервуд и Гертруда бесконечно забавлялись на эту тему. Какая книга, согласились они оба, будет настоящей историей Хемингуэя, не теми, что он пишет, а признаниями настоящего Эрнеста Хемингуэя. Это было бы для другой аудитории, чем сейчас у Хемингуэя, но это было бы очень замечательно. А потом они оба согласились, что питают слабость к Хемингуэю, потому что он такой хороший ученик. — Он плохой ученик, — возразил я. «Вы не понимаете, — сказали они оба, — так лестно иметь ученика, который делает это, не понимая». Другими словами, он учится, а любой, кто учится, становится любимым учеником. Они оба признают, что это слабость.

Далее Гертруда Стайн добавила: «Видите ли, он похож на Дерена. Вы помните, мсье де Тюиль сказал, когда я не понял, почему Дерен пользуется таким успехом, что это потому, что он выглядит современным и от него пахнет музеями. А это Хемингуэй, он выглядит современным и от него пахнет музеями. Но что за история, история настоящего Хема, которую он должен рассказать сам, но, увы, никогда не расскажет. Ведь, как он сам когда-то пробормотал: «Есть карьера, карьера».

VII

Но вернемся к происходившим событиям.

Хемингуэй сделал все это. Он скопировал рукопись и исправил корректуру. Исправление корректуры, как я уже сказал, похоже на стирание пыли: вы изучаете ценность вещи, так как чтения недостаточно, чтобы научить вас этому. Исправляя эти доказательства, Хемингуэй многому научился и восхищался всем, что узнал.

Тем временем Макалмон напечатал три стихотворения и десять рассказов Хемингуэя, а Уильям Берд напечатал В наше время, и Хемингуэй стали известны. Он знакомился с Дос Пассосом, Фицджеральдом, Бромфилдом, Джорджем Антейлом и всеми остальными. Хемингуэй стал писателем.

Он тоже был бойцом с тенью, благодаря Шервуду, и слышал от меня о корриде. Я всегда любил испанские танцы и испанскую корриду, и мне нравилось показывать фотографию, на которой мы с Гертрудой Стайн были в первом ряду и где нас случайно сфотографировали. В те дни Хемингуэй учил какого-то молодого парня боксировать. Мальчик не умел, но случайно нокаутировал Хемингуэя. Я верю, что это иногда случается. Во всяком случае, в эти дни Хемингуэй, хотя и спортсмен, быстро утомлялся. Раньше он очень утомлялся, идя от своего дома к нам. Но тогда он был изношен войной. Даже сейчас он, как говорит Элен, хрупкий. Недавно один его крепкий друг сказал Гертруде Стайн: «Эрнест очень хрупок. Всякий раз, когда он делает что-то спортивное, что-то ломает ему руку, ногу или голову».

В те далекие времена Хемингуэю нравились все его современники, кроме Каммингса. Он обвинил Каммингса в том, что он все скопировал, но не у кого-то, а у кого-то. Гертруда Стайн, на которую произвело большое впечатление Огромная комната, , сказала, что Каммингс не копировал, он был естественным наследником традиции Новой Англии с ее сухостью и бесплодием, но также и с ее индивидуальностью. Они не согласились с этим.

Они также не согласились с Шервудом Андерсоном. Гертруда Стайн утверждала, что Шервуд Андерсон был гениален в использовании предложения для передачи прямой эмоции, это было в великой американской традиции, и что действительно, кроме Шервуда, в Америке не было никого, кто мог бы написать ясное и страстное предложение. Хемингуэй не поверил этому, ему не понравился вкус Шервуда. «Вкус не имеет ничего общего с предложениями», — утверждала Гертруда Стайн. Она также добавила, что Фицджеральд был единственным из молодых писателей, кто естественно писал предложениями.

Гертруда Стайн и Фицджеральд очень своеобразно относятся друг к другу. Гертруда Стайн была под большим впечатлением от This Side of Para- dise. Она прочитала ее, когда она вышла, и до того, как познакомилась с кем-либо из молодых американских писателей. Она сказала о нем, что именно эта книга действительно создала для публики новое поколение. Она никогда не меняла своего мнения по этому поводу. Она думает, что это в равной степени относится и к Великий Гэтсби. Она думает, что Фицджеральда будут читать, когда многие его известные современники будут забыты. Фицджеральд всегда говорит, что, по его мнению, Гертруда Стайн говорит такие вещи только для того, чтобы досадить ему, заставляя его думать, что она имеет в виду именно это, и добавляет в своей излюбленной манере: «И то, что она делает, — это самая жестокая вещь, которую я когда-либо слышал». Однако они всегда очень хорошо проводят время, когда встречаются. И в последний раз, когда они встретились, они хорошо провели время с собой и Хемингуэем.

Был еще Гленуэй Уэскотт, но Гленуэй Уэскотт никогда не интересовал Гертруду Стайн. У него есть определенный сироп, но он не льется.

VIII

Так началась карьера Хемингуэя. Какое-то время мы его меньше видели, а потом он снова стал приходить. Он обычно пересказывал Гертруде Стайн разговоры, которые он впоследствии использовал в «И восходит солнце», , и они бесконечно говорили о характере Гарольда Леба. В это время Хемингуэй готовил сборник рассказов для публикации в издательствах в Америке, и однажды вечером он появился с рукописью. Он передал его Гертруде Стайн. Он добавил к своим рассказам небольшой рассказ о медитациях, и в них он сказал, что Огромная комната была величайшей книгой, которую он когда-либо читал. Именно тогда Гертруда Стайн сказала: «Хемингуэй, ремарки — это не литература». напечатали, и Хемингуэй, находившийся там, подошел к Гертруде Стайн и стал объяснять, почему он не сможет написать рецензию на книгу. В этот момент тяжелая рука легла ему на плечо, и Форд Мэдокс Форд сказал: «Молодой человек, это я хочу поговорить с Гертрудой Стайн». ты. Могу я ? Мы с Гертрудой Стайн были ужасно довольны и тронуты.

Несколько лет после этого Гертруда Стайн и Хемингуэй не встречались. А потом мы узнали, что он вернулся в Париж и рассказал нескольким людям, как сильно хочет ее увидеть. «Не приходи домой с Хемингуэем под руку», — говорил я, когда она выходила гулять. И действительно, однажды она вернулась, взяв его с собой.

Они долго сидели и разговаривали. Наконец я услышал, как она сказала: «Хемингуэй, в конце концов, вы ротарианец на девяносто процентов». «Не можете ли вы, — сказал он, — сделать это на восемьдесят процентов?» Ведь, как она всегда говорит, бывал и, надо сказать, бывают у него моменты бескорыстия.

Форд однажды сказал о Хемингуэе: «Он приходит, садится у моих ног и хвалит меня». Это заставляет меня нервничать». Хемингуэй также сказал однажды: «Я поворачиваю свое пламя, которое является маленьким, все ниже и ниже, и затем внезапно происходит большой взрыв. Если бы не было ничего, кроме взрывов, моя работа была бы настолько захватывающей, что никто бы не выдержал.

Однако, что бы я ни говорил, Гертруда Стайн всегда говорит: «Да, я знаю, но у меня слабость к Хемингуэю».

IX

Сразу после публикации Создание американцев , предпринятое Робертом МакАлмоном, был обзор книги Гертруды Стайн, География и пьесы, в Athenaeum за подписью Эдит Ситуэлл. Отзыв был длинный и немного снисходительный, но мне понравилось. Гертруду Стайн это не заботило. Год спустя в лондонском Vogue снова появилась статья Эдит Ситуэлл, в которой говорилось, что с момента написания статьи в Athenæum она провела год, читая только 9 книг.0507 География и пьесы , и она хотела сказать, какой важной и красивой она нашла эту книгу.

Однажды днем у Элмера Хардена мы встретили мисс Тодд, редактора лондонского Vogue . Она сказала, что Эдит Ситуэлл скоро должна быть в Париже и очень хочет встретиться с Гертрудой Стайн. Она сказала, что Эдит Ситуэлл очень стеснялась и не решалась приехать. Элмер Харден сказал, что будет сопровождать.

Я так хорошо помню свое первое впечатление о ней, впечатление, которое действительно никогда не менялось. Очень высокий, слегка согбенный, отступающий и нерешительно приближающийся, красивый, с самым выдающимся носом, который я когда-либо видел у человека. В то время и в последующем разговоре между Гертрудой Стайн и ею самой я восхищался тонкостью и полнотой ее понимания поэзии. Они с Гертрудой Стайн сразу же подружились. У этой дружбы, как и у любой дружбы, были свои трудности, но я убежден, что в основе своей Гертруда Стайн и Эдит Ситуэлл — друзья, и им нравится быть друзьями.

В это время мы много виделись с Эдит Ситуэлл, а потом она вернулась в Лондон. Осенью того же 1925 года Гертруда Стайн получила письмо от президента литературного общества Кембриджа с просьбой выступить перед ними ранней весной. Гертруда Стайн, совершенно расстроенная самой идеей, довольно быстро ответила «нет». Сразу же пришло письмо от Эдит Ситуэлл, в котором говорилось, что «нет» следует заменить на «да»; что первостепенно важно, чтобы Гертруда Стайн выступила с этой речью, и что, кроме того, Оксфорд ждал согласия Кембриджа, чтобы попросить ее сделать то же самое в Оксфорде.

Совершенно очевидно, что ничего не оставалось делать, кроме как сказать «да», и поэтому Гертруда Стайн сказала «да».

Она была очень расстроена такой перспективой. Она сказала, что мир таит в себе гораздо большие ужасы, чем война. Обрывы даже были ни к чему. Она была очень подавлена. К счастью, в начале января с автомобилем Форда начались проблемы. Лучшие гаражи не обращали особого внимания на старые Форды, а Гертруда Стайн обычно отвозила свой в сарай в Монруже, где механики работали над ним, пока она сидела. Если бы она оставила его там, скорее всего, от него не осталось бы ничего, что можно было бы отогнать.

Одним холодным темным днем она вышла, чтобы посидеть со своим автомобилем «Форд», и, сидя на ступеньках другого потрепанного «форда», наблюдая, как ее разбирают на части и снова собирают, она начала писать. Она пробыла там несколько часов, а когда вернулась замерзшей с отремонтированным «фордом», она написала всю «Сочинение как объяснение».

После того, как лекция была написана, следующей проблемой стало ее чтение. Все давали ей советы. Она читала ее всем, кто приходил в дом, а некоторые читали ей. Причард как раз был в Париже, и вместе с Эмили Чедборн они давали советы и были слушателями. Причард показал ей, как читать на английский манер, но Эмили Чедборн была полностью за американскую манеру, а Гертруда Стайн была слишком обеспокоена, чтобы иметь хоть какую-то манеру. Однажды днем мы пошли к Натали Барни. Там жил очень пожилой и очень обаятельный французский профессор истории. Натали Барни попросила его рассказать Гертруде Стайн, как читать лекции. «Говори как можно быстрее и никогда не поднимай глаз», — таков был его совет. Причард сказал: «Говори как можно медленнее и никогда не опускай взгляд». Во всяком случае, я заказал Гертруде Стайн новое платье и новую шляпку, и ранней весной мы отправились в Лондон.

X

Это было весной 1926 года. Эдит Ситуэлл устроила для нас вечеринку, как и ее брат Осберт. Осберт был большим утешением для Гертруды Стайн. Он так хорошо понимал все возможные способы, которыми можно нервничать, что, когда он сидел рядом с ней в отеле, рассказывая ей о всех видах того, как он и она могут страдать от боязни сцены, она совершенно успокоилась. Она всегда очень любила Осберта. Она всегда говорила, что он как дядя короля. У него было то приятное, доброе, безответственное, взволнованное спокойствие, которое всегда должно быть у дяди английского короля.

Наконец мы прибыли в Кембридж во второй половине дня, нас угостили чаем, а затем пообедали с президентом общества и несколькими его друзьями. Было очень приятно, и после ужина мы пошли в аудиторию. Публика была разная, мужчины и женщины. Вскоре Гертруда Стайн успокоилась, лекция прошла очень хорошо, мужчины впоследствии задали много вопросов и были полны энтузиазма. Женщины ничего не сказали. Гертруда Стайн задалась вопросом, должны ли они были этого не делать или просто не были.

На следующий день после того, как мы поехали в Оксфорд. Там мы пообедали с молодым Эктоном, а затем отправились на лекцию. Гертруда Стайн чувствовала себя более комфортно в качестве лектора, и на этот раз она прекрасно провела время. Как она потом заметила: «Я чувствовала себя просто примадонной».

Зал был полон, многие стояли сзади, а обсуждение после лекции длилось больше часа, и никто не ушел. Это было очень захватывающе. Они задавали всевозможные вопросы; они чаще всего хотели знать, почему Гертруда Стайн считала, что она права, когда писала именно так, как она писала. Она ответила, что это не вопрос того, что кто-то думает, но ведь она занималась этим около двадцати лет, и теперь они хотят услышать ее лекцию. Это не значило, конечно, что они стали думать, что ее путь возможен, это ничего не доказывало, но, с другой стороны, возможно, что-то и указывало. Они смеялись.

Тут вскочил один человек, потом выяснилось, что он был деканом, и он сказал, что в «Святых в семи» его очень заинтересовала фраза о кольце вокруг луны, о кольце, следующем за луной . Он признал, что это предложение было одним из самых прекрасно сбалансированных предложений, которые он когда-либо слышал, но все же следует ли кольцо за луной? Гертруда Стайн сказала: «Когда вы смотрите на луну и видите, что вокруг луны есть кольцо, и луна движется, разве кольцо не следует за луной?» «Возможно, кажется», — ответил он. «Ну, в таком случае, — сказала она, — откуда ты знаешь, что это не так?» Он сел. Другой человек, дон, рядом с ним вскочил и спросил что-то еще. Они сделали это несколько раз, вдвоём, подпрыгивая один за другим. Тогда первый человек вскочил и сказал: «Вы говорите, что все одно и то же, все всегда разное. Как это может быть так?» «Считайте, — отвечала она, — вас двоих; вы вскакиваете один за другим, это одно и то же, и, конечно, вы признаете, что вы оба всегда разные».0507 Туше , — сказал он, и встреча закончилась. Один из мужчин был так тронут, что признался мне, когда мы вышли, что эта лекция стала для него самым большим переживанием с тех пор, как он прочитал «Критику чистого разума» Канта .

Эдит Ситуэлл, Осберт и Сашеверелл присутствовали и все были в восторге. Они были в восторге от лекции, и они были в восторге от добродушия, с которым Гертруда Стайн победила всех критиканов. Эдит Ситуэлл сказала, что Саш смеялся над этим всю дорогу домой.

На следующий день мы вернулись в Париж. Ситуэллы хотели, чтобы мы остались и дали интервью, и вообще продолжали это, но Гертруда Стайн чувствовала, что с нее достаточно славы и волнений. Не то чтобы, как она всегда объясняет, ей когда-нибудь будет достаточно славы. Ведь, как она всегда утверждает, художнику не нужна критика, ему нужна только оценка. Если ему нужна критика, он не художник.

Леонард Вульф через несколько месяцев после этого опубликовал «Композицию как объяснение» в серии эссе Хогарта. Он также был напечатан в Набрать .

XI

Милдред Олдрич была ужасно довольна успехом Гертруды Стайн в Англии. Мы пошли навестить ее по возвращении, и ей нужно было снова прочитать ей лекцию и услышать все подробности всего опыта.

У Милдред Олдрич были плохие дни. Ее рента внезапно прекратилась, и мы долго этого не знали. Однажды Доусон Джонстон, библиотекарь Американской библиотеки, сказал Гертруде Стайн, что мисс Олдрич написала ему, чтобы он пришел и забрал все ее книги, так как она скоро уедет из дома. Мы немедленно вышли, и Милдред сообщила нам, что ее рента прекращена. Кажется, это была рента, которую давала женщина, впавшая в маразм, и однажды утром она сказала своему адвокату прекратить все ренты, которые она давала в течение многих лет ряду людей.

Гертруда Стайн сказала Милдред не волноваться. Фонд Карнеги, к которому обратилась Кейт Басс, прислал пятьсот долларов, Уильям Кук дал Гертруде Стайн карт-бланш для покрытия всех недостатков, другой друг Милдред из Провиденса, штат Род-Айленд, щедро откликнулся, и Atlantic Monthly основал фонд. . Очень скоро Милдред Олдрич была в безопасности. Она печально сказала Гертруде Стайн: «Вы не позволили бы мне элегантно пойти в богадельню, и я бы пошла элегантно, но вы превратили это место в богадельню, и я единственная обитательница». Гертруда Стайн утешила ее и сказала, что может. быть столь же элегантной в ее уединенном состоянии. «В конце концов, — говорила ей Гертруда Стайн, — Милдред, никто не может сказать, что у тебя не было хороших денег». Последние годы Милдред Олдрич были благополучными.

Насколько я помню, в ту зиму и в следующую мы давали очень много вечеринок. Мы устроили чаепитие для Ситуэллов.

Карл Ван Вехтен прислал нам большое количество негров; кроме того, были негры нашей соседки, миссис Риган, которая привезла Жозефину Бейкер в Париж. Карл прислал нам Пола Робсона. Поль Робсон заинтересовал Гертруду Стайн. Он знал американские ценности и американскую жизнь так, как мог знать их только тот, кто был в ней, но не из нее. И все же, как только любой другой человек входил в комнату, он определенно становился негром. Гертруде Стайн не нравилось слушать, как он поет спиричуэлс. «Они принадлежат вам не больше, чем что-либо еще, так зачем требовать их?» — сказала она. Он не ответил.

Однажды там была южанка, очень очаровательная южанка, и она спросила его: «Где ты родился?», и он ответил: «В Нью-Джерси», и она сказала: «Не на Юге, что жаль», и он сказал: «Не для меня».

Гертруда Стайн пришла к выводу, что негры не страдают от преследований, они страдают от небытия. Она всегда утверждает, что африканцы не примитивны; у него очень древняя, но очень узкая культура, и там она остается. Следовательно, ничего не происходит и не может произойти.

Однажды Гертруда Стайн пришла домой с прогулки в банк и достала из кармана карточку со словами: «Завтра мы обедаем с Бромфилдами». жена, а потом время от времени было небольшое знакомство; было даже небольшое знакомство с сестрой Бромфилда, а теперь вдруг мы обедали с Бромфилдами. — Почему? — спросил я. «Потому что, — ответила Гертруда Стайн, — он знает все о садах».0003

Мы обедали с Бромфилдами, и он знает все о садах, о цветах и о почвах. Гертруда Стайн и он сначала понравились друг другу как садовники, потом они понравились друг другу как американцы, а затем они понравились друг другу как писатели.

Гертруда Стайн всегда говорит о нем, что он такой же американец, как Джанет Скаддер, такой же американец, как мальчишка, но не такой торжественный. Его горная шотландская кровь делает его чувствительным, грустным и веселым, и поэтому его утонченность может проявить себя, она не просто существует. И помимо всего этого есть изобилие. Гертруда Стайн не любит стерильность, даже если в ней есть гениальность. Это одна из вещей, которые беспокоят ее в послевоенном поколении. Они, как правило, непродуктивны или производят очень редко. Она говорит о Бромфилде: «Приходит, он может продолжать, он продолжает, он будет продолжать, и, продолжая, он станет не скучным, а живым».0003

XII

В течение некоторого времени многие люди и издатели просили Гертруду Стайн написать ее автобиографию, и она всегда отвечала: «Невозможно». автобиография. «Подумай, — говорила она, — сколько денег ты бы заработала!» Тогда она начала придумывать названия для моей автобиографии — « Моя жизнь с великими», «Жены гениев, с которыми я сидел», «Мои двадцать пять лет». с Гертрудой Стайн .

Потом она стала становиться серьезной и говорить: «А если серьезно, то вам следует написать свою автобиографию». В конце концов я пообещал, что если летом найду время, то напишу свою автобиографию.

Когда Форд Мэдокс Форд редактировал «Трансатлантик ревью » , он однажды сказал Гертруде Стайн: «Я довольно хороший писатель, довольно хороший редактор и довольно хороший бизнесмен, но мне очень трудно быть одновременно всеми тремя одновременно». Я довольно хорошая домохозяйка, и неплохой садовник, и довольно хорошая рукодельница, и довольно хороший секретарь, и довольно хороший редактор, и довольно хороший ветеринар для собак, и я должна делать все это сразу, и я нашла это. трудно добавить, будучи довольно хорошим автором.

Около шести недель назад Гертруда Стайн сказала: «Мне кажется, что вы никогда не собираетесь писать эту автобиографию. Вы знаете, что я собираюсь сделать? Я собираюсь написать это для вас. Я собираюсь написать ее так же просто, как Дефо написал автобиографию Робинзона Крузо».

(Конец)

Старик и море, Эрнест Хемингуэй

* Электронная книга A Project Gutenberg Canada *

Эта электронная книга доступна бесплатно и с очень небольшим ограничения. Эти ограничения применяются только в том случае, если (1) вы делаете изменение в электронной книге (кроме переделки для разных устройств отображения), или (2) вы используете в коммерческих целях электронная книга. Если какое-либо из этих условий применимо, пожалуйста, Проверьте gutenberg.ca/links/licence.html, прежде чем продолжить.

Это произведение находится в общественном достоянии Канады, но может авторское право в некоторых странах. Если вы живете за пределами Канады, проверьте законы страны об авторском праве. Если книга защищена авторским правом в вашей стране не загружайте и не распространяйте этот файл.

Название: Старик и море
Автор: Хемингуэй, Эрнест (1899-1961)
Дата первой публикации: 1952 г.
Издание, использованное в качестве основы для этой электронной книги: Нью-Йорк: сыновья Чарльза Скрибнера, 1952 г.
Дата первой публикации: 21 мая 2012 г.
Дата последнего обновления: 21 мая 2012 г. Электронная книга
Project Gutenberg Canada #948

Эта электронная книга была выпущена Al Haines

СТАРИК

ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ

СЫНОВЬЯ ЧАРЛЬЗА СКРИБНЕРА, НЬЮ-ЙОРК
1952

АВТОРСКОЕ ПРАВО, 1952, BY
ЭРНЕСТ ХЕМИНГУЭЙ

Отпечатано в Соединенных Штатах Америки

Все права защищены. Никакая часть этой книги
не может быть воспроизведена в какой-либо форме
без разрешения Charles Scribner’s Sons

ЧАРЛИ СКРИБНЕРУ
И
. МАКС ПЕРКИНС

СТАРИК И МОРЕ

Это был старик, который в одиночку ловил рыбу на лодке в Гольфстриме. уже восемьдесят четыре дня не ловил рыбу. Во-первых сорок дней мальчик был с ним. Но после сорока дней без родители мальчика сказали ему, что старик теперь определенно и, наконец, салао , что является наихудшей формой неудачника, и мальчик отправился по их приказу в другой лодке, которая поймала трех хороших рыб Первая неделя. Мальчику стало грустно видеть, как старик входит в каждую день с пустой лодкой, и он всегда спускался, чтобы помочь ему нести то ли скрученные канаты, то ли багор, и гарпун, и парус, который был обвился вокруг мачты. Парус был залатан мешками с мукой и, свернутый, он выглядел как знамя окончательного поражения.

Старик был худым и изможденным, с глубокими морщинами на затылке. шея. Коричневые пятна благотворного рака кожи, которые приносит солнце от его отражения в тропическом море были на его щеках. Пятна бежали по сторонам его лица, а на руках были глубокие морщины. шрамы от обращения с тяжелой рыбой на шнурах. Но ни один из этих шрамов были свежими. Они были такими же старыми, как эрозии в безрыбной пустыне.

Все в нем было старым, кроме его глаз, и они были такими же цвет как море и были веселы и непобедимы.

— Сантьяго, — сказал ему мальчик, когда они поднялись на берег, откуда скиф подняли. «Я мог бы пойти с вами снова. Мы сделали несколько Деньги.»

Старик научил мальчика ловить рыбу, и мальчик полюбил его.

— Нет, — сказал старик. «Ты на счастливой лодке. Оставайся с ними».

— Но вспомни, как ты восемьдесят семь дней обходился без рыбы, а потом мы ловил крупных каждый день в течение трех недель».

— Я помню, — сказал старик. «Я знаю, что ты не оставил меня, потому что ты сомневался».

«Это папа заставил меня уйти. Я мальчик, и я должен слушаться его».

— Я знаю, — сказал старик. «Это вполне нормально».

«У него мало веры».

— Нет, — сказал старик. «Но у нас есть. Не так ли?»

— Да, — сказал мальчик. «Могу ли я предложить вам пива на террасе, а затем мы заберем вещи домой».

«Почему бы и нет?» — сказал старик. «Между рыбаками».

Они сидели на террасе, и многие из рыбаков смеялись над старым человек, и он не был зол. Другие рыбаки постарше смотрели на ему и было грустно. Но они этого не показывали и говорили вежливо о течении и глубинах, на которых они дрейфовали свои линии и устойчивая хорошая погода и то, что они видели. Успешный рыбаки того дня уже были и разделали своего марлина вынесли и вынесли их, лежащих во всю длину на двух досках, с двумя мужчинами спотыкаясь о край каждой доски, к рыбному домику, где они ждали грузовик со льдом, чтобы отвезти их на рынок в Гаване. Те ловившие акул отвезли их на фабрику по производству акул на другой стороне бухты, где они были подняты на блок и снасть, их удаляют печень, отрезают плавники, сдирают кожу и их мясо нарезают полосками для засолки.

Когда дул восточный ветер, через гавань донесся запах с завод по производству акул; но сегодня был только слабый край запаха потому что ветер повернул на север, а потом стих, и было приятно и солнечно на террасе.

— Сантьяго, — сказал мальчик.

— Да, — сказал старик. Он держал свой стакан и думал о многих много лет назад.

«Можно я схожу купить тебе сардин на завтра?»

— Нет. Иди и играй в бейсбол. Я еще умею грести, а Рохелио бросит мяч. сеть.»

«Я хотел бы пойти. Если я не могу порыбачить с вами, я хотел бы служить каким-то образом.»

— Ты купил мне пива, — сказал старик. «Ты уже мужчина».

«Сколько мне было лет, когда вы впервые взяли меня в лодку?»

«Пять, и тебя чуть не убили, когда я принес слишком зеленую рыбу. и он чуть не разорвал лодку на куски. Ты можешь запомнить?»

«Я помню, как хвост хлопал и стучал, и шум клубов. Я помню, как ты бросил меня в нос, где были мокрые скрученные канаты, и ощущение, что вся лодка дрожит и звук того, как ты бьешь его дубиной, словно рубишь дерево, и сладкий запах крови повсюду на мне».

— Ты действительно это помнишь или я тебе только что рассказал?

«Я помню все с тех пор, как мы впервые пошли вместе».

Старик посмотрел на него своими загорелыми, уверенными любящими глазами.

«Если бы ты был моим мальчиком, я бы взял тебя и сыграл в азартные игры», — сказал он. «Но ты принадлежат твоему отцу и твоей матери, и ты в счастливой лодке».

«Можно я возьму сардины? Я тоже знаю, где взять четыре наживки».

«У меня свои остались с сегодняшнего дня. Я положил их в ящике с солью».

«Дайте мне четыре свежих».

— Один, — сказал старик. Его надежда и уверенность никуда не делись. Но теперь они были свежими, как когда поднимается ветер.

— Два, — сказал мальчик.

— Два, — согласился старик. — Ты их не украл?

— Я бы, — сказал мальчик. — Но я купил эти.

— Спасибо, — сказал старик. Он был слишком простодушен, чтобы удивляться, когда же он достиг смирения. Но он знал, что достиг этого, и он знал, что это не позорно, и это не несет потери истинной гордости.

«Завтра будет хороший день с этим течением», — сказал он.

«Куда ты идешь?» — спросил мальчик.

«Далеко, чтобы войти, когда ветер переменится. Я хочу выйти до того, как он это свет».

«Я постараюсь заставить его работать далеко», — сказал мальчик. «Тогда, если вы зацепите что-то действительно большое, мы можем прийти вам на помощь».

«Он не любит работать слишком далеко».

— Нет, — сказал мальчик. «Но я увижу то, чего он не может видеть, такой как работающая птица, и заставить его выйти за дельфином».

— У него настолько плохие глаза?

«Он почти ослеп».

— Странно, — сказал старик. «Он никогда не ходил черепахой. то, что убивает глаза».

— Но ты много лет ходил черепахой с Берега Москитов, и твои глаза хорошо.»

«Я странный старик».

«Но достаточно ли ты силен сейчас, чтобы поймать по-настоящему крупную рыбу?»

— Думаю, да. И тут много хитростей.

— Давай отнесем вещи домой, — сказал мальчик. «Так что я могу получить сеть и иди за сардинами».

Они забрали снаряжение с лодки. Старик нес мачту на плечо, и мальчик нес деревянный ящик со свернутыми жестко сплетенные коричневые шнуры, багор и гарпун с древком. ящик с приманками находился под кормой лодки вместе с клюшкой это использовалось, чтобы усмирить большую рыбу, когда ее привели к берегу. Никто не стал бы красть у старика, но лучше взять парус и тяжелые строки домой, так как роса была для них плохой и, хотя он был совершенно уверен, что местные жители не стали бы воровать у него, подумал старик. что багор и гарпун были ненужным искушением, чтобы оставить его в лодке.

Они вместе пошли по дороге к лачуге старика и вошли внутрь. через его открытую дверь. Старик прислонился к мачте своим завернутым парус против стены, и мальчик положил коробку и другое снаряжение рядом Это. Мачта была почти такой же длины, как одна комната лачуги. хижина была сделана из крепких почек-щитков королевской пальмы, назывался гуано и в нем была кровать, стол, один стул и место на земляном полу, чтобы готовить на углях. На коричневых стенах уплощенные, перекрывающиеся листья прочного волокнистого гуано там была цветная картина Святого Сердца Иисуса и еще одна Дева Кобре. Это были останки его жены. Однажды было подкрашенная фотография его жены на стене, но он снял ее потому что ему было слишком одиноко, чтобы увидеть это, и оно стояло на полке в уголок под чистой рубашкой.

«Что ты должен есть?» — спросил мальчик.

«Горшок желтого риса с рыбой. Хочешь?»

«Нет. Я буду есть дома. Хочешь, я разведу огонь?»

«Нет. Я сделаю это позже. Или я могу съесть рис холодным.»

— Можно я возьму кастинговую сеть?

«Конечно.»

Сети не было, и мальчик вспомнил, когда ее продали. Но они проходили через эту фантастику каждый день. Не было горшка с желтый рис и рыба, и мальчик тоже это знал.

— Восемьдесят пять — счастливое число, — сказал старик. «Как бы вы хотели видеть, как я привожу одного, одетого более чем на тысячу фунтов?

«Я возьму сеть и пойду за сардинами. Ты будешь сидеть на солнышке в дверной проем?»

«Да. У меня есть вчерашняя газета, и я буду читать бейсбол».

Мальчик не знал, была ли вчерашняя газета тоже фикцией. Но старик вытащил его из-под кровати.

«Перико дал мне его в винном погребе », — объяснил он.

«Я вернусь, когда у меня будут сардины. Я сохраню твои и мои вместе на льду, и мы можем разделить их утром. Когда я вернусь ты можешь рассказать мне о бейсболе».

«Янки не могут проиграть».

«Но я боюсь индейцев Кливленда».

«Верь в янки, сын мой. Подумай о великом Ди Маджио».

«Я боюсь и тигров Детройта, и индейцев Кливленда».

«Будьте осторожны, иначе вы будете бояться даже красных из Цинциннати и белых Сокс из Чикаго».

«Ты изучи его и скажи мне, когда я вернусь».

«Как вы думаете, мы должны купить терминал лотереи с восемьдесят пять? Завтра восемьдесят пятый день».

— Мы можем это сделать, — сказал мальчик. «А как насчет восьмидесяти семи твой великий рекорд?»

«Этого не могло случиться дважды. Думаешь, ты сможешь найти восемьдесят пять?»

«Я могу заказать один.»

«Один лист. Это два с половиной доллара. У кого мы можем одолжить это? из?»

— Это легко. Я всегда могу занять два с половиной доллара.

— Думаю, я тоже могу. Но я стараюсь не брать взаймы. занимать. Тогда ты умоляешь».

«Согревайся, старик», — сказал мальчик. «Помните, что мы в сентябре».

«Месяц, когда приходит большая рыба», — сказал старик. «Каждый может быть рыбак в мае».

— Я иду за сардинами, — сказал мальчик.

Когда мальчик вернулся, старик спал в кресле, и солнце был внизу. Мальчик снял с кровати старое армейское одеяло и расстелил его через спинку стула и через плечи старика. Они были странные плечи, еще мощные, хотя и очень старые, и шея была все еще крепкий, и складки не так сильно проявлялись, когда старик спал, и его голова склонилась вперед. Его рубашка была так залатана много раз, что это было похоже на парус, и пятна были выцветшими для многих разные оттенки на солнце. Хотя голова старика была очень старой и с закрытыми глазами не было жизни в его лице. Газета лежал на коленях, и тяжесть его руки удерживала его там, в вечерний ветерок. Он был босиком.

Мальчик оставил его там, и когда он вернулся, старик был еще спящий.

«Проснись, старик», сказал мальчик и положил руку на один из старых мужские колени.

Старик открыл глаза и на мгновение вернулся из далеко. Затем он улыбнулся.

«Что у тебя?» он спросил.

— Ужин, — сказал мальчик. «Мы собираемся ужинать».

«Я не очень голоден».

«Иди и ешь. Нельзя ловить рыбу и не есть».

— Да, — сказал старик, вставая, беря газету и складывая его. Потом начал складывать одеяло.

«Держи одеяло при себе», — сказал мальчик. «Вы не будете ловить рыбу без есть, пока я жив».

— Тогда живи долго и береги себя, — сказал старик. «Что мы едим?»

«Черные бобы и рис, жареные бананы и немного тушеного мяса».

Мальчик привез их в двухъярусном металлическом контейнере из Терраса. Два набора ножей, вилок и ложек были в его карман с бумажной салфеткой, обернутой вокруг каждого набора.

— Кто тебе это дал?

«Мартин. Хозяин».

«Я должен поблагодарить его.»

— Я уже поблагодарил его, — сказал мальчик. — Тебе не нужно благодарить его.

— Я дам ему брюхо большой рыбы, — сказал старик. «Имеет он делал это для нас не раз?»

«Я думаю так. »

«Тогда я должен дать ему что-то большее, чем брюхо. Он очень продуманный для нас».

«Он прислал два пива».

«Мне больше всего нравится пиво в банках».

— Я знаю. Но это в бутылках, пиво «Хатуэй», и я беру обратно бутылки».

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал старик. «Должны ли мы есть?»

— Я просил тебя об этом, — мягко сказал ему мальчик. «Я не желал открывать контейнер, пока вы не будете готовы».

— Теперь я готов, — сказал старик. «Мне нужно было только время, чтобы умыться».

Где ты мылся? подумал мальчик. В поселке было два водопровода. улицы по дороге. Мне нужна вода здесь для него, мальчик думал, и мыло и хорошее полотенце. Почему я такой легкомысленный? Я должен купи ему другую рубашку и куртку на зиму и что-нибудь обувь и еще одно одеяло.

— У вас превосходное рагу, — сказал старик.

«Расскажи мне о бейсболе», — попросил его мальчик.

«В Американской лиге, как я уже сказал, янки», — сказал старик. счастливо.

«Сегодня они проиграли», — сказал ему мальчик.

«Это ничего не значит. Великий Ди Маджио снова стал самим собой».

«У них есть другие мужчины в команде».

«Естественно. Но он имеет значение. В другой лиге, между Бруклин и Филадельфия Я должен взять Бруклин. Но потом я думаю о Дик Сислер и те замечательные подъезды к старому парку».

«Не было ничего подобного им. Он бьет самый длинный мяч, который у меня когда-либо был». когда-либо видел.»

— Помнишь, когда он приходил на Террасу? Я хотел взять он ловил рыбу, но я был слишком робок, чтобы спросить его. Тогда я попросил вас спросить он и ты были слишком робкими».

— Я знаю. Это была большая ошибка. Он мог пойти с нами. будет иметь это на всю нашу жизнь».

«Я хотел бы отправиться на великую рыбалку Ди Маджио», — сказал старик. «Говорят, его отец был рыбаком. Может быть, он был так же беден, как и мы. и понял бы».

«Отец великого Сислера никогда не был беден, и он, отец, был играл в высшей лиге, когда был в моем возрасте».

«Когда я был в твоем возрасте, я стоял перед мачтой на корабле с квадратным вооружением, побежал в Африку и видел львов на пляжах по вечерам».

— Я знаю. Ты мне сказал.

«Мы должны говорить об Африке или о бейсболе?»

«Бейсбол я думаю,» сказал мальчик. «Расскажите мне о великом Джоне Дж. Макгроу, — сказал он Джота 9.0492 для Дж.

— Раньше он тоже иногда приходил на Террасу. когда он пил, он был грубым, резким и трудным. Его ум был на лошадях, а также бейсбол. По крайней мере, он носил списки лошадей всегда в кармане и часто произносил имена лошадей по телефону».

«Он был отличным менеджером, — сказал мальчик. «Мой отец думает, что он был величайший».

«Потому что он приходил сюда больше всего раз», — сказал старик. «Если Дюроше продолжал бы приходить сюда каждый год, и твой отец счел бы его величайший менеджер».

«Кто на самом деле лучший менеджер, Луке или Майк Гонсалес?»

«Я думаю, что они равны».

— А лучший рыбак — это ты.

«Нет. Я знаю других лучше».

— Qu va , — сказал мальчик. «Есть много хороших рыбаков и несколько великие. Но есть только ты».

«Спасибо. Ты делаешь меня счастливым. Надеюсь, рыба не попадется, так что здорово, что он докажет, что мы ошибаемся».

«Нет такой рыбы, если ты еще силен, как говоришь».

«Возможно, я не так силен, как мне кажется», — сказал старик. «Но я знаю много трюков, и у меня есть разрешение».

— Тебе следует лечь спать сейчас, чтобы утром быть свежим. Я отнесу вещи обратно на Террасу».

— Тогда спокойной ночи. Я разбужу тебя утром.

— Ты мой будильник, — сказал мальчик.

«Возраст — мой будильник», — сказал старик. «Почему старики просыпаются так рано? Должен ли он иметь еще один день?»

— Не знаю, — сказал мальчик. «Все, что я знаю, это то, что мальчики спят поздно и тяжело».

— Я помню, — сказал старик. — Я разбужу тебя вовремя.

«Мне не нравится, когда он меня будит. Как будто я ниже его».

«Я знаю.»

— Спи спокойно, старик.

Мальчик вышел. Они ели без света на столе и старик снял штаны и лег спать в темноте. Он прокатился Поднял штаны, чтобы получилась подушка, и положил в них газету. Он завернулся в одеяло и заснул на других старых газетах которые покрывали пружины кровати.

Он заснул через короткое время, и ему снилась Африка, когда он был мальчик, и длинные золотые пляжи, и белые пляжи, такие белые, что они болят глаза, и высокие мысы, и огромные коричневые горы. Он теперь жил вдоль этого побережья каждую ночь, и во сне он слышал рев прибоя и увидел, как по нему проплывают местные лодки. Он почувствовал запах смола и пакли палубы, пока он спал, и он почувствовал запах Африка, принесенная утренним бризом.

Обычно, когда он чувствовал запах сухопутного бриза, он просыпался и одевался, чтобы идти. и разбудить мальчика. Но сегодня вечером запах земного бриза донесся очень рано, и он знал, что еще слишком рано во сне, и продолжал мечтать, чтобы увидеть белые вершины островов, возвышающиеся над морем, и тогда он мечтал о разных гаванях и рейдах Канарских островов.

Ему уже не снились бури, ни женщины, ни великие события, ни большой рыбы, ни драк, ни состязаний в силе, ни его жена. Теперь он мечтал только о местах и о львах на пляже. Они играли, как молодые кошки в сумерках, и он любил их так, как любил. мальчик. Он никогда не мечтал о мальчике. Он просто проснулся, выглянул в открытую дверь на луну, развернул штаны и надел их. Он помочился за пределами лачуги, а затем пошел вверх по дороге, чтобы разбудить мальчик. Он дрожал от утреннего холода. Но он знал, что будет дрожь себя тепло и что скоро он будет грести.

Дверь дома, где жил мальчик, была не заперта, и он открыл ее. и тихонько вошел босыми ногами. Мальчик спал на раскладушке в первой комнате, и старик мог ясно видеть его при свете что пришло с умирающей луны. Он осторожно взял одну ногу и держал его, пока мальчик не проснулся и не повернулся и не посмотрел на него. Старик кивнул, и мальчик снял штаны со стула у кровати и, сев на кровать, натянул их.

Старик вышел за дверь, и мальчик последовал за ним. Он был заснул, а старик положил руку ему на плечи и сказал: Извините.»

— Qu va , — сказал мальчик. «Это то, что должен делать мужчина».

Они пошли по дороге к лачуге старика и по всей дороге, в темноте шли босые люди, неся мачты их лодки.

Когда они подошли к хижине старика, мальчик взял мотки лески в корзину, и гарпун, и багор, и старик нес мачту со свернутым парусом на плече.

«Хочешь кофе?» — спросил мальчик.

«Мы положим снаряжение в лодку, а потом возьмем».

Они пили кофе из банок из-под сгущенного молока в утреннем заведении, обслуживал рыбаков.

— Как ты спал, старик? — спросил мальчик. Он просыпался сейчас хотя ему все еще было трудно выйти из сна.

— Очень хорошо, Манолин, — сказал старик. «Сегодня я чувствую себя уверенно».

— Я тоже, — сказал мальчик. «Теперь я должен получить ваши сардины и мои и ваши свежие приманки. Он сам приносит наше снаряжение. Он никогда никого не хочет возить что-либо».

— Мы разные, — сказал старик. «Я разрешаю тебе нести вещи, когда ты было пять лет».

— Я это знаю, — сказал мальчик. «Я сейчас вернусь. Выпей еще кофе. Здесь у нас есть кредит».

Он пошел босиком по коралловым скалам к ледяному домику, где приманки хранились.

Старик медленно пил кофе. Это было все, что у него было весь день и он знал, что он должен взять его. В течение долгого времени еда была скучно ему, и он никогда не носил обед. У него была бутылка воды в нос скифа, и это было все, что ему было нужно в течение дня.

Мальчик вернулся с сардинами и двумя приманками, завернутыми в газету, и они пошли по тропе к лодке, чувствуя галечного песка под ногами, подняли лодку и втолкнули ее в вода.

«Удачи, старик».

— Удачи, — сказал старик. Он установил веревочные крепления весел на штифты и, наклоняясь вперед против тяги лопасти в воде, он в темноте начал грести из гавани. Были и другие лодки с других пляжей, выходившие в море, и Старик слышал плеск и толчок их весел, хотя и не мог видеть их сейчас луна была ниже холмов.

Иногда кто-то говорил в лодке. Но большинство лодок было тихо, если не считать падения весла. Они расходятся после того, как вышли из устья гавани и каждый направился в ту часть океана, где он надеялся найти рыбу. Старик знал, что он ушел далеко, и он оставил запах земли позади и поплыл в чистый утренний запах океана. Он увидел фосфоресцирование водорослей залива в воде, когда он греб над частью океана, который рыбаки называли великим колодцем, потому что внезапная глубина в семьсот саженей, где всякая рыба собрались из-за завихрения течения против крутого стены дна океана. Здесь были сосредоточены креветки и наживка, а иногда и косяки кальмаров в самых глубоких отверстия, и они поднимались близко к поверхности ночью, где все ими питались бродячие рыбы.

В темноте старик чувствовал приближение утра и, пока греб он услышал дрожащий звук, когда летучая рыба покинула воду и шипя, что издавали их жестко расставленные крылья, когда они улетали в темнота. Он очень любил летучих рыб, так как они были его главным друзья на океане. Ему было жаль птиц, особенно маленьких изящные темные крачки, которые всегда летали, смотрели и почти так и не найдя, и подумал: «У птиц жизнь тяжелее, чем у нас». кроме птиц-разбойников и тяжелых сильных. Почему они сделать птиц такими нежными и прекрасными, как те морские ласточки, когда океан можно так жестоко? Она добрая и очень красивая. Но она может быть такой жестоко, и это приходит так внезапно, и такие птицы, которые летят, окунаясь и охотничьи, с их тихими грустными голосами сделаны слишком деликатно для море.»

Он всегда думал о море как о la mar , как его называют люди. по-испански, когда они ее любят. Иногда те, кто любит ее, говорят плохо вещи о ней, но они всегда говорят, как если бы она была женщиной. Кое-кто из более молодых рыбаков, использовавших буи в качестве поплавков для линии и моторные лодки, купленные, когда акульи печенки принесли много деньги, говорил о ней как el mar , что является мужским родом. Они говорили о ней как соперник или место или даже враг. Но старик всегда думал о ней как о женственности и как о чем-то, что давало или удерживало большое одолжения, а если она совершала дикие или злые поступки, то только потому, что могла не помочь им. Луна действует на нее, как на женщину, подумал он.

Он стабильно греб, и это не составляло для него труда, так как он держался хорошо. в пределах его скорости, а поверхность океана была плоской, за исключением периодические завихрения течения. Он позволял току делать треть работы, и когда начало светать, он увидел, что уже дальше, чем он надеялся быть в этот час.

Я работал на глубоких колодцах неделю и ничего не сделал, подумал он. Сегодня Я разберусь, где косяки бониты и альбакора и, может быть, с ними будет большой.

Прежде чем рассвело, он вытащил наживку и начал дрейфовать. электрический ток. Одна наживка опускалась на сорок саженей. Второй был в семьдесят пять, а третий и четвертый были в голубой воде на сто сто двадцать пять саженей. Каждая приманка висела головой вниз с хвостовиком крючка внутри наживки, привязанной и сшиты сплошные и все выступающие части крючка, изгиб и пункт, был покрыт свежими сардинами. Каждая сардина попалась на крючок через оба глаза так, чтобы они образовали полугирлянду на выступающем стали. Не было части крючка, которую могла бы почувствовать большая рыба который не имел сладкого запаха и хорошего вкуса.

Мальчик дал ему двух свежих маленьких тунцов, или альбакоров, которые висели на двух самых глубоких линиях, как отвесы, а на других у него был большой синий бегун и желтый валет, которые использовались ранее; но они были в хорошем состоянии, и у них были отличные сардины, чтобы дать им запах и привлекательность. Каждая линия толщиной с большой карандаш, была намотана петлей на зеленую палку, так что любое прикосновение или рывок наживка заставляла палку нырять, и на каждой леске было по две катушки по сорок саженей. который можно было бы прикрепить к другим запасным виткам, так что, если бы он при необходимости рыба могла вытащить более трехсот саженей лески.

Теперь человек смотрел, как три палки падают за борт. лодке и осторожно гребли, чтобы линии оставались прямыми вверх и вниз и в их надлежащая глубина. Было совсем светло, и в любой момент солнце поднялся бы.

Солнце тонко поднималось над морем, и старик мог видеть другую лодки, низко на воде и далеко к берегу, рассредоточенные по электрический ток. Тогда солнце было ярче, и блики пришли на воду а потом, когда оно прояснилось, плоское море вернуло его ему в глаза так, что было резко больно и он греб не глядя в нее. Он посмотрел в воду и наблюдал за линиями, которые уходили прямо в темнота воды. Он держал их прямее, чем кто-либо, так что что бы на каждом уровне во мраке ручья была приманка ждал именно там, где он хотел, для любой рыбы, которая плавала там. Другие позволяли им плыть по течению, и иногда им было по шестьдесят. саженей, когда рыбаки думали, что они на сто.

Но, подумал он, я храню их с точностью. Только мне не везет более. Но кто знает? Может сегодня. Каждый день — новый день. это лучше повезет. Но я предпочел бы быть точным. Затем, когда приходит удача ты готов.

Солнце было уже на два часа выше, и это не так сильно резало глаза. смотреть на восток. В поле зрения было всего три лодки, и они показывали очень низко и далеко от берега.

«Всю мою жизнь раннее солнце резало мне глаза», — подумал он. И все же они все еще хорошо. Вечером я могу смотреть прямо в него, не получая чернота. Вечером он тоже имеет большую силу. Но в утром больно.

В этот момент он увидел военную птицу с длинными черными крыльями, кружащими над в небе впереди него. Он сделал быстрое падение, косо вниз на его взмахнул крыльями назад, а затем снова закружился.

— У него что-то есть, — громко сказал старик. «Он не просто смотрит».

Он медленно и неуклонно греб туда, где кружила птица. Он не торопился, и он держал свои линии прямо вверх и вниз. Но он течение немного теснил, чтобы он еще ловил правильно хотя быстрее, чем он бы ловил рыбу, если бы не пытался использовать птица.

Птица взлетела выше в воздух и снова закружилась, ее крылья неподвижный. Затем он внезапно нырнул, и старик увидел летучую рыбу. выскочить из воды и отчаянно плыть по поверхности.

— Дельфин, — громко сказал старик. «Большой дельфин».

Он поставил весла и вытащил из-под носа небольшой трос. Это у него был проволочный поводок и крючок среднего размера, и он насадил его одним из сардины. Он позволил ему уйти за борт, а затем быстро кольцевой болт в корме. Затем он наживил еще одну леску и оставил ее свернутой в тени лука. Он вернулся к гребле и к наблюдению за длиннокрылая черная птица, работавшая теперь низко над водой.

Пока он смотрел, птица снова нырнула, расправив крылья для пикирования, и затем яростно и безрезультатно размахивал ими, следуя за летящим рыбы. Старик мог видеть небольшую выпуклость в воде, которую Дельфин поднялся, следуя за убегающей рыбой. Дельфин был прорезать воду ниже полета рыбы и будет в вода, двигаясь на скорости, когда рыба упала. это большая школа дельфина, подумал он. Они широко распространены, и у летучих рыб есть маленький шанс. У птицы нет шансов. Летучие рыбы слишком большие для него и они идут слишком быстро.

Он смотрел, как летучая рыба вылетает снова и снова, а неэффективные движения птицы. Эта школа ушла от меня, подумал он. Они уходят слишком быстро и слишком далеко. Но возможно Я подберу бродягу и, возможно, моя крупная рыба будет рядом с ними. мой большой рыба должна быть где-то.

Облака над землей теперь вздымались, как горы, и берег был только длинная зеленая линия с серо-голубыми холмами за ней. Вода была теперь темно-синий, такой темный, что казался почти лиловым. Когда он посмотрел вниз в него он увидел красное просеивание планктона в темной воде и странный свет, излучаемый солнцем сейчас. Он смотрел свои строки, чтобы увидеть их скрыться в воде, и он был счастлив видеть это много планктона, потому что это означало рыбу. Странный свет, сделанный солнцем вода, теперь, когда солнце было выше, означала хорошую погоду, как и форма облаков над землей. Но птичка почти кончилась. вид, и на поверхности воды ничего не было видно, кроме пятна желтого, выгоревшего на солнце сорняка саргасса и пурпура, формализованный переливающийся желеобразный пузырь португальского военного корабля плавает рядом с лодкой. Он повернулся на бок, а затем выпрямился сам. Он весело парил, как пузырь, с длинным смертоносным фиолетовым нити тянутся в ярде за ним в воде.

« Agua mala », — сказал мужчина. «Ты шлюха».

С того места, где он слегка покачивался на веслах, он смотрел вниз, в воды и увидел крошечных рыбок, окрашенных в цвет нитей и проплыл между ними и под небольшой тенью пузырь сделано по мере дрейфа. Они были невосприимчивы к его яду. Но мужчин не было и когда некоторые нити зацепятся за леску и останутся там слизистый и багровый, пока старик ловил рыбу, он бы рубцы и язвы на руках и кистях вроде ядовитого плюща или яд дуб может дать. Но эти отравления от agua mala пришел быстро и ударил, как хлыст.

Радужные пузыри были прекрасны. Но они были самой ложной вещью в море, и старик любил смотреть, как большие морские черепахи едят их. Черепахи увидели их, подошли к ним спереди и закрылись. их глаза, так что они были полностью покрыты панцирем и съели их нити и все. Старику нравилось смотреть, как черепахи их едят, и он любил ходить в них по пляжу после шторма и слышать, как они хлопают, когда он наступал на них ороговевшими ступнями.

Он любил зеленых черепах и ястребиных клювов за их изящество и скорость. и их великое значение, и у него было дружеское презрение к огромным, тупые болваны, желтые в доспехах, странные в своих заниматься любовью и с удовольствием поедать португальских военных кораблей с их глаза закрыты.

У него не было никакого мистицизма в отношении черепах, хотя он плавал в черепашьих лодках. на протяжении многих лет. Ему было жалко их всех, даже огромные спинки туловища которые были длиной с лодку и весили тонну. Большинство людей бессердечный к черепахам, потому что сердце черепахи будет биться часами после того, как он был изрублен и зарезан. Но старик подумал: я у меня тоже такое сердце и мои ноги и руки как у них. Он ел белые яйца, чтобы придать себе силы. Он ел их весь май быть сильным в сентябре и октябре для действительно крупной рыбы.

Он также каждый день выпивал чашку масла акульей печени из большого барабана в хижина, где многие рыбаки хранили свои снасти. Это было там для всех рыбаков, которые этого хотели. Большинство рыбаков ненавидели вкус. Но это было не хуже, чем вставать в часы, когда они вставали, и это было очень хорошо против всех простуд и гриппов, и это было хорошо для глаз.

Теперь старик посмотрел вверх и увидел, что птица снова кружит.

— Он нашел рыбу, — сказал он вслух. Ни одна летучая рыба не всплыла на поверхность и разброса живца не было. Но пока старик смотрел, Маленький тунец поднялся в воздух, повернулся и рухнул головой в воду. вода. Тунец сиял серебром на солнце, и после того, как он упал обратно в воду поднимались еще и еще, и они прыгали во всю направлениях, взбалтывая воду и прыгая длинными прыжками после приманка. Они кружили вокруг него и вели его.

Если они не будут двигаться слишком быстро, я влезу в них, старик. подумал, и он смотрел, как школа работает вода белая и птица теперь бросая и погружая в наживку рыбу, которая была вынуждена поверхность в их панике.

«Птица очень помогает», — сказал старик. Именно тогда кормовая линия натянулась под его ногой, где он держал петлю лески, и он бросил весла и ощутил вес дрожащего притяжения маленького тунца. когда он крепко держал леску и начал тянуть ее. увеличивался по мере того, как он тянул, и он мог видеть синюю спину рыбы в вода и золото его бока, прежде чем он перекинул его через борт и в лодку. Он лежал на корме на солнце, компактный и пуленепробиваемый форме, его большие, неразумные глаза смотрели, как он выбивал свою жизнь из об обшивку лодки быстрыми дрожащими ударами его аккуратный, быстро двигающийся хвост. Старик ударил его по голове за доброту и пнул его, его тело все еще дрожало под тенью корма.

— Альбакор, — сказал он вслух. «Из него получится прекрасная приманка. Он будет весить десять фунтов.»

Он не помнил, когда впервые начал говорить вслух, когда ему было сам. Он пел, когда был один в старые времена, и он иногда пел по ночам, когда он один рулил на своих часах в шлепках или в лодках-черепахах. Наверное, он начал говорить вслух, когда один, когда мальчик ушел. Но он не помнил. Когда он и мальчик вместе ловили рыбу, они обычно разговаривали только тогда, когда необходимый. Они разговаривали по ночам или когда их сковала плохая буря. погода. Считалось добродетелью не болтать без нужды в море. и старик всегда считал это так и уважал его. Но сейчас он говорил свои мысли вслух много раз, так как не было никого, чтобы они мог раздражать.

«Если бы другие услышали, как я говорю вслух, они бы подумали, что я сумасшедший, — сказал он вслух. — Но поскольку я не сумасшедший, мне все равно. А также у богатых есть радиоприемники, чтобы разговаривать с ними на лодках и приносить им бейсбол».

Сейчас не время думать о бейсболе, подумал он. Сейчас самое время думать только об одном. То, ради чего я родился. Может быть большой вокруг этой школы, подумал он. Я подобрал только отставший от питавшихся альбакоров. Но они работают далеко и быстро. Все, что показывается сегодня на поверхности, перемещается очень быстро и на северо-восток. Может ли это быть время суток? Или это какой-то признак погода, которую я не знаю?

Теперь он не мог видеть зелени берега, а только вершины голубые холмы, которые казались белыми, как будто они были покрыты снегом, и облака, похожие на высокие снежные горы над ними. Море было очень темно и свет сделал призмы в воде. Мириады пятен планктон был уничтожен высоким солнцем, и это было только большие глубокие призмы в синей воде, которые старик видел теперь своим линии спускались прямо в воду глубиной в милю.

Тунец, рыбаки называли всю рыбу этого вида тунцом и отличались среди них только своими собственными именами, когда они пришли к продать их или обменять на наживку, снова упали. Солнце было горячим вот и старик почувствовал его на затылке и почувствовал пот стекала по его спине, пока он греб.

«Я мог бы просто дрейфовать, — подумал он, — и поспать, и намотать канат вокруг моего пальца ноги, чтобы разбудить меня. Но сегодня восемьдесят пять дней, и я должен рыбачить день хорошо.

Именно тогда, наблюдая за своими линиями, он увидел один из выступающих зеленых палочки резко падают.

— Да, — сказал он. — Да, — и запустил весла, не задев лодку. Он потянулся к леске и мягко зажал ее между большим и указательный палец правой руки. Он не чувствовал ни напряжения, ни тяжести и держался линия слегка. Затем он пришел снова. На этот раз это был предварительный тяга, не твердая и не тяжелая, и он точно знал, что это было. Один на сотне саженей марлин ел сардины, покрывавшие острие и стержень крючка, куда выступал крючок ручной ковки из головы маленького тунца.

Старик держал леску деликатно и мягко левой рукой, отвязал его от палки. Теперь он мог позволить этому пройти через его пальцами, при этом рыба не чувствует напряжения.

Так далеко, он должен быть огромным в этом месяце, подумал он. Съешь их, рыбы. Съешь их. Пожалуйста, ешьте их. Какие свежие они и вы вниз там шестьсот футов в этой холодной воде в темноте. Сделать еще повернись в темноте и вернись и съешь их.

Он почувствовал легкое деликатное потягивание, а затем более сильное, когда Голову сардины, должно быть, было труднее сорвать с крючка. Тогда ничего не было.

— Пошли, — громко сказал старик. «Сделай еще один поворот. Просто понюхай их. Разве они не прекрасны? Ешьте их хорошо сейчас, а затем есть тунец. Жесткий, холодный и прекрасный. Не стесняйся, рыбка. Съешь их.»

Он ждал с линией между большим и указательным пальцами, наблюдая за ней. и другие лески в то же время, потому что рыба могла подплыть или вниз. Затем снова последовало такое же нежное тянущее прикосновение.

— Он возьмет, — вслух сказал старик. «Боже, помоги ему принять это».

Однако он не взял его. Он ушел, и старик ничего не почувствовал.

— Он не мог уйти, — сказал он. «Христос знает, что он не мог уйти. Он делая поворот. Может быть, он был на крючке раньше, и он помнит что-то из этого».

Затем он почувствовал нежное прикосновение к леске и был счастлив.

«Это была только его очередь,» сказал он. — Он возьмет.

Он был счастлив, чувствуя нежное потягивание, а затем почувствовал что-то твердое. и невероятно тяжелый. Это был вес рыбы, и он позволил леска соскальзывает вниз, вниз, вниз, разворачивая первый из двух запасных катушки. Когда он спускался вниз, слегка скользя сквозь пальцами, он все еще чувствовал огромную тяжесть, хотя давление его большой и указательный пальцы были почти незаметны.

«Что за рыба, — сказал он. «У него сейчас это боком во рту, и он уходит с ним».

Тогда он повернется и проглотит его, подумал он. Он не сказал, что потому что он знал, что если ты скажешь что-то хорошее, этого может и не случиться. Он знал, какая это огромная рыба, и подумал о том, как она уплывает в темнота с тунцом, зажатым во рту крест-накрест. В этот момент он почувствовал, как он перестал двигаться, но вес все еще был там. Тогда вес увеличился, и он дал больше линии. Он усилил давление своего большой палец и палец на мгновение, и вес увеличился и пошел прямо вниз.

«Он взял его,» сказал он. «Теперь я позволю ему хорошо поесть».

Он позволил леске проскользнуть сквозь пальцы и потянулся вниз левой рукой и прикрепил свободный конец двух резервных катушек к шлейф двух резервных катушек следующей линии. Теперь он был готов. Он имел в запасе три сорокафутовых мотка лески, а также катушка, которую он использовал.

«Ешьте еще немного», — сказал он. «Хорошо ешь».

Ешьте так, чтобы острие крюка вошло в ваше сердце и убило ты, подумал он. Поднимайся полегче и позволь мне всадить в тебя гарпун. Хорошо. Вы готовы? Вы уже достаточно долго сидите за столом?

«В настоящее время!» — сказал он вслух и сильно ударил обеими руками, набрал ярд линию, а затем снова и снова наносил удары, размахивая каждой рукой попеременно на шнур со всей силой рук и вес его тела.

Ничего не произошло. Рыба просто медленно отошла, и старик не мог поднять его ни на дюйм. Его линия была сильной и сделана для тяжелых рыбу, и он держал ее за спиной, пока она не стала такой тугой, что бусинки из него прыгала вода. Затем он начал издавать медленный шипящий звук. в воде, и он все еще держал ее, упираясь и откидываясь назад против тяги. Лодка начала медленно отходить в сторону Северо-Запада.

Рыба двигалась стабильно и медленно плыла по спокойной воде. Другие приманки все еще были в воде, но делать было нечего. Выполнено.

— Хотел бы я иметь мальчика, — сказал старик вслух. «Меня буксирует рыба, а я буксировщик. Я мог сделать линию быстро. Но потом он мог сломать его. Я должен держать его изо всех сил и дать ему понять, когда он должен иметь это. Слава богу, он путешествует и не падает».

Что я буду делать, если он решит спуститься, я не знаю. Что я буду делать, если он звучит и умирает, я не знаю. Но я сделаю что-нибудь. Есть много вещей, которые я могу сделать.

Он держал леску за спиной и смотрел, как она наклоняется в воде. и скиф неуклонно движется на северо-запад.

Это убьет его, подумал старик. Он не может делать это вечно. Но четыре часа спустя рыба все еще неуклонно плыла в море, буксируя ялик, а старик все еще крепко держался за линия на его спине.

«Был полдень, когда я его зацепил, — сказал он. — А я его никогда не видел.

Он сильно надвинул свою соломенную шляпу на голову, прежде чем зацепить рыба, и она резала ему лоб. Он тоже хотел пить, и он получил опустился на колени и, стараясь не дернуть леску, двинулся как как можно дальше на нос, и одной рукой дотянулся до бутылки с водой. рука. Он открыл его и выпил немного. Затем он уперся в лук. Он отдыхал, сидя на неступенчатой мачте и парусе, и старался не думать, а только терпеть.

Потом он оглянулся и увидел, что земли не видно. Что делает никакой разницы, подумал он. Я всегда могу прийти на свечение от Гавана. До захода солнца еще два часа, и, может быть, он подойти до этого. Если он этого не сделает, возможно, он придумает луна. Если он этого не сделает, возможно, он придет с восходом солнца. У меня нет судорог, и я чувствую себя сильным. Это у него крючок в рот. Но что за рыбу так тянуть. Он должен закрыть рот плотно на проводе. Хотел бы я увидеть его. Я хотел бы увидеть его только один раз, чтобы узнать, что я имею против меня.

Рыба так и не изменила своего курса и направления всю ту ночь. насколько мог судить человек, наблюдая за звездами. Было холодно после солнце село, и пот старика высох на спине и его руки и его старые ноги. Днем он взял мешок, который накрыл коробку с приманкой и разложил ее на солнце для просушки. После солнца спустился, он повязал его на шею так, чтобы он свисал через спину и он осторожно провел его вниз под линией, которая была поперек его плечи сейчас. Мешок смягчил леску, и он нашел способ наклонившись вперед к луку так, что ему было почти комфортно. положение на самом деле было лишь несколько менее невыносимым; но он подумал о это почти удобно.

Я ничего не могу с ним сделать, и он ничего не может сделать со мной, думал он. Не до тех пор, пока он продолжает в том же духе.

Однажды он встал, помочился за борт лодки и посмотрел на звезды и проверил его курс. Линия выглядела как фосфоресцирующая полоса в воде прямо от его плеч. Теперь они двигались медленнее, и сияние Гаваны было не таким ярким. сильный, так что он знал, что течение должно нести их к на восток. Если я потеряю сияние Гаваны, мы, должно быть, пойдем дальше на восток, подумал он. Ибо, если курс рыбы верен, я должен это увидеть еще много часов. Интересно, как бейсбол вышел в большом лиг сегодня, подумал он. Было бы замечательно сделать это с радио. Тогда он подумал, думай об этом всегда. Подумайте о том, что вы делает. Ты не должен делать глупостей.

Затем он сказал вслух: «Хотел бы я иметь мальчика. Чтобы помочь мне и увидеть это».

«Никто не должен оставаться одиноким в старости», — подумал он. Но это неизбежный. Я должен не забыть съесть тунца, прежде чем он испортится, чтобы чтобы оставаться сильным. Помните, как бы мало вы ни хотели, вы должен съесть его утром. Помни, сказал он себе.

Ночью две морские свинки приблизились к лодке, и он услышал они катятся и дуют. Он мог определить разницу между дуновение самца и вздохи самки.

«Они хороши», — сказал он. «Они играют, шутят и любят одного еще один. Они наши братья, как летучие рыбы».

Тогда он начал жалеть большую рыбу, которую поймал на крючок. Он чудесный и странный, и кто знает, сколько ему лет, подумал он. Никогда у меня не было такой сильной рыбы, ни одна, которая действовала так странно. Возможно он слишком мудр, чтобы прыгать. Он мог погубить меня прыжком или диким натиском. Но, возможно, он уже много раз попадался на крючок и знает, что это вот как он должен вести бой. Он не может знать, что это только один человек против него, ни что это старик. Но какая у него классная рыба есть и что он принесет на рынке, если мясо хорошее. Он взял приманка, как самец, и он тянет, как самец, и его борьба не имеет паника в нем. Интересно, есть ли у него какие-нибудь планы или он такой же отчаянный, как я?

Он вспомнил, как однажды поймал одного из пары марлинов. Мужчина Рыба всегда позволяет самке кормиться первой, а пойманной на крючок рыбе женщина, устроила дикую, паническую, отчаянную борьбу, которая вскоре утомила ее, и самец все время оставался с ней, пересекая линию и кружить с ней по поверхности. Он остался так близко что старик боялся, что он перережет хвостом леску, был острым, как коса, и почти такого же размера и формы. Когда старый мужчина издевался над ней и избивал ее, держа лезвие рапиры край наждачной бумаги и бить ее по макушке, пока она не цвет превратился в цвет почти как задняя часть зеркал, а затем, с помощью мальчика поднял ее на борт, самец остался у сторона лодки. Затем, пока старик расчищал линии и готовя гарпун, самец высоко подпрыгнул в воздух рядом с лодке, чтобы увидеть, где находится самка, а затем погрузился глубоко, его бледно-лиловые крылья, бывшие его грудными плавниками, широко раскинулись, и все его видны широкие лавандовые полосы. Он был красив, старик вспомнил, и остался.

Это было самое печальное, что я когда-либо видел с ними, подумал старик. Мальчику тоже было грустно, и мы просили у нее прощения и тут же зарезали ее.

— Хотел бы я, чтобы мальчик был здесь, — сказал он вслух и прислонился к округлые доски носа и почувствовал силу большой рыбы через веревку, которую он держал на плечах, неуклонно двигаясь к что бы он ни выбрал.

Когда однажды из-за моего предательства ему пришлось сделать Выбор, подумал старик.

Его выбор состоял в том, чтобы остаться в глубоких темных водах далеко за пределами всех ловушки и ловушки и предательства. Мой выбор состоял в том, чтобы пойти туда, чтобы найти его выше всех людей. Помимо всех людей в мире. Теперь мы соединились вместе и были с полудня. И помочь тоже некому один из нас.

Возможно, мне не следовало быть рыбаком, подумал он. Но это было то, для чего я родился. Я обязательно не забуду съесть тунца после того, как станет светло.

Незадолго до рассвета кто-то проглотил одну из приманок, за ним. Он услышал, как сломалась палка, и линия начала выбегать над планширом скифа. В темноте он ослабил свои ножны нож и, перенеся всю тяжесть рыбы на левое плечо, откинулся назад и перерезал леску у планширя. Затем он перерезал другую ближнюю к нему леску и в темноте сделал свободные концы резервных катушек быстро. Он умело работал одной рукой и поставил ногу на катушки, чтобы удерживать их, пока туго затягивал узлы. В настоящее время у него было шесть резервных катушек лески. С каждой приманки у него было по две разорваны, а двое от наживки, которую поймала рыба, и все они были связано.

Когда рассвело, думал он, я вернусь к сорока саженям. приманку и отрезать его тоже и соединить запасные катушки. у меня будет потеряли двести саженей хорошего каталанского корделя и крючки и лидеры. Это можно заменить. Но кто заменит эту рыбу, если я зацеплю немного рыбы, и это отключает его? Я не знаю, что это была за рыба взял наживку только сейчас. Это мог быть марлин, акулы или акула. Я никогда не чувствовал его. Мне пришлось избавиться от него слишком быстро.

Вслух он сказал: «Хотел бы я иметь мальчика».

Но у тебя нет мальчика, подумал он. У тебя есть только ты и вам лучше вернуться к последней строке сейчас, в темноте или не в темноту, отрежьте его и подключите две резервные катушки.

Так он и сделал. В темноте было трудно, и однажды рыба сделала волна, которая потянула его вниз на лицо и сделала порез под глазом. Кровь немного стекала по его щеке. Но он свернулся и высох прежде чем она достигла его подбородка, и он пробрался обратно к носу и уперся в дерево. Он поправил мешок и тщательно линию так, чтобы она перешла на новую часть его плеч, и, придерживая ее, на якоре плечами, он осторожно ощутил притяжение рыбы и затем почувствовал рукой движение лодки по воде.

Интересно, зачем он сделал этот крен, подумал он. Провод должен иметь поскользнулся на большом холме спины. Конечно, его спина не может чувствовать так же плохо, как у меня. Но он не может тянуть эту лодку вечно, нет независимо от того, насколько он велик. Теперь все убрано, что может сделать беда и у меня большой запас лески; все, что может спросить мужчина.

— Рыбка, — сказал он тихо вслух, — я останусь с тобой, пока не умру.

Он и у меня останется, полагаю, подумал старик и стал ждать. чтобы было светло. В предрассветное время было холодно, и он прижалась к дереву, чтобы согреться. Я могу делать это, пока он может, он мысль. И в первом свете линия протянулась и опустилась в вода. Лодка неуклонно двигалась, и когда первый край солнца поднялся он был на правом плече старика.

— Он направляется на север, — сказал старик. Течение заставит нас далеко на восток, подумал он. Я хочу, чтобы он повернулся с Текущий. Это покажет, что он устал.

Когда солнце взошло дальше, старик понял, что рыба не утомительно. Был только один благоприятный признак. Наклон линии показал, что он плавал на меньшей глубине. Это не обязательно означает, что он будет прыгать. Но он может.

«Боже, дай ему прыгнуть», — сказал старик. «У меня достаточно линии, чтобы справиться его.»

Может быть, если я смогу немного увеличить напряжение, это причинит ему боль и он прыгнет, подумал он. Теперь, когда рассвело, пусть прыгает так, чтобы он наполнит мешки вдоль позвоночника воздухом и тогда не сможет идти глубоко, чтобы умереть.

Он попытался усилить натяжение, но леска была натянута до самый край переломного момента, так как он поймал рыбу на крючок, и он почувствовал резкость, когда откинулся назад, чтобы тянуть, и знал, что не может положить больше нагрузки на него. Я никогда не должен дергать его, подумал он. Каждый придурок расширяет разрез, который делает крючок, а затем, когда он прыгает, он может бросить Это. Во всяком случае, я чувствую себя лучше с солнцем, и на этот раз мне не нужно загляни в него.

На линии была желтая трава, но старик знал, что это только добавленное сопротивление, и он был доволен. Это были желтые водоросли Персидского залива, сделал так много фосфоресценции в ночи.

— Рыбка, — сказал он, — я тебя люблю и очень уважаю. убить тебя до того, как этот день закончится».

Будем надеяться, подумал он.

Маленькая птичка приблизилась к скифу с севера. Он был певцом и летел очень низко над водой. Старик видел, что он очень уставший.

Птица выбралась на корму лодки и улеглась там. Затем он полетел вокруг головы старика и уперся в линию, где он был более комфортный.

«Сколько тебе лет?» — спросил старик у птицы. «Это твой первый путешествие?»

Птица смотрела на него, когда он говорил. Он слишком устал, чтобы даже исследовать веревку, и он пошатнулся на ней, когда его тонкие ноги быстро схватили ее.

«Это устойчиво,» сказал ему старик. «Он слишком устойчивый. Вы не должны будь таким уставшим после безветренной ночи. К чему прилетают птицы?»

Ястребы, подумал он, выходят в море им навстречу. Но он сказал ничего об этом птице, которая все равно не могла его понять и которая скоро узнал бы о ястребах.

«Хорошо отдохни, маленькая птичка», — сказал он. «Тогда иди и возьми случайность, как любой человек, птица или рыба».

Это побуждало его говорить, потому что его спина затекла ночью. и это действительно больно сейчас.

— Оставайся у меня дома, если хочешь, птица, — сказал он. «Мне жаль, что я не могу поднимите парус и унесите вас с легким ветерком, который поднимается. Но я с другом».

В этот момент рыба резко дернулась и потянула старика вниз. на нос и вытащил бы его за борт, если бы он не приготовился сам и дал какую-то строчку.

Птица взлетела, когда леска дернулась, а старик даже не успел видел, как он ушел. Он осторожно ощупал леску правой рукой и заметил, что его рука кровоточила.

«Тогда его что-то задело», — сказал он вслух и потянулся за веревку, чтобы посмотреть, сможет ли он перевернуть рыбу. Но когда он касался разрыва точку он держал устойчиво и откинулся назад, несмотря на натяжение лески.

«Теперь ты чувствуешь это, рыба», — сказал он. «И так, Бог знает, я.»

Теперь он огляделся в поисках птицы, потому что она бы ему понравилась. Компания. Птица исчезла.

Ты не задержался надолго, подумал мужчина. Но это грубее, где вы идут, пока не доберетесь до берега. Как я позволил рыбе порезать меня тот быстрый рывок, который он сделал? Должно быть, я становлюсь очень глупым. Или же возможно, я смотрел на маленькую птичку и думал о ней. Сейчас я будет уделять внимание моей работе, а затем я должен съесть тунца, чтобы я не будет иметь провал прочности.

«Хотел бы я, чтобы мальчик был здесь и чтобы у меня была немного соли», — сказал он вслух.

Перенесите вес троса на левое плечо и встаньте на колени. тщательно вымыл руку в океане и держал ее там, погрузившись, более минуты, наблюдая, как кровавый след уходит и устойчивый движение воды против его руки, когда лодка двигалась.

«Он сильно замедлился», — сказал он.

Старик хотел бы дольше держать руку в соленой воде. но он испугался очередного внезапного крена рыбы и встал и приготовился и поднял руку против солнца. Это был всего лишь линия ожога, который порезал его плоть. Но это было в рабочей части его рука. Он знал, что ему понадобятся его руки, прежде чем все это закончится, и он не любил резаться до того, как это началось.

«Теперь, — сказал он, когда его рука высохла, — я должен съесть маленького тунца. может добраться до него багором и с комфортом съесть его здесь».

Он опустился на колени, нашел тунца под кормой багором и вытащил его к нему, держа его подальше от спиральных линий. Удержание линии снова левым плечом и, опираясь на левую руку и руку, он снял тунца с крючка багра и поставил багор на место. Он положил одно колено на рыбу и нарезать полосками темно-красного мяса продольно от затылка до хвоста. Это были клиновидные полоски. и он перерезал их от позвоночника до края живот. Нарезав шесть полос, он расстелил их на доске. лук, вытер нож о штаны и поднял тушу бонито за хвост и выбросил его за борт.

«Я не думаю, что смогу съесть его целиком», — сказал он и вытащил нож. по одной из полос. Он чувствовал постоянное сильное притяжение линия, и его левая рука была сужена. Он натянулся на тяжелом шнуре и он смотрел на это с отвращением.

«Что это за рука, — сказал он. — Тогда судорога, если хочешь. себя в коготь. Это не принесет вам пользы».

Давай, подумал он и посмотрел в темную воду на склоне линия. Съешь его сейчас, и это укрепит руку. Это не рука виновата, и вы провели много часов с рыбой. Но ты можешь остаться с ним навсегда. Ешьте бонито сейчас.

Он взял кусок, положил его в рот и медленно прожевал. Это не был неприятным.

«Хорошо прожуй, — подумал он, — и выпьешь все соки». было бы не плохо есть с небольшим количеством лайма или с лимоном или с солью.

— Как ты себя чувствуешь, рука? — спросил он суженную руку, которая была почти такой же твердый, как трупное окоченение. «Я съем еще немного для вас.»

Он съел другую часть куска, который разрезал пополам. Он жевал осторожно, а затем выплюнул кожу.

«Как дела, рука? Или еще рано знать?»

Он взял еще один полный кусок и прожевал его.

«Это сильная полнокровная рыба», — подумал он. «Мне посчастливилось попасть он вместо дельфина. Дельфин слишком сладкий. Это вряд ли сладко в вся и вся сила все еще в нем».

Впрочем, нет смысла быть чем-то другим, кроме практичности, подумал он. Я хотел бы иметь немного соли. И я не знаю, сгниет ли солнце или высушите то, что осталось, так что я лучше съем все это, хотя я не голоден. Рыба спокойная и уравновешенная. Я съем все это, и тогда я буду готовы.

— Потерпи, рука, — сказал он. «Я делаю это для тебя».

Хотел бы я покормить рыб, подумал он. Он мой брат. Но я должен убить его и сохранить силу, чтобы сделать это. Медленно и добросовестно он съел все клиновидные полоски рыбы.

Он выпрямился, вытирая руку о штаны.

— Сейчас, — сказал он. «Ты можешь отпустить шнур, рука, а я с ним справлюсь одной правой рукой, пока ты не прекратишь эту чушь. левая нога на толстой линии, которую держала левая рука, и откинулась назад против тяги к его спине.

«Боже, помоги мне избавиться от судорог», — сказал он. «Потому что я не знаю что будет делать рыба».

Но он кажется спокойным, подумал он, и следует своему плану. Но что его план, подумал он. А что мое? Мой я должен импровизировать под его из-за его больших размеров. Если он прыгнет, я могу убить его. Но он остается внизу навсегда. Тогда я останусь с ним навсегда.

Он потер затекшую руку о штаны и попытался смягчить пальцы. Но он не открывался. Может быть, он откроется с солнцем, он мысль. Может быть, он откроется, когда переварится крепкий сырой тунец. Если Я должен получить его, я открою его, чего бы это ни стоило. Но я делаю не хочу открывать его сейчас насильно. Пусть откроется сама и вернется по собственному желанию. В конце концов, я много злоупотреблял ею ночью, когда она необходимо освободить и объединить различные линии.

Он посмотрел на море и понял, насколько одинок он сейчас. Но он мог видеть призмы в глубокой темной воде и линию, протянувшуюся вперед и странная волнистость спокойствия. Облака собирались сейчас для пассата и он посмотрел вперед и увидел стаю диких уток гравируя себя на фоне неба над водой, затем расплываясь, затем гравировал снова, и он знал, что ни один человек никогда не был один в море.

Он подумал о том, как некоторые мужчины боятся оказаться вне поля зрения земли в маленьком лодке и знали, что они были правы в месяцы внезапной плохой погоды. Но теперь они были в ураганные месяцы и, когда нет ураганов, погода месяцев урагана является лучшей всего года.

Если есть ураган, вы всегда видите его признаки в небе. дней вперед, если вы находитесь в море. Они не видят его на берегу, потому что не знаю, что искать, подумал он. Земля должна сделать разница тоже в форме облаков. Но у нас нет урагана Приходит сейчас.

Он посмотрел на небо и увидел белые кучевые облака, сложенные дружно груды мороженого и высоко вверху были тонкие перья перистых на фоне высокого сентябрьского неба.

«Свет brisa , — сказал он. — Для меня погода лучше, чем для тебя, рыбка.

Его левая рука все еще была сведена судорогой, но он медленно развязывал ее.

Ненавижу судороги, подумал он. Это предательство собственного тела. Это унизительно перед другими иметь понос от птомаина отравление или рвота от него. Но судорога, он думал об этом как о calambre , унижает себя, особенно в одиночестве.

Если бы мальчик был здесь, он мог бы потереть его для меня и ослабить предплечье, подумал он. Но расслабится.

Затем правой рукой он почувствовал разницу в натяжении линии, прежде чем он увидел изменение наклона в воде. Потом, когда он наклонился против линии и сильно и быстро хлопнул левой рукой по бедра он увидел линию, медленно поднимающуюся вверх.

— Он идет, — сказал он. «Подойди под руку. Пожалуйста, подойди.»

Линия медленно и неуклонно поднималась, а затем поверхность океана выгнулся вперед лодки, и рыба вышла. Он вышел бесконечно и вода лилась из его боков. Он был ярким на солнце и его голова и спина были тёмно-фиолетовые и на солнце полоски по бокам показал широкий и светло-лавандовый. Его меч был таким же длинным, как бейсбольный мяч летучей мыши и сужался, как рапира, и он поднялся во весь рост из воды, а затем снова вошел в нее, плавно, как ныряльщик и старик увидел, как большое лезвие его хвоста ушло вниз, и линия началась бежать.

— Он на два фута длиннее ялика, — сказал старик. Линия была уходил быстро, но стабильно, и рыба не паниковала. Старик пытался обеими руками удержать леску внутри разрыва прочность. Он знал, что если ему не удастся замедлить рыбу устойчивым под давлением рыба может вырвать всю леску и сломать ее.

Он отличная рыба, и я должен убедить его, подумал он. я никогда не должен пусть узнает ни свою силу, ни то, что он мог бы сделать, если бы он бежал. Если Я бы на его месте сейчас все поставил и ходил, пока что-нибудь не сломалось. Но, слава богу, они не так разумны, как мы, убивающие их; хотя они более благородны и более способны.

Старик видел много большой рыбы. Он видел многих, которые весили более тысячи фунтов, и он поймал две таких жизни, но никогда не в одиночестве. Теперь один, вне поля зрения земли, он был быстро к самой большой рыбе, которую он когда-либо видел, и больше, чем он когда-либо слышал, а его левая рука была так же крепко сжата, как и сжатая когти орла.

«Однако это растянется», — подумал он. Наверняка он раскрепостится, чтобы помочь моему правая рука. Есть три вещи, которые являются братьями: рыба и мой две руки. Он должен расцепиться. Это недостойно того, чтобы быть в тесноте. рыба снова замедлилась и шла в своем обычном темпе.

Интересно, почему он прыгнул, подумал старик. Он прыгнул почти как хотя бы показать мне, какой он большой. Во всяком случае, теперь я знаю, подумал он. я Хотел бы я показать ему, какой я человек. Но тогда он увидит стеснена рука. Пусть он думает, что я больше человек, чем я есть, и я буду таким. Хотел бы я быть рыбой, подумал он, со всем, что он имеет против только моя воля и мой разум.

Он устроился поудобнее, прислонившись к дереву, и принял свои страдания как пришел, и рыба плавно плавала, и лодка медленно двигалась через темная вода. Небольшое море поднималось с ветром, дувшим с на восток, и в полдень левая рука старика была свободна.

— Плохие новости для тебя, рыбка, — сказал он и перекинул леску через мешки. что покрыло его плечи.

Он чувствовал себя комфортно, но страдал, хотя и не признавал вообще страдает.

«Я не религиозен, — сказал он. «Но я скажу десять Отцов Наших и десять Радуйся, Мария, что я должен поймать эту рыбу, и я обещаю сделать паломничество к Деве де Кобре, если я его поймаю. Это обещание».

Он начал механически молиться. Иногда он был бы таким надоело, что не мог вспомнить молитву и потом говорил их быстро, чтобы они пришли автоматически. Радуйся, Мария, легче сказать, чем наши отцы, подумал он.

«Радуйся, Мария, полная благодати, Господь с Тобой. Благословенна Ты среди жены и благословен плод чрева Твоего, Иисус. Святая Мария, Мать Боже, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.» Затем он добавил: «Пресвятая Дева, молись о смерти этой рыбы. Хотя он и прекрасен».

С его молитвами сказанными, и чувствуя себя намного лучше, но страдая точно столько же, а может быть, и чуть больше, он прислонился к дереву лук и начал машинально работать пальцами левой руки.

Солнце уже припекало, хотя ветерок слегка поднимался.

«Я лучше перенаживлю эту маленькую леску за кормой», — сказал он. «Если рыба решит остаться еще на одну ночь, мне нужно будет снова поесть и воды в бутылке мало. Я не думаю, что могу получить что-либо, кроме дельфин здесь. Но если я съем его достаточно свежим, он не будет плохим. Я желаю Сегодня ночью на борт прилетит летучая рыба. Но у меня нет света, чтобы привлечь их. Летучую рыбу отлично есть сырой, а я бы не стал надо его разрезать. Я должен сохранить все свои силы сейчас. Христос, я сделал не знал, что он был таким большим».

«Но я убью его, — сказал он. «Во всем его величии и славе».

Хотя это несправедливо, подумал он. Но я покажу ему, на что способен мужчина делать и что терпит человек.

«Я сказал мальчику, что я странный старик, — сказал он. «Сейчас я должен Докажите это.»

Тысячу раз, что он доказывал это, ничего не значило. Теперь он был доказывая это снова. Каждый раз было новое время, и он никогда не думал о прошлое, когда он это делал.

Я бы хотел, чтобы он спал, и я мог бы спать и мечтать о львах, он мысль. Почему львы главное что осталось? Не думай, старик, сказал он себе. Осторожно прислонитесь теперь к дереву и ни о чем не думай. Он работает. Работайте как можно меньше.

Дело близилось к полудню, а лодка все еще двигалась медленно и стабильно. Но восточный бриз и старик ехал мягко с небольшим морем и болью шнура через его спину пришел к нему легко и плавно.

Однажды днем очередь снова начала подниматься. Но рыба только продолжал плавать на несколько более высоком уровне. Солнце было на левой руке и плече старика и на его спине. Значит, он знал рыбу повернули с востока на север.

Теперь, когда он увидел его однажды, он мог представить рыбу, плавающую в вода с его пурпурными грудными плавниками, расставленными широко, как крылья, и большой стоячий хвост рассекает темноту. Интересно, сколько он видит в этом глубина, подумал старик. Глаз у него огромный и конский, с большим меньше глаз, может видеть в темноте. Когда-то я мог хорошо видеть в темный. Не в абсолютной темноте. Но почти как кошка видит.

Солнце и постоянные движения пальцев расслабили его левую руку. руку теперь полностью, и он начал перекладывать на нее больше напряжения и он пожал мышцами спины, чтобы смягчить боль от пуповины. маленький.

— Если ты не устала, рыбка, — сказал он вслух, — должно быть, ты очень странная.

Он чувствовал себя очень усталым и знал, что скоро наступит ночь. пытался думать о других вещах. Он думал о высшей лиге, ему это были Гран-лиги , и он знал, что Янки из Нью-Йорка играли на Tigres из Детройта.

Вот уже второй день, как я не знаю результата juegos , подумал он. Но у меня должна быть уверенность, и я должен быть достоин великого Ди Маджио, который делает все идеально даже с болью костной шпоры на пятке. Что такое костная шпора? — спросил он себя. Un espuela de hueso . У нас их нет. Может ли это быть так же больно, как шпора боевого петуха в пятке? не думаю, что смог бы терпеть это или потерю глаза и обоих глаз и продолжать дерутся, как бойцовские петухи. Человек немного рядом с большими птицами и звери. Тем не менее, я предпочел бы быть тем зверем там, внизу, в темнота моря.

— Если не прилетят акулы, — сказал он вслух. «Если придут акулы, бог пожалеет его и мне.»

Вы верите, что великий Ди Маджио останется с рыбой до тех пор, пока я останется с этим? он думал. Я уверен, что он будет и больше, так как он молод и силен. Также его отец был рыбаком. Но было бы костяная шпора причинила ему слишком много боли?

— Не знаю, — сказал он вслух. «У меня никогда не было костной шпоры».

На закате он вспомнил, чтобы придать себе больше уверенности, время в таверне в Касабланке, когда он играл в карты с великий негр из Сьенфуэгоса, самый сильный человек в доках. Они прошли один день и одну ночь, поставив локти на меловую линию на столе, их предплечья выпрямлены, а руки сжаты тугой. Каждый пытался заставить руку другого опуститься на стол. Было много ставок, и люди входили и выходили из комнаты под керосиновыми огнями, и он посмотрел на руку и кисть негр и в лицо негра. Они меняли судей каждые четыре часов после первых восьми, чтобы судьи могли поспать. Кровь вышло из-под ногтей его и рук негра и они смотрели друг другу в глаза и на свои руки и предплечья и игроки входили и выходили из комнаты и садились на высокие стулья к стене и смотрел. Стены были выкрашены в ярко-синий цвет и были деревянными, и лампы отбрасывали на них свои тени. Тень негра была огромной и двигалась по стене, когда дул ветерок. лампы.

Шансы менялись взад и вперед всю ночь, и они кормили негра ром и зажженные сигареты для него. Потом негр, после рома, изо всех сил старался, и однажды у него был старик, который был тогда еще не старик, а Сантьяго Эль Кампеон, ростом почти три дюйма вне баланса. Но старик поднял руку до мертвого даже опять таки. Тогда он был уверен, что перед ним негр, прекрасный человек и отличный спортсмен, побитый. И в дневное время, когда игроки просили что это будет считаться ничьей, а судья покачал головой, он развязал свое усилие и заставил руку негра все ниже и ниже пока не лег на дерево. Матч начался в воскресенье утром и закончился в понедельник утром. Многие игроки просили рисовать, потому что им приходилось работать в доках, загружая мешки с сахаром или в Гаванской угольной компании. Иначе все бы этого хотели идти до конца. Но он все равно закончил ее, и прежде чем кто-либо успел идти на работу.

Долгое время после этого все называли его Чемпионом и весной был ответный матч. Но денег было не много пари, и он довольно легко ее выиграл, так как нарушил доверие негра из Сьенфуэгоса в первом матче. После этого у него было несколько матчей, а затем не более. Он решил, что может победить любого, если ему очень хотелось и он решил, что это плохо для его права рука для рыбалки. Он провел несколько тренировочных матчей левой рукой. рука. Но его левая рука всегда была предательницей и не хотела что он призывал его делать, и он не доверял ему.

«Теперь солнце его хорошо прогреет», — подумал он. Он не должен судорожно меня снова, если ночью не станет слишком холодно. интересно, что это ночь принесет.

Над головой пролетел самолет, летевший в Майами, и он наблюдал за его полетом. тень отпугивает косяки летучих рыб.

— При таком количестве летучих рыб должны быть и дельфины, — сказал он и наклонился вернулся на леску, чтобы посмотреть, можно ли что-нибудь получить на его рыбе. Но он не мог, и он остался на твердости и дрожи от капель воды. что предшествовало разрыву. Лодка медленно продвигалась вперед, и он наблюдал за самолет, пока он не перестал его видеть.

Должно быть, это очень странно в самолете, подумал он. Интересно, что как выглядит море с такой высоты? Они должны видеть рыбу. хорошо, если они не летают слишком высоко. Я хотел бы лететь очень медленно в двести саженей высотой и увидеть рыбу сверху. В черепахе лодки я был в поперечных деревьях мачты и даже на такой высоте Я видел многое. Оттуда дельфин выглядит зеленее, и вы можете увидеть его полосы и их фиолетовые пятна, и вы можете увидеть всю школу, как они плывут. Почему все быстроходные рыбы темного течения имеют фиолетовую спину и обычно фиолетовые полосы или пятна? Дельфин выглядит зеленым, конечно, потому что он действительно золотой. Но когда он приходит кормить, по-настоящему голоден, на боках видны пурпурные полосы, как у марлина. Может ли это быть вызвано гневом или большей скоростью, которую он развивает?

Как раз перед тем, как стемнело, когда они миновали большой остров сорняков саргасса которое вздымалось и качалось в светлом море, как будто океан создавал любовь с чем-то под желтым одеялом, его маленькая линия была занята Дельфин. Он впервые увидел его, когда оно подпрыгнуло в воздухе, настоящее золото в последний из солнца и дико изгибаясь и хлопая в воздухе. Он прыгнул снова и снова в акробатике своего страха, и он прокладывал себе путь спиной к корме, пригнувшись и держа правую рукой и рукой, левой рукой он втянул дельфина внутрь, наступив на набранную линию каждый раз босой левой ногой. Когда рыба была на корме, в отчаянии ныряя и рубя из стороны в сторону, старик перегнулся через корму и поднял блестящую золотую рыбку с его пурпурными пятнами над кормой. Его челюсти работали судорожно в быстрых покусах на крючок, и он стучал по дну скифа с его длинным плоским телом, хвостом и головой, пока он бил им по сияющей золотой голове, пока тот не задрожал и не Все еще.

Старик отцепил рыбу, перенасадил леску другой сардиной и бросил его. Затем он медленно вернулся к носу. Он вымыл левую руку и вытер о штаны. Затем он перевел жирной линией от правой руки к левой и вымыл правую руку в море, наблюдая, как солнце уходит в океан и наклон большой шнур.

«Он совсем не изменился, — сказал он. Но наблюдая за движением вода против его руки, он заметил, что это было заметно медленнее.

«Я свяжу два весла на корме, и это замедлит его ночью, — сказал он. — Он хорош для ночи, и я тоже».

Лучше бы дельфина выпотрошить чуть позже, чтобы сберечь кровь в мясе, подумал он. Я могу сделать это немного позже и хлестать весла, чтобы сделать волоку в то же время. Мне лучше держать рыбу в покое сейчас и не беспокоить его слишком сильно на закате. Заход солнца трудное время для всех рыб.

Он дал руке высохнуть на воздухе, затем схватил ее за леску и ослабил ее. себя сколько мог и позволял тянуть себя вперед к дереву, так что лодка выдержала такую же или даже большую нагрузку, чем он.

«Я учусь это делать», — подумал он. Во всяком случае, в этой части. затем тоже помни, что он не ел с тех пор, как клюнул на удочку, и он огромный и нужно много еды. Я съел весь бонито. Завтра я буду есть Дельфин. Он назвал его дорадо . Возможно, я должен съесть часть этого когда я его убираю. Его будет труднее есть, чем бонито. Но потом, нет ничего легкого.

— Как ты себя чувствуешь, рыбка? — спросил он вслух. «Я чувствую себя хорошо, и моя левая рука лучше, и у меня есть еда на ночь и день. Тяните лодку, ловите рыбу».

На самом деле он не чувствовал себя хорошо, потому что боль от шнура, перекинувшего его боль в спине почти прошла и впала в тупость, которую он не доверял. Но у меня были вещи и похуже, подумал он. Мой рука только немного порезана, а с другой судорога прошла. Мой ноги в порядке. Также теперь я выиграл у него в вопросе пропитание.

Было уже темно, как быстро темнеет после захода солнца. Сентябрь. Он прислонился к изношенному дереву лука и отдохнул всем, что он мог бы. Погасли первые звезды. Он не знал имени Ригеля но он видел это и знал, что скоро они все выйдут, и он получит все его далекие друзья.

«Рыба тоже мой друг», — сказал он вслух. «Я никогда не видел и не слышал о такой рыбе. Но я должен убить его. Я рад, что у нас нет попытаться убить звезды».

«Представь, если бы человек каждый день пытался убить луну, — подумал он. луна убегает. Но представьте, если бы человеку каждый день приходилось пытаться убить солнце? Мы родились счастливыми, подумал он.

Потом ему стало жаль большую рыбу, которой нечего было есть, и его решимость убить его никогда не ослабевала в его печали по нему. Как многих людей он накормит, подумал он. Но достойны ли они съесть его? Нет, конечно нет. Нет никого достойного съесть его из манере поведения и большом достоинстве.

Я не понимаю этих вещей, подумал он. Но хорошо, что мы не нужно пытаться убить солнце, луну или звезды. это достаточно, чтобы жить в море и убивать наших настоящих братьев.

Теперь, подумал он, я должен подумать о бремени. В этом есть свои опасности и его достоинства. Я могу потерять столько линий, что потеряю и его, если он его усилие и сопротивление весла на месте, и лодка теряет вся ее легкость. Ее легкость продлевает оба наших страдания, но она моя безопасность, так как у него есть большая скорость, которую он никогда еще не использовал. Нет независимо от того, что происходит, я должен выпотрошить дельфина, чтобы он не испортился и не съел некоторые из него, чтобы быть сильным.

Теперь я отдохну еще час и почувствую, что он твердый и устойчивый прежде чем вернуться на корму, чтобы выполнить работу и принять решение. В то же время я могу видеть, как он действует и показывает ли он какие-либо изменения. весла — хороший трюк; но настало время играть на безопасность. Он все еще ловит рыбу, и я увидел, что крючок был в углу его рот, и он держал рот на замке. Наказание крючком ничего. Наказание голодом, и что он против чего-то что он не понимает, это все. Отдохни, старик, и позволь он работает до тех пор, пока не придет ваша следующая обязанность.

Он отдыхал, по его мнению, два часа. Луна не взошла теперь допоздна, и он не имел возможности судить о времени. И он не был действительно отдыхает, кроме сравнительно. Он все еще нес тягу рыбу на плечах, но он положил левую руку на планшире лука и все больше и больше признавался в сопротивлении рыба к самой лодке.

«Как было бы просто, если бы я мог сделать очередь быстрой», — подумал он. Но одним небольшим рывком он мог сломать его. Я должен смягчить притяжение линия с моим телом и всегда быть готовым дать линию с обоими Руки.

— Но ты еще не спал, старик, — сказал он вслух. «Это половина день и ночь, и вот еще день, а ты не спал. Вы должны придумай способ немного поспать, если он спокоен и уравновешен. Если ты не спишь, у тебя может стать неясно в голове».

У меня достаточно ясности в голове, подумал он. Слишком ясно. Я так же ясно, как звезды, которые являются моими братьями. И все же я должен спать. Они спят и луна и солнце спят, и даже океан иногда спит отдельные дни, когда нет течения и плоский штиль.

Но не забывай спать, подумал он. Заставьте себя сделать это и придумать простой и верный способ о линиях. Теперь вернитесь и подготовьте дельфин. Слишком опасно использовать весла как волокушу, если вам нужно спать.

Я мог бы не спать, сказал он себе. Но это было бы слишком опасный.

Он начал пробираться обратно на корму на четвереньках, стараясь не дергаться против рыбы. Он может быть в полусне себя, подумал он. Но я не хочу, чтобы он отдыхал. Он должен тянуть пока он не умрет.

Вернувшись на корму, он повернулся так, что его левая рука держалась за линию на плечах и вытащил нож из ножен с его правая рука. Звезды были яркими, и он увидел дельфина ясно, и он вонзил лезвие своего ножа ему в голову и вытащил его из-под кормы. Он поставил одну ногу на рыбу и разрезал его быстро от вентиляционного отверстия до кончика его нижней челюсти. Затем он положил опустил нож и выпотрошил его правой рукой, и потянув жабры ясно. Он чувствовал, что пасть тяжелая и скользкая в его руки и разрезал его. Внутри были две летучие рыбы. Они были свежими и твердыми, и он положил их рядом и выронил кишки и жабры над кормой. Они затонули, оставив след фосфоресценция в воде. Дельфин был холодным и прокаженным серо-белый теперь в звездном свете, и старик содрал с него кожу с одной стороны пока он держал правую ногу на голове рыбы. Затем он повернул его и снял кожу с другой стороны и отрезал каждую сторону от головы вплоть до хвоста.

Он спустил тушу за борт и посмотрел, нет ли водоворота. в воде. Но был только свет его медленного спуска. Он затем повернулся и поместил двух летучих рыб в два филе рыбу и, вложив нож обратно в ножны, медленно вернуться к луку. Его спина была согнута под тяжестью веревки. это, и он нес рыбу в правой руке.

Вернувшись на нос, он выложил два рыбных филе на древесину. летающие рыбы рядом с ними. После этого он уладил линию через свой плечи на новом месте и снова держал его, опираясь левой рукой на планшире. Потом перегнулся через борт и помыл летящую рыба в воде, отмечая скорость воды против его руки. Его рука фосфоресцировала от снятия шкуры с рыбы, и он смотрел на поток воды против него. Течение было менее сильным, и когда он протер ладонью к обшивке скифа, частички фосфор уплыл и медленно поплыл за кормой.

— Он устал или отдыхает, — сказал старик. «Теперь позвольте мне получить через поедание этого дельфина и немного отдохнуть и немного спать.»

Под звездами и с ночью все холоднее он съел половину одно из филе дельфина и одно из летучей рыбы, выпотрошенные и с ему отрубили голову.

«Какой превосходный дельфин — рыба, которую можно есть приготовленной», — сказал он. «И что жалкая рыба-сырец. Я больше никогда не пойду в лодку без соли или лаймы».

Если бы у меня были мозги, я бы весь день брызгал водой на нос и высыхая, из нее получилась бы соль, подумал он. Но тогда я не зацепил дельфин почти до заката. Тем не менее, это была нехватка подготовки. Но я все хорошо прожевал и меня не тошнит.

Небо заволокло облаками на восток и звезды одна за другой он знал, что они ушли. Теперь казалось, что он движется в большой каньон облаков и ветер стих.

«Через три-четыре дня будет плохая погода», — сказал он. «Но нет сегодня вечером, а не завтра. Снаряжайся сейчас, чтобы немного поспать, старик, а пока рыба спокойна и уравновешена».

Он крепко держал леску в правой руке, а затем толкнул бедро против его правой руки, когда он прислонился всем своим весом к дереву лук. Затем он прошел линию чуть ниже на плечах и уперся в него левой рукой.

«Моя правая рука может держать его, пока он закреплен», — подумал он. Если это расслабляется во сне, моя левая рука разбудит меня, когда линия погаснет. это тяжело на правой руке. Но он привык к наказанию. Даже если я сплю двадцать минут или полчаса это хорошо. Он лежал вперед судорожно прижаться к линии всем телом, приложив весь свой вес на правую руку, и он уснул.

Ему снились не львы, а огромная стая морских свиней который простирался на восемь или десять миль, и это было во времена их спариваются, и они прыгают высоко в воздух и возвращаются в ту же отверстие, которое они проделали в воде, когда прыгали.

Потом ему приснилось, что он в деревне на своей кровати и там севернее, и ему было очень холодно, и его правая рука спала, потому что его голова покоилась на нем вместо подушки.

После этого ему стал сниться длинный желтый пляж, и он увидел сначала львы спускаются на него в ранней темноте, а затем пришли другие львы, и он оперся подбородком на дерево лука, где корабль стоял на якоре под вечерним бризом с берега, и он ждал посмотреть, будут ли еще львы, и он был счастлив.

Луна уже давно взошла, но он спал, и рыба потянуло устойчиво, и лодка двинулась в туннель облаков.

Он проснулся от удара правого кулака по лицу и линия перегорела через его правую руку. Он не чувствовал своего левой рукой, но правой тормозил все, что мог, и веревка мчалась вне. Наконец его левая рука нашла леску, и он прислонился к ней спиной. линию, и теперь она обожгла ему спину и левую руку, и левую рука принимала на себя всю нагрузку и плохо резала. Он оглянулся на катушки линии, и они питались гладко. Именно тогда рыба прыгнул, производя большой взрыв океана, а затем тяжелое падение. Затем он прыгал снова и снова, и лодка шла быстро, хотя линия все еще мчалась, и старик увеличивал напряжение до переломный момент и поднимая его до предела снова и снова. Он был туго натянут на лук, и его лицо было в порезе кусок дельфина, и он не мог двигаться.

Вот чего мы ждали, подумал он. Итак, теперь давайте возьмем это.

Заставь его заплатить за линию, подумал он. Заставьте его заплатить за это.

Он не мог видеть прыжков рыбы, а только слышал треск океан и тяжелый всплеск, когда он падал. Скорость линии была сильно порезал себе руки, но он всегда знал, что это произойдет, и он старался держать разрез по мозолистым местам и не дать леска скользит в ладонь и не режет пальцы.

Если бы мальчик был здесь, он бы намочил мотки лески, подумал он. Да. Если бы мальчик был здесь. Если бы мальчик был здесь.

Очередь тянулась все дальше и дальше, но теперь она замедлялась, и он был заставляя рыбу зарабатывать каждый его дюйм. Теперь он поднял голову от дерева и из куска рыбы, раздавленного его щекой. Затем он стоял на коленях, а затем медленно поднялся на ноги. Он уступал очередь, но все время медленнее. Он вернулся туда, где мог чувствовать ногой витки лески, которые он не мог видеть. Там было еще много лески, и теперь рыбе приходилось тянуть трение всех что новая линия через воду.

Да, подумал он. И вот он прыгнул больше дюжины раз и наполнил мешки на спине воздухом и не может погрузиться глубоко в умереть там, где я не смогу его воспитать. Он скоро начнет кружить и тогда Я должен работать над ним. Интересно, что его так внезапно повело? Может ли это был голод, который привел его в отчаяние, или он был напуган что-то в ночи? Может быть, он вдруг почувствовал страх. Но он был таким спокойная, сильная рыба, и он казался таким бесстрашным и таким уверенным. это странный.

— Тебе лучше быть бесстрашным и уверенным в себе, старик, — сказал он. — Ты снова держишь его, но не можешь поймать линию. Но скоро ему придется круг.»

Старик держал его левой рукой и плечами теперь и наклонился и зачерпнул правой рукой воды, чтобы достать раздавленный дельфинья плоть с его лица. Он боялся, что это может вызвать тошноту его, и он будет рвать и терять свою силу. Когда его лицо было очистился, он вымыл правую руку в воде за бортом, а затем Пусть он останется в соленой воде, пока он смотрит на первый свет до восхода солнца. Он направляется почти на восток, подумал он. Это означает он устал и плывет по течению. Вскоре ему придется кружить. Тогда начинается наша настоящая работа.

После того, как он решил, что его правая рука была в воде достаточно долго он вынул его и посмотрел на него. «Это не плохо», сказал он. «И боль мужчине все равно».

Он осторожно ухватился за леску, чтобы она не попала ни в одну из новая линия разрезает и смещает его вес так, чтобы он мог поставить свой левой рукой в море по другую сторону скифа.

«Ты не так плохо поступил из-за чего-то бесполезного», — сказал он слева от себя. рука. — Но был момент, когда я не мог тебя найти.

Почему я не родился с двумя добрыми руками? он думал. Возможно, это был мой вина в том, что он не тренировался должным образом. Но Бог знает, что у него было достаточно возможностей для обучения. Впрочем, ночью он не так уж и плохо себя чувствовал, и он только один раз сжался. Если он снова схватится, пусть линия перережет его выключенный.

Когда он подумал, что он знал, что у него нет здравого смысла, и он подумал, что ему следует пожевать еще немного дельфина. Но я не могу, сказал он сам. Лучше быть легкомысленным, чем потерять силу от тошноты. И я знаю, что не смогу удержать его, если съем его, так как мое лицо было в этом. Оставлю на крайний случай, пока не испортится. Но это слишком поздно пытаться набраться сил теперь с помощью питания. Ты глупый, сказал он себе. Съешьте другую летучую рыбу.

Он был там, чистый и готовый, и он поднял его левой рукой. и съел его, тщательно пережевывая кости и съедая все до хвост.

«В ней больше питательных веществ, чем почти в любой другой рыбе», — подумал он. По крайней мере та сила, которая мне нужна. Теперь я сделал все, что мог, подумал он. Пусть он начнет кружить и пусть придет бой.

Солнце взошло в третий раз с тех пор, как он вышел в море, когда рыба начала кружиться.

По наклону лески он не мог видеть, что рыба кружит. Для этого было слишком рано. Он просто почувствовал легкое ослабление натяжение лески, и он начал осторожно тянуть ее своим правая рука. Он напрягся, как всегда, но как только он дошел до в том месте, где она должна была порваться, леска начала втягиваться. плечи и голову из-под линии и начал тянуть линию стабильно и мягко. Он использовал обе руки в качающемся движении и пытался тянуть как можно сильнее своим телом и ноги. Его старые ноги и плечи вертелись при раскачивании потянув.

«Это очень большой круг, — сказал он. — Но он кружит.

Затем линия больше не подходила, и он держал ее, пока не увидел капли, прыгающие с него на солнце. Потом началось и старое человек опустился на колени и неохотно отпустил его обратно в темную воду.

«Сейчас он делает дальнюю часть своего круга», — сказал он. я должен держать все, что я могу, подумал он. Напряжение будет сокращать его круг каждый раз. Возможно, через час я увижу его. Теперь я должен убедить его, и тогда я должен убить его.

Но рыба продолжала медленно кружить, а старик был мокрым от пота. и через два часа устал до костей. Но круги были теперь намного короче, и по наклону линии он мог сказать, пока он плыл, рыба неуклонно росла.

Вот уже час старик видит перед глазами черные точки и пот засолил ему глаза и засолил порез над глазом и на лоб. Он не боялся черных точек. Они были нормальными в напряжение, которое он тянул на линии. Однако дважды он чувствовал слабость и головокружение, и это беспокоило его.

«Я не мог подвести себя и умереть от такой рыбы», — сказал он. «В настоящее время что он у меня так красиво кончается, Боже помоги мне вытерпеть. я скажу сто Отцов Наших и сто Богородиц. Но я не могу их сказать в настоящее время.»

Считай, что они сказали, подумал он. Я скажу их позже.

В этот момент он почувствовал внезапный стук и рывки на леске, которую он держал. две его руки. Он был острым, жестким и тяжелым.

«Он ударяет копьем проводника», — подумал он. Это было обязательно придет. Он должен был сделать это. Это может заставить его подпрыгнуть, и я лучше бы он остался кружить сейчас. Ему нужны были прыжки взять воздух. Но после этого каждый может расширить отверстие крючка рана, и он может бросить крюк.

— Не прыгай, рыба, — сказал он. «Не прыгай».

Рыба ударялась о проволоку еще несколько раз и каждый раз трясла его голову старик дал немного линии.

«Я должен держать его боль там, где она есть», — подумал он. Моя не имеет значения. я может контролировать мой. Но его боль могла свести его с ума.

Через некоторое время рыба перестала биться о проволоку и начала кружить. снова медленно. Теперь старик неуклонно набирал обороты. Но он чувствовал снова обморок. Левой рукой он набрал немного морской воды и налил его голова. Потом надел еще и потер затылок.

— У меня нет судорог, — сказал он. «Он скоро встанет, и я смогу продержаться. должны продержаться. Даже не говори об этом».

Он прислонился коленом к луку и на мгновение накинул леску на назад снова. Я сейчас отдохну, пока он выйдет на круг, а потом встань и воздействуй на него, когда он войдет, решил он.

Было большим искушением отдохнуть на носу и позволить рыбе сделать один кружит сам, не восстанавливая ни одной линии. Но когда напряжение показал, что рыба повернулась, чтобы подойти к лодке, старик поднялся, чтобы ноги и начал вращаться и тянуться, что привело во всей линии он получил.

Я устал как никогда, подумал он, и теперь пассат растет. Но это будет хорошо, чтобы взять его с собой. я нуждаюсь в этом плохо.

«Я отдохну на следующем повороте, когда он выйдет», — сказал он. «Я чувствую много лучше. Потом еще через два-три хода он будет у меня».

Его соломенная шляпа была сдвинута далеко на затылок, и он опустился на лук с натяжением лески, когда он почувствовал, как рыба поворачивается.

Теперь ты работаешь, рыбка, подумал он. Я отвезу тебя на повороте.

Море значительно поднялось. Но это был ветерок хорошей погоды и он должен был иметь это, чтобы вернуться домой.

«Я просто пойду на юг и запад», — сказал он. «Человек никогда не теряется в море и это длинный остров».

Именно на третьем повороте он впервые увидел рыбу.

Сначала он увидел его как темную тень, которая так долго шла под лодке, что он не мог поверить в ее длину.

— Нет, — сказал он. «Он не может быть таким большим».

Но он был таким большим, и в конце этого круга он пришел к поверхности всего в тридцати ярдах, и человек увидел свой хвост из воды. Он был выше большого лезвия косы и очень бледно-лилового цвета наверху. темно-синяя вода. Он отскочил назад, и, когда рыба поплыла чуть ниже поверхности старик мог видеть его огромное тело и пурпурные полосы, которые связал его. Его спинной плавник был опущен, а огромные грудные раздвинуты. широкий.

На этом круге старик мог видеть рыбий глаз и два серых сосать рыбу, которая плавала вокруг него. Иногда они присоединялись Для него. Иногда они срывались. Иногда они легко плавали в его тени. Каждый из них был более трех футов в длину, и когда они плавали быстро они хлестали все свое тело, как угри.

Старик теперь вспотел, но не от солнца, а от чего-то еще. На каждом спокойном безмятежном повороте рыба набирала леску, и он уверен, что еще через два хода у него будет шанс достать гарпун в.

Но я должен подвести его ближе, ближе, ближе, думал он. я не должен пытаться голова. Я должен получить сердце.

— Будь спокоен и силен, старик, — сказал он.

На следующем круге спина рыбы была снаружи, но он был слишком далеко с лодки. На следующем круге он был еще слишком далеко, но он был выше из воды, и старик был уверен, что, набрав еще немного линии он мог иметь его рядом.

Он давным-давно оснастил свой гарпун, и его моток легкой веревки был в круглая корзина, а конец был прикреплен к удилам на носу.

Рыба приближалась к его кругу, теперь спокойная и красивая. двигался только его большой хвост. Старик натянул на себя все, что он мог приблизить его. На мгновение рыба немного повернулась на его стороне. Затем он выпрямился и начал новый круг.

— Я его передвинул, — сказал старик. «Тогда я его передвинул».

Ему снова стало дурно, но он изо всех сил держался за большую рыбу. что он мог. Я передвинул его, подумал он. Может быть, на этот раз я смогу получить его над. Тяни, руки, подумал он. Держитесь, ноги. Последнее для меня, голова. Последний для меня. Ты никогда не ходил. На этот раз я потяну его.

Но когда он приложил все свои усилия, начав задолго до рыба подошла к берегу и, дергая изо всех сил, рыба потянула часть пути, а затем выпрямился и поплыл.

— Рыба, — сказал старик. «Рыба, тебе все равно придется умереть. Ты должен убить и меня?»

Так ничего не получится, подумал он. Во рту у него было слишком сухо, чтобы говорить, но он не мог дотянуться до воды сейчас. я должен получить его вместе с этим время, подумал он. Я не хорош для многих других поворотов. Да ты что, сказал он себе. Ты хорош навсегда.

На следующем повороте он почти догнал его. Но снова рыба выпрямилась себя и медленно поплыл.

Ты убиваешь меня, рыба, подумал старик. Но у тебя есть право к. Никогда я не видел более величественного, более красивого, более спокойного или более благородная вещь, чем ты, брат. Давай, убей меня. я не делаю пофиг кто кого убивает.

Теперь у тебя путаница в голове, подумал он. Вы должны держать твоя голова ясна. Держите голову ясной и знайте, как страдать, как человек. Или рыба, подумал он.

— Проснись, голова, — сказал он еле слышным голосом. «Проясняться.»

Еще дважды было то же самое на поворотах.

Не знаю, подумал старик. Он был на грани чувствуя себя идти каждый раз. Я не знаю. Но попробую один раз более.

Он попробовал еще раз и почувствовал, что уходит, когда повернул ручку. рыбы. Рыба выпрямилась и снова медленно уплыла с большой хвост виляет в воздухе.

Попробую еще раз, пообещал старик, хотя руки у него были мокрые. теперь и он мог видеть только вспышками.

Он попробовал еще раз, и это было то же самое. Итак, подумал он и почувствовал сам уходит до того, как начал; Я попробую еще раз.

Он взял на себя всю свою боль и то, что осталось от его силы и его долгого ушла гордость, и он противопоставил ее агонии рыбы, и рыба пришла на бок и плавно поплыл на боку, его клюв почти коснувшись обшивки скифа, и стал обгонять лодку, долго, глубокая, широкая, серебристая, с пурпурными перемычками и бесконечная в воде.

Старик бросил веревку, поставил на нее ногу и поднял гарпун как можно выше и изо всех сил вонзил его вниз, и больше силы, которую он только что призвал, в бок рыбы прямо за огромным грудным плавником, поднимавшимся в воздух на высоту мужская грудь. Он почувствовал, как утюг входит, и он оперся на него и поехал он дальше, а затем толкнул весь свой вес вслед за ним.

Затем рыба ожила, со смертью в себе, и поднялась высоко над вода, показывающая всю его огромную длину и ширину, и всю его силу и его красота. Казалось, он повис в воздухе над стариком в скиф. Затем он упал в воду с таким грохотом, что на старик и над всем ялик.

Старик почувствовал слабость и тошноту, плохо видел. Но он расчистил леску от гарпуна и позволил ей медленно пройти сквозь его сырые руки и, когда он мог видеть, он увидел, что рыба была на его спине с его серебряным вверх брюхом. Ствол гарпуна торчал под углом к плечо рыбы, и море окрасилось в красный цвет крови от его сердца. Сначала было темно, как отмель в синей воде, был более мили в глубину. Затем он распространился, как облако. Рыба была серебристый и неподвижный, и плыл по волнам.

Старик внимательно посмотрел на проблеск видения, которое у него было. Затем он сделал два оборота гарпунной веревки вокруг удила на носу. и положил голову на руки.

«Держи мою голову ясной», — сказал он, прислонившись к дереву лука. «Я усталый старик. Но я убил эту рыбу, которая является моим братом, и теперь Я должен выполнять рабскую работу».

Теперь я должен приготовить петли и веревку, чтобы привязать его к себе. мысль. Даже если бы нас было двое, и мы затопили бы ее, чтобы загрузить его и выручили ее, эта лодка никогда не удержала бы его. Я должен все подготовить, затем приведите его и хорошенько привяжите, и встаньте на мачту, и отправьтесь в плавание. дом.

Он начал подтягивать рыбу, чтобы она была рядом, чтобы он мог пропустите леску через его жабры и изо рта и заставьте его голову быстро рядом с луком. Я хочу увидеть его, подумал он, и прикоснуться, и чувствовать его. Он мое счастье, подумал он. Но не поэтому я хочу чувствовать его. «Кажется, я чувствовал его сердце», — подумал он. Когда я нажал на вал гарпуна второй раз. Приведите его сейчас и сделайте его быстрым и наденьте петлю на его хвост и еще одну на его середину, чтобы связать его к скифу.

— Принимайся за работу, старик, — сказал он. Он сделал очень маленький глоток из вода. «Теперь, когда борьба над.»

Он посмотрел на небо, а затем на свою рыбу. Он посмотрел на солнце осторожно. «Сейчас не намного больше полудня», — подумал он. И торговля ветер поднимается. Линии теперь ничего не значат. Мальчик и я будем склеить их, когда мы будем дома.

«Давай, рыбка», — сказал он. Но рыба не пришла. Вместо этого он лежал там барахтается теперь в морях и старик вытащил ялик вверх на него.

Когда он был с ним вровень и приставил рыбью голову к луку, он не мог поверить своим размерам. Но он отвязал веревку от гарпуна. немного, пропустил его сквозь жабры рыбы и вынул из пасти, сделал поворот вокруг своего меча, затем пропустил веревку через другую жабру, сделав еще раз повернулся вокруг купюры, завязал двойную веревку и сделал ее быстро к биту в луке. Затем он перерезал веревку и пошел кормой к завить хвост. Рыба стала серебристой из своего первоначального фиолетового цвета. и серебром, а полосы были такого же бледно-фиолетового цвета, как и его хвост. Они были шире мужской руки с растопыренными пальцами. рыбий глаз выглядел таким же отстраненным, как зеркала в перископе или как святой в процессии.

— Это был единственный способ убить его, — сказал старик. он чувствовал лучше, так как вода и он знал, что он не уйдет и его голова было ясно. Он и без того весит полторы тысячи фунтов, подумал он. Может быть, намного больше. Если он оденет две трети этого за тридцать центов фунт?

— Для этого мне нужен карандаш, — сказал он. «Моя голова не настолько ясна. Но Думаю, великий Ди Маджио гордился бы мной сегодня. у меня не было костей шпоры. Но руки и спина действительно болят.» Интересно, какая кость шпора, подумал он. Может быть, они у нас есть, не зная об этом.

Он привязал рыбу к носу, корме и средней части. Он был настолько большим, что казалось, будто рядом с ним пришвартован гораздо больший скиф. Он вырезал кусок лески и привязал нижнюю челюсть рыбы к его клюву, чтобы его рот не откроется, и они будут плыть настолько чисто, насколько это возможно. затем он встал на мачту и палкой, которая была его багором, и гик натянулся, залатанный парус натянулся, лодка тронулась, и наполовину лежа на корме, он плыл на юго-запад.

Ему не нужен был компас, чтобы определить, где находится юго-запад. Он только нужно было почувствовать пассат и натянуть парус. я лучше проведи ложкой маленькую леску и попробуй достать что-нибудь поесть и выпить для влаги. Но он не мог найти ложка и его сардины были гнилыми. Итак, он зацепил участок желтого цвета сорняки с багором, когда они проходили мимо, и встряхнули его так, что маленький креветки, которые были в нем, упали на обшивку лодки. Там их было больше дюжины и они прыгали и брыкались как песок блохи. Старик отщипывал им головы большим пальцем и указательным пальцем и съел их, пережевывая раковины и хвосты. Они были очень крошечные, но он знал, что они питательны и вкусны.

У старика оставалось еще два глотка воды в бутылке, и он половина одного после того, как он съел креветки. Лодка хорошо шла учитывая препятствия, и он рулил с румпелем под мышкой. Он мог видеть рыбу, и ему стоило только взглянуть на свои руки и ощутить спиной к корме, чтобы знать, что это действительно произошло и не было мечта. Однажды, когда он чувствовал себя так плохо к концу, он думал, может быть, это был сон. Затем, когда он увидел рыбу выйти из воды и неподвижно повиснуть в небе, прежде чем упасть, он был уверен, что там была какая-то большая странность, и он не мог поверить в это. Тогда он плохо видел, хотя теперь видел так же хорошо, как и прежде.

Теперь он знал, что там была рыба, и его руки и спина были не сном. Руки быстро заживают, подумал он. Я очистил их и соль вода исцелит их. Темная вода истинного залива — величайшая целитель что есть. Все, что я должен сделать, это держать голову ясной. Руки сделали свою работу, и мы плывем хорошо. С закрытым ртом и его хвост прямо вверх и вниз мы плывем как братья. Затем его голова начала стало немного неясно, и он подумал, это он меня вводит или я привести его? Если бы я буксировал его сзади, не было бы вопрос. И если бы рыба была в лодке, потеряв все достоинство, тоже не было бы вопросов. Но они плыли вместе хлестнули рядышком, и старик подумал: пускай меня введет, коли радует его. Я лучше его только из-за обмана, и он имел в виду мне без вреда.

Они хорошо плыли, и старик вымочил руки в соленой воде и старался держать голову ясной. Были высокие кучевые облака и достаточно перистых облаков над ними, чтобы старик знал, что ветер будет всю ночь. Старик постоянно смотрел на рыбу, чтобы убедиться, что она было правдой. Прошел час, прежде чем первая акула ударила его.

Акула не была случайностью. Он поднялся из глубины воды, как темное облако крови осело и рассеялось на милю глубокое море. Он подошел так быстро и совершенно без осторожности, что он вырвался на поверхность голубой воды и оказался на солнце. Затем он упал обратно в море, учуял запах и поплыл дальше. курс, который взяли лодка и рыба.

Иногда он терял запах. Но он поднимет его снова или только след от него, и он плыл быстро и упорно по курсу. Он был очень большая акула-мако, созданная для того, чтобы плавать так же быстро, как самая быстрая рыба в мире. море, и все в нем было прекрасно, кроме его челюстей.

Его спина была синей, как у рыбы-меч, а живот был серебряным. шкура была гладкой и красивой. Он был построен как рыба-меч, за исключением его огромные челюсти, которые были плотно сомкнуты, когда он быстро плыл прямо под поверхность с его высоким спинным плавником, разрезающим воду без колеблющийся. Внутри сомкнутой двойной губы его челюстей все его восемь ряды зубов скошены внутрь. Они не были обычными зубы пирамидальной формы у большинства акул. Они были по форме похожи на мужские. пальцы, когда они хрустят, как когти. Они были почти такими же длинными, как пальцы старика, и у них были острые, как бритва, режущие кромки. обе стороны. Эта рыба была создана, чтобы питаться всеми рыбами в моря, которые были так быстры, сильны и хорошо вооружены, что у них не было другого враг. Теперь он ускорился, почувствовав более свежий запах и свой синий цвет. спинной плавник разрезал воду.

Когда старик увидел его приближающимся, он понял, что это была акула, которая совершенно не боялся и делал именно то, что хотел. Он подготовил гарпун и закрепил веревку, наблюдая, как приближается акула. веревка была короткой, так как в ней не было того, что он отрезал, чтобы связать рыбу.

Голова старика теперь была ясной и хорошей, и он был полон решимости но у него было мало надежды. «Это было слишком хорошо, чтобы продолжаться», — подумал он. Он взял один взгляд на огромную рыбу, когда он наблюдал, как акула приближается. а также был сон, подумал он. Я не могу удержать его от удара меня, но, может быть, я могу получить его. Dentuso , подумал он. Не повезло твоему мать.

Акула быстро приблизилась к корме, и когда она ударила рыбу, старик увидел его открытый рот и его странные глаза и щелканье зубов как он въехал в мясо чуть выше хвоста. Голова акулы был вне воды, и его спина высовывалась, и старик мог слышать звук рвущейся кожи и плоти на большой рыбе, когда он протаранил гарпуном на голову акулы в том месте, где линия между его глаза пересекались с линией, которая шла прямо назад от его носа. Не было таких строк. Была только тяжелая острая синяя голова и большие глаза и щелкающие, выдвигающиеся всепоглощающие челюсти. Но это было местонахождение мозга и старик ударил его. Он ударил его с его кровь месила руки, изо всех сил ведя хороший гарпун. Он ударил по нему без надежды, но с решимостью и полной злокачественностью.

Акула качнулась, и старик увидел, что его глаз не живой, а затем он снова перевернулся, завернувшись в две петли веревки. Старик знал, что он мертв, но акула не принимала этого. Затем на спине, хлестая хвостом и щелкая челюстями, акула бороздила воду, как скоростной катер. Вода была белой там, где его хвост ударил его, и три четверти его тела были ясно выше вода, когда веревка натянулась, задрожала, а затем оборвалась. акула некоторое время тихо лежала на поверхности, и старик наблюдал за ним. Потом он очень медленно пошел вниз.

— Он взял около сорока фунтов, — вслух сказал старик. Он взял мой гарпун тоже и вся веревка, подумал он, и теперь моя рыба снова истекает кровью и будут другие.

Ему больше не нравилось смотреть на рыбу с тех пор, как он изувеченный. Когда в рыбу попали, он как будто сам хит.

Но я убил акулу, которая ударила мою рыбу, подумал он. И он был самый большой dentuso , который я когда-либо видел. И Бог знает, что у меня есть видели большие.

«Это было слишком хорошо, чтобы продолжаться», — подумал он. Я хочу, чтобы это был сон сейчас и что я никогда не ловил рыбу и был один в постели на газеты.

«Но человек не создан для поражения», — сказал он. «Человека можно уничтожить, но не побежден.» Мне жаль, что я убил рыбу, подумал он. Сейчас наступает плохое время, а у меня нет даже гарпуна. dentuso жесток, способен, силен и умен. Но я был более умный, что он был. Возможно, нет, подумал он. Возможно, я был только лучше вооружен.

— Не думай, старик, — сказал он вслух. «Плыви этим курсом и возьми это, когда оно придет».

Но я должен думать, подумал он. Потому что это все, что у меня осталось. Это и бейсбол. Интересно, понравилось бы великому Ди Маджио то, как я ударил его по мозгам? Ничего особенного, подумал он. Любой человек мог бы это сделать. Но неужели вы думаете, что мои руки были такой же большой помехой, как костные шпоры? Я не могу знать. У меня никогда не было ничего плохого с моим каблуком кроме того случая, когда его ужалил скат, когда я наступил на него, когда плавание и парализовало голень и причиняло невыносимую боль.

— Подумай о чем-нибудь веселом, старик, — сказал он. «Каждую минуту теперь ты ближе к дому. Вы плывете легче, потеряв сорок фунтов».

Он прекрасно знал, что может произойти, когда он достигнет внутренняя часть течения. Но делать было уже нечего.

— Да, есть, — сказал он вслух. «Я могу привязать свой нож к прикладу одного на веслах».

Итак, он сделал это с румпелем под мышкой и шкотом паруса. под его ногой.

— Сейчас, — сказал он. «Я все еще старик. Но я не безоружен».

Ветер был свежим, и он плыл хорошо. Он наблюдал только за вперед часть рыбы и часть его надежды вернулась.

Глупо не надеяться, подумал он. Кроме того, я считаю, что это грех. Не думай о грехе, подумал он. Проблем сейчас хватает без греха. Также у меня нет понимания этого.

У меня нет понимания этого, и я не уверен, что верю в это. Возможно, убить рыбу было грехом. Я полагаю, что это было, хотя я сделал это, чтобы сохранить мне жизнь и накормить многих людей. Но тогда все грех. Не думай о грехе. Слишком поздно для этого и там это люди, которым платят за это. Пусть думают об этом. Ты был рожден рыбаком, как рыба рождена быть рыбой. Сан-Педро был рыбаком, как и отец великого Ди Маджио.

Но ему нравилось думать обо всем, чем он занимался, и так как читать было нечего и радио у него не было, он подумал много, и он продолжал думать о грехе. Ты не убил рыбу только чтобы сохранить жизнь и продать за еду, подумал он. Ты убил его за гордость и потому что ты рыбак. Вы любили его, когда он был жив и ты полюбила его после. Если ты его любишь, то убить его не грех. Или это больше?

— Ты слишком много думаешь, старик, — сказал он вслух.

Но тебе понравилось убивать dentuso , подумал он. Он живет на живая рыба, как и вы. Он не падальщик и не просто движущийся аппетит как некоторые акулы. Он прекрасен и благороден и не знает страха перед что-либо.

— Я убил его в порядке самообороны, — громко сказал старик. «И я убил ему хорошо».

Кроме того, подумал он, все каким-то образом убивает все остальное. Рыбалка убивает меня точно так же, как поддерживает жизнь. Мальчик держит меня в живых, он думал. Я не должен слишком себя обманывать.

Он перегнулся через борт и вытащил кусок мяса из рыба там, где его порезала акула. Он прожевал его и отметил его качество и его хороший вкус. Оно было твердым и сочным, как мясо, но не красный. В нем не было тягучести, и он знал, что это принесет самая высокая цена на рынке. Но не было никакой возможности сохранить его запах из воды, и старик понял, что сейчас очень плохое время. приходящий.

Ветер был устойчивым. Он отступил немного дальше в на северо-восток, и он знал, что это означает, что она не упадет. Старый человек смотрел вперед, но не видел ни парусов, ни корпус, ни дым любого корабля. Были только летучие рыбы, поднялся с его носа, плывя в разные стороны, и желтые пятна заливного водоросля. Он даже не мог видеть птицу.

Он плыл два часа, отдыхая на корме и иногда пережевывая немного мяса от марлина, пытаясь отдохнуть и быть сильным, когда он увидел первую из двух акул.

— Ай , — сказал он вслух. У этого слова нет перевода и возможно, это просто шум, который человек мог бы издать невольно, чувствуя, как гвоздь проходит сквозь его руки и в дерево.

« Галанос », — сказал он вслух. Он видел, как поднимается второй плавник. позади первой и определил их как лопатоносых акул по коричневый, треугольный плавник и размашистые движения хвоста. Они имели запах и были возбуждены и в глупости их великого голода они теряли и находили запах в своем волнении. Но они все время закрывались.

Старик закрепил шкот и заклинил румпель. Затем он занялся весло с привязанным к нему ножом. Он поднял его так же легко, как мог, потому что его руки взбунтовались от боли. Потом открыл и закрыл их на нем слегка, чтобы ослабить их. Он закрыл их так крепко, они бы сейчас терпели боль и не дрогнули бы и смотрели приходят акулы. Он мог видеть их широкие, приплюснутые, остроконечные головы. теперь и их широкие грудные плавники с белыми кончиками. Они были ненавистны акулы, плохо пахнущие, падальщики, а также убийцы, и когда они были голодные, они кусали весло или руль лодки. Это были эти акулы, которые отрезали черепахам ноги и ласты, когда черепахи спали на поверхности, и они могли ударить человека в воды, если были голодны, даже если от человека не пахло рыбьей кровью ни рыбьей слизи на нем.

— Ай , — сказал старик. « Галанос . Давай, Галанос ».

Они пришли. Но они не пришли, как пришли Мако. Один повернулся и скрылся из виду под лодкой и старик почувствовал лодку встряхнуться, когда он дернул и потянул рыбу. Другой смотрел старый мужчина с узкими желтыми глазами, а затем быстро вошел со своей половинкой круг челюстей широкий, чтобы поразить рыбу там, где она уже была укушена. Линия четко виднелась на макушке его коричневой головы и сзади, где мозг присоединился к спинному мозгу и старик водил ножом по веслу в перекресток, вытащил его и снова вонзил в акулу желтые кошачьи глаза. Акула отпустила рыбу и скатилась вниз, проглотив то, что он принял, когда он умер.

Лодку все еще трясло от разрушения, нанесенного другой акулой. делал с рыбой, и старик отпустил простыню, чтобы лодочка замахнется боком и вытащит акулу из-под ног. Когда он увидел акулу он перегнулся через борт и ударил ее. Он попал только в мясо и шкура была крепко вставлена, и он едва вонзил нож. Удар повредил не только руки, но и плечо. Но акула подошла быстро высунув голову, и старик ударил его прямо в центр его плосковерхой головы, когда его нос высунулся из воды и лег на рыба. Старик вынул лезвие и точно ударил акулу снова на том же месте. Он все еще висел на рыбе с крючковатыми челюстями и старик ударил его ножом в левый глаз. Акула все еще висела там.

«Нет?» — сказал старик и вонзил лезвие между позвонками и мозг. Это был легкий выстрел, и он почувствовал, как хрящ порвался. Старик перевернул весло и вставил лопасть между пастями акулы. чтобы открыть их. Он повернул лезвие, и, когда акула выскользнула, он сказал: «Давай, galano . Сползай вниз на милю вглубь. Иди к своему другу, или, может быть, это твоя мать».

Старик вытер лезвие ножа и отложил весло. затем он нашел шкот и парус наполненными и поставил лодку на ее курс.

«Они, должно быть, забрали четверть его тела и лучшее мясо», — сказал он. вслух. «Хотел бы я, чтобы это был сон и чтобы я никогда его не зацепила. прости, рыбка. Из-за этого все становится не так, — он остановился и не хотел сейчас смотреть на рыбу. Иссушенный кровью и купающийся он выглядел цветом серебряной подложки зеркала и его полос еще показывал.

— Мне не следовало заходить так далеко, рыбка, — сказал он. «Ни для тебя ни для меня. Прости меня, рыбка».

Теперь, сказал он себе. Посмотрите на крепление на ноже и убедитесь, что это было вырезано. Тогда приведи себя в порядок, потому что еще есть еще не все.

— Хотел бы я иметь камень вместо ножа, — сказал старик после того, как проверил крепление на прикладе весла. «Я должен был принести камень». Ты должен был принести много вещей, подумал он. Но ты не принес их, старик. Сейчас не время думать о том, чего у вас нет. Считать того, что вы можете сделать с тем, что есть.

«Вы даете мне много хороших советов,» сказал он вслух. «Я устал от этого.»

Он держал румпель под мышкой и окунул обе руки в воду. как скиф двинулся вперед.

«Бог знает, сколько ушло на это последнее», — сказал он. «Но она намного теперь светлее.» Он не хотел думать об изуродованной нижней части рыба. Он знал, что каждый рывок акулы был мясо оторвалось, и что рыба теперь оставила след для всех акул, как широкая, как шоссе через море.

Он был рыбой, чтобы держать человека всю зиму, подумал он. Не думай о что. Просто отдохните и постарайтесь привести свои руки в форму, чтобы защитить то, что есть. слева от него. Запах крови от моих рук сейчас ничего не значит этот запах в воде. Кроме того, они не сильно кровоточат. Есть ничего не вырезано, что ничего не значит. Кровотечение может удерживать левую руку от судороги.

О чем я могу думать сейчас? он думал. Ничего такого. я не должен ни о чем думать и ждать следующих. Хотел бы я, чтобы это действительно был сон, он мысль. Но кто знает? Может хорошо получилось.

Следующей подошедшей акулой была лопатоносая акула. Он пришел как свинья к корыту, если бы у свиньи был такой широкий рот, что можно было бы просунуть голову в этом. Старик позволил ему ударить рыбу, а затем вогнал нож в весло в его мозг. Но акула дернулась назад, когда он покатился, и лезвие ножа сломалось.

Старик уселся рулить. Он даже не смотрел большой акула медленно тонет в воде, показывая сначала в натуральную величину, потом маленькую, потом малюсенький. Это всегда очаровывало старика. Но он даже не смотреть сейчас.

«Теперь у меня багор», — сказал он. «Но это не поможет. У меня есть два весла, румпель и короткая дубинка».

Теперь они избили меня, подумал он. Я слишком стар, чтобы бить акул смерть. Но я попробую, пока у меня есть весла и короткая дубинка. и румпель.

Он снова опустил руки в воду, чтобы намочить их. Было уже поздно днем, и он не видел ничего, кроме моря и неба. Там было больше ветра в небе, чем когда-либо, и вскоре он надеялся, что увидел бы землю.

— Ты устал, старик, — сказал он. «Ты устал внутри».

Акулы не нападали на него снова, пока незадолго до захода солнца.

Старик увидел коричневые плавники, идущие по широкому следу рыбы. надо делать в воде. Они даже не обратили внимания на запах. Они направлялись прямо к лодке, плывущей бок о бок.

Он зажал румпель, закрепил шкот и полез под корму. для клуба. Это была рукоятка от сломанного весла, отпиленная около двух с половиной метров в длину. Он мог только эффективно использовать его одной рукой из-за хвата за ручку и он хорошо держал его правой рукой, сгибая руку на нем, наблюдая за приходят акулы. Им обоим было галано .

Я должен дать первому хорошо схватиться и ударить его в точку. нос или прямо через макушку, подумал он.

Две акулы сомкнулись, и когда он увидел ближайшую к нему, челюсти и вонзил их в серебристый бок рыбы, он поднял дубиной и тяжело обрушил ее на вершину широкая голова акулы. Он почувствовал резиновую твердость, когда клюшка пришла вниз. Но он также почувствовал жесткость кости и ударил акулу. еще раз сильно ударив по кончику носа, когда он соскользнул с рыбы.

Другая акула входила и выходила, а теперь снова вошла со своими челюстями. широкий. Старик видел, как куски мяса рыбы рассыпались. белые уголки его челюстей, когда он ударил рыбу и закрыл свой челюсти. Он замахнулся на него и попал только в голову, а акула посмотрела на его и вырвал мясо. Старик замахнулся дубиной на снова его, когда он ускользнул, чтобы сглотнуть, и ударился только о тяжелую твердую эластичность.

«Давай, галано », — сказал старик. «Входите снова.»

Акула пришла в спешке, и старик ударил ее, когда тот закрыл пасть. Он ударил его сильно и так высоко, как только мог поднять дубинку. На этот раз он почувствовал кость в основании мозга и ударил его. снова на том же месте, пока акула вяло рвала мясо и соскользнул с рыбы.

Старик ожидал, что он снова кончит, но ни одна из акул не показывалась. Затем он увидел одного на поверхности, плавающего кругами. Он не видел плавник другого.

Я не мог рассчитывать убить их, подумал он. Я мог бы в свое время. Но я сильно ранил их обоих, и ни один из них не может чувствовать себя хорошо. Если Я мог бы использовать биту двумя руками, я мог бы убить первого один наверняка. Даже сейчас, подумал он.

Он не хотел смотреть на рыбу. Он знал, что половина его была уничтожен. Солнце зашло, пока он дрался с акулы.

— Скоро стемнеет, — сказал он. «Тогда я должен увидеть сияние Гавана. Если я буду слишком далеко на востоке, я увижу огни одного новых пляжей».

Я не могу быть слишком далеко сейчас, подумал он. Я надеюсь, что никто не был слишком волновался. Беспокоит, конечно, только мальчик. Но я уверен, что он была бы уверенность. Многие пожилые рыбаки будут волноваться. Много другие тоже, подумал он. Я живу в хорошем городе.

Он больше не мог разговаривать с рыбой, потому что рыба была испорчена. слишком плохо. Потом что-то пришло ему в голову.

— Половина рыбы, — сказал он. «Рыба, которой ты был. Мне жаль, что я тоже пошел далеко. Я погубил нас обоих. Но мы убили много акул, ты и я, и погубил многих других. Скольких ты убил, старая рыба? Вы делаете не держи это копье на голове даром».

Ему нравилось думать о рыбе и о том, что он мог бы сделать с акулой, если бы плавали бесплатно. Я должен был отрубить счет, чтобы бороться с ними с, подумал он. Но не было ни топора, ни ножа.

Но если бы я это сделал и мог бы привязать его к веслу, что за оружие! Тогда мы могли бы сразиться с ними вместе. Что вы будете делать теперь, если они прийти ночью? Что ты можешь сделать?

«Сражайтесь с ними, — сказал он. «Я буду сражаться с ними, пока не умру».

Но сейчас в темноте, и не видно свечения, нет огней и только ветер и постоянное натяжение паруса он чувствовал, что, может быть, уже мертвых. Он сложил руки вместе и ощупал ладони. Они не были мертвым, и он мог принести боль жизни, просто открывая и закрывая их. Он прислонился спиной к корме и понял, что не умер. Его плечи сказали ему.

У меня есть все те молитвы, которые я обещал, если поймаю рыбу, подумал он. Но я слишком устал, чтобы говорить их сейчас. Я лучше возьму мешок и положу его. на моих плечах.

Он лежал на корме, рулил и смотрел, не появится ли зарево на небо. У меня есть половина его, подумал он. Может быть, мне повезет подведите переднюю половину. Мне должно повезти. Нет, сказал он. Ты нарушил вашу удачу, когда вы зашли слишком далеко снаружи.

— Не говори глупостей, — сказал он вслух. «И бодрствовать и править. Вы можете удачи еще».

«Я хотел бы купить немного, если они где-нибудь продают», — сказал он.

На что я мог его купить? — спросил он себя. Могу ли я купить его с потерянным гарпун, сломанный нож и две плохие руки?

— Можешь, — сказал он. «Вы пытались купить его за восемьдесят четыре дня в море. Они и тебе его чуть не продали».

Я не должен думать глупостей, подумал он. Удача — это то, что приходит много форм, и кто может узнать ее? Я бы взял немного, хотя в любом формы и платить то, что они попросили. Хотел бы я видеть свечение от огни, подумал он. Я слишком многого желаю. Но это то, что я пожелать пока. Он попытался устроиться поудобнее, чтобы рулить и от его боль, он знал, что он не был мертв.

Он увидел отраженный свет огней города на том, что, должно быть, было около десяти часов вечера. Они были заметны только сначала как свет в небе перед восходом луны. Тогда они были устойчиво видеть через океан, который был бурным теперь с увеличением ветер. Он рулил внутри зарева и думал, что сейчас, скоро, он должен попасть на край потока.

Теперь все кончено, подумал он. Они, вероятно, ударят меня снова. Но что может ли человек сделать против них в темноте без оружия?

Теперь он был одеревенел и болел, и его раны, и все напряженные части его тело болело от ночного холода. надеюсь мне не придется снова драться, подумал он. Я очень надеюсь, что мне больше не придется драться.

Но к полуночи он дрался, и на этот раз он знал, что бой бесполезен. Они пришли в пачке, и он мог видеть только линии на воде, которые у них образовались плавники, и они фосфоресцировали, когда бросились на рыба. Он бил дубинками по головам и слышал, как щелкают челюсти и трясется скифа, когда они захватили внизу. Он отчаянно бился над тем, что он мог только чувствовать и слышать, и он чувствовал, как что-то схватило дубину, и она пропал.

Он рывком вырвал румпель из-под руля и бил и рубил им, держа его обеими руками и опуская снова и снова. Но они были теперь на носу и въезжали один за другим и вместе, отрывая куски мяса, которые светились под водой, как они повернулись, чтобы прийти еще раз.

Один пришел, наконец, прямо в голову, и он знал, что это над. Он взмахнул румпелем над головой акулы, где были челюсти. захваченный тяжестью рыбьей головы, которая не разорвется. Он качнул его раз и два и снова. Он услышал, как сломался румпель, и он бросился на акулу с расколотым обухом. Он почувствовал, как это входит и зная, что это было остро, он снова вбил его. Акула отпустила и покатилась прочь. Это была последняя акула из прилетевшей стаи. Там было им больше нечего есть.

Старик теперь едва мог дышать и почувствовал странный привкус в рот. Оно было медным и сладким, и на мгновение он испугался его. Но его было немного.

Он плюнул в океан и сказал: «Съешь это, Galanos . И сделай снится, что ты убил человека».

Он знал, что теперь его окончательно и безнадежно побили, и он вернулся к корме и обнаружил, что зазубренный конец румпеля помещается в слот руля достаточно хорошо, чтобы он мог управлять. Он уладил мешок вокруг его плеч и положила ялик на ее курс. Он плыл легко теперь, и у него не было ни мыслей, ни каких-либо чувств любого рода. Он все было в прошлом, и он отплыл на лодке, чтобы сделать свой родной порт так же хорошо и так разумно, как он мог. Ночью акулы напали на тушу, так как кто-то может подобрать крошки со стола. Старик не обращал на них внимания и ни на что не обращал внимания кроме руля. Он только заметил, как легко и как хорошо скиф отплыл теперь не было большого веса рядом с ней.

Она хороша, подумал он. Она здорова и не пострадала никоим образом, кроме для румпеля. Который легко заменяется.

Он чувствовал, что сейчас находится внутри течения, и он мог видеть огни. пляжных колоний вдоль берега. Он знал, где он сейчас, и это было нечего добираться домой.

В любом случае, ветер наш друг, подумал он. Затем он добавил, иногда. И великое море с нашими друзьями и нашими врагами. И кровать, он мысль. Кровать мой друг. Просто спать, подумал он. Кровать будет отличной вещь. Легко, когда тебя бьют, подумал он. Я никогда не знал, как легко было. И что тебя побило, подумал он.

— Ничего, — сказал он вслух. «Я вышел слишком далеко».

Когда он вплыл в маленькую гавань, огни Террасы погасли. вышел, и он знал, что все уже в постели. Ветер постоянно усиливался и сейчас сильно дул. Однако в гавани было тихо, и он подплыл к небольшому участку гальки под скалами. Там было помочь ему было некому, поэтому он вытащил лодку как можно выше. затем он вышел и привязал ее к скале.

Он снял мачту, свернул парус и привязал его. Затем он взвалил на плечи мачту и начал подниматься. Именно тогда он узнал глубина его усталости. Он остановился на мгновение, оглянулся и увидел в отражении уличного фонаря большой хвост рыбы стоящий далеко за кормой скифа. Он увидел белую голую линию его позвоночника и темная масса головы с выступающим клювом и вся нагота между ними.

Он снова начал подниматься, а наверху упал и пролежал некоторое время. с мачтой через плечо. Он попытался встать. Но это было слишком трудно, и он сидел с мачтой на плече и смотрел на дорога. Кошка прошла по дальней стороне, занимаясь своими делами, и старик смотрел на это. Потом он просто смотрел на дорогу.

Наконец он опустил мачту и встал. Он поднял мачту и положил его на плечо и двинулся в путь. Ему пришлось сесть пять раз, прежде чем он добрался до своей хижины.

Внутри лачуги он прислонил мачту к стене. В темноте он нашел бутылку с водой и выпил. Потом лег на кровать. Он натянул одеяло на плечи, потом на спину и ноги, и он спал лицом вниз на газетах, раскинув руки прямо и ладонями вверх.

Он спал, когда утром мальчик заглянул в дверь. Это было дул так сильно, что дрейфующие лодки не уходили, а мальчик проспал допоздна, а потом пришел в хижину старика, как и пришел Каждое утро. Мальчик увидел, что старик дышит, и тут же увидел руки старика и заплакал. Он вышел очень тихонько пойти принести кофе, и всю дорогу он был плач.

Многие рыбаки стояли вокруг лодки, глядя на то, что было привязано рядом с ней. это и один был в воде, его брюки были закатаны, измеряя скелет с длиной линии.

Мальчик не упал. Он был там раньше и был одним из рыбаки присматривали за ним.

«Как он?» — крикнул один из рыбаков.

— Сплю, — позвал мальчик. Ему было все равно, что они видели его плачущим. «Пусть никто не беспокоит его».

«В нем было восемнадцать футов от носа до хвоста», — сказал рыбак, измерения его называется.

— Я верю, — сказал мальчик.

Он вышел на террасу и попросил банку кофе.

«Горячий и с большим количеством молока и сахара».

«Что нибудь еще?»

«Нет. Потом я посмотрю, что он может есть».

«Что за рыба, — сказал хозяин. «Никогда не было такого рыба. Это были две прекрасные рыбы, которые ты тоже вчера поймал».

«Черт бы побрал мою рыбку», — сказал мальчик и снова заплакал.

— Хочешь выпить? — спросил хозяин.

— Нет, — сказал мальчик. «Скажи им, чтобы не беспокоили Сантьяго. Я вернусь».

— Скажи ему, как мне жаль.

— Спасибо, — сказал мальчик.

Мальчик отнес банку с горячим кофе в хижину старика и сел. рядом с ним, пока он не проснулся. Однажды ему показалось, что он проснулся. Но он снова заснул крепким сном, и мальчик пошел через дорогу, чтобы одолжить немного дров, чтобы подогреть кофе.

Наконец старик проснулся.

— Не садись, — сказал мальчик. «Выпей это». Он налил немного кофе в стакане.

Старик взял его и выпил.

«Они избили меня, Манолин, — сказал он. «Они действительно избили меня».

«Он не бил тебя. Не рыбу».

«Нет. Правда. Это было после.»

«Педрико присматривает за лодкой и снаряжением. Что вам нужно? с головой покончено?»

«Пусть Педрико нарежет его, чтобы использовать в ловушках для рыбы».

— А копье?

— Оставь себе, если хочешь.

— Я хочу, — сказал мальчик. «Теперь мы должны строить планы относительно другого вещи. »

— Меня искали?

«Конечно. С береговой охраной и с самолетами».

«Океан очень большой, а лодочка маленькая, и ее трудно увидеть», — говорил старый сказал человек. Он заметил, как приятно было с кем-то поговорить. вместо того, чтобы говорить только с собой и с морем. — Я скучал по тебе, — он сказал. — Что ты поймал?

«Один в первый день. Один во второй и два в третий».

«Отлично.»

«Теперь мы снова рыбачим вместе».

«Нет. Мне не везет. Мне больше не везет».

— К черту удачу, — сказал мальчик. «Я принесу удачу с собой».

— Что скажет твоя семья?

«Мне все равно. Я вчера поймал двух. Но мы будем ловить рыбу вместе сейчас потому что мне еще многому предстоит научиться».

«Мы должны получить хорошее копье для убийства и всегда иметь его на борту. Вы можете сделать лезвие из рессорного листа от старого Форда. Мы можем измельчить его Гуанабакоа. Он должен быть острым и не закаленным, иначе он сломается. Мой сломался нож».

«Я возьму другой нож и возьму весеннюю землю. Сколько дней тяжелый brisa у нас?»

«Может быть, три. Может быть, больше».

— У меня все будет в порядке, — сказал мальчик. «Ты возьми себя в руки хорошо, старик».

«Я знаю, как за ними ухаживать. Ночью я выплюнул что-то странное и почувствовал, что что-то в моей груди сломалось».

«Получи это тоже хорошо», — сказал мальчик. «Ложись, старик, и я принеси тебе чистую рубашку. И что-нибудь поесть».

«Принесите любые бумаги того времени, когда меня не было», — сказал старик.

«Вы должны поскорее поправиться, потому что я могу многому научиться, а вы можете научи меня всему. Сколько ты страдал?»

— Много, — сказал старик.

— Я принесу еду и бумаги, — сказал мальчик. «Отдыхай, старый человек. Я принесу тебе из аптеки что-нибудь для твоих рук».

«Не забудь сказать Педрико, что голова принадлежит ему».

«Нет. Я буду помнить».